Черный тюльпан. Учитель фехтования (сборник) - Александр Дюма

На этой станции все складывалось так же удачно, как на предыдущей. Тем, кто не чаял увидеться раньше, чем на небесах, каким-то чудом были дарованы еще сорок пять минут. За этот срок несчастная семья успела договориться об обмене письмами, затем, как прощальный дар, графиня сняла с пальца и вручила сыну кольцо. Брат и сестры, сын и мать в последний раз обнялись, ведь ночь была уже на исходе, ефрейтор не мог позволить им третью попытку при свете дня. Да и опасность оказалась бы слишком велика. Алексей сел в сани, увозившие его на край света, за Урал, на берег озера Чаны, и вся угрюмая череда других саней, вслед за этими проехав мимо экипажа, где плакали мать и дочери, канула в ночном мраке.

В Москве графиня застала у себя Григория, которому велела ее дождаться. Она передала ему записку для Луизы, которую Ванинков во время второй остановки написал карандашом на сестриной дощечке для письма. Там было всего несколько строк:

«Я в тебе не ошибся: ты ангел. В этом мире я больше ничего не могу для тебя сделать, кроме одного: любить тебя как женщину и чтить как святую. Поручаю тебе наше дитя.

Прощай.

Алексей».

К этой записке было приложено письмо от матери Ванинкова, она приглашала Луизу в Москву, заверяя, что ждет ее, как родную дочь.

Луиза поцеловала записку Алексея, потом, покачивая головой, прочитала письмо его матери, а дочитав, улыбнулась своей печальной улыбкой:

– Нет, я поеду не в Москву, не там мое место.

XIX

Начиная с того дня Луиза стала упорно готовиться к исполнению своего плана, о котором читатель уже наверняка догадался: она решила уехать к Алексею в Тобольск.

Как я уже говорил, Луиза была беременна, до родов ей оставалось не больше двух месяцев, но поскольку она собиралась ехать сразу же после них, она занялась приготовлениями, не теряя ни минуты.

Приготовления заключались в том, чтобы превратить в деньги все, что она имела: магазин, обстановку, драгоценности. Все пришлось продать в лучшем случае за треть настоящей цены, так как покупатели знали, в каких стесненных обстоятельствах она находится. Собрав около тридцати тысяч рублей, она покинула дом на Невском проспекте и переселилась в маленькую квартиру на Мойке.

Что касается меня, я попросил помощи у господина Горголи, всегдашнего моего благодетеля, и он мне обещал в свое время испросить у государя для Луизы разрешения последовать за Алексеем.

Слухи об этих планах распространились по Петербургу, всех восхищала преданность юной француженки, однако поговаривали, что когда придет час отъезда, у нее не хватит храбрости. Один лишь я, знавший Луизу, был убежден в обратном.

Впрочем, я ведь и был ее единственным другом, вернее, я был больше чем другом – братом; каждую свободную минуту я проводил подле нее, и все это время мы только и говорили, что об Алексее.

Иногда я пытался уговорить Луизу отказаться от ее замысла, который считал безумием. Тогда она брала меня за руки и, глядя мне прямо в лицо, говорила с печальной улыбкой:

– Вы же знаете, если бы я не ехала туда из любви, мне пришлось бы поехать из чувства долга. Разве он не потому ввязался в этот заговор, что жизнь ему опротивела? А это случилось потому, что я не отвечала на его письма. Если бы я на полгода раньше призналась, что люблю его, он не был бы сегодня в ссылке. Как видите, я столь же виновна, как он, а стало быть, справедливость требует, чтобы я понесла такое же наказание.

И поскольку сердце подсказывало мне, что на ее месте я поступил бы так же, я отвечал:

– Что ж, поезжайте, и да свершится воля Божья!

В первых числах сентября Луиза родила сына. Я хотел, чтобы она сообщила об этом графине Ванинковой, но она возразила:

– Мой ребенок в глазах света лишен отцовской фамилии, а следовательно, и семьи. Если мать Алексея попросит, я отдам его ей, так как не хотела бы подвергать малыша тяготам подобной дороги, но навязывать не стану.

Она подозвала кормилицу, чтобы поцеловать свое дитя и показать мне, как ребенок похож на отца.

Однако мать Ванинкова, узнав о его рождении, написала Луизе, что ждет ее с ребенком, как только она достаточно окрепнет. Это письмо избавило Луизу от последних сомнений: судьба младенца – единственное, что ее тревожило, теперь же она была спокойна, медлить больше незачем.

Но сколь бы ни было велико желание Луизы уехать как можно скорее, волнения, пережитые во время беременности, так пошатнули ее здоровье, что она никак не могла окрепнуть после родов. Не то чтобы она долгое время не вставала с постели, нет, она бодрилась, но меня не могли обмануть ее старания притворяться здоровой. Я расспрашивал о ее состоянии врача, который сказал, что его пациентка на самом деле пока слишком слаба, чтобы отправиться в дорогу. Все это, впрочем, не помешало бы ей уехать, будь она вольна покинуть Петербург, но разрешение на это она могла получить только через меня, так что ей волей-неволей приходилось меня слушаться.

Однажды поутру меня разбудил стук в дверь, и я услышал голос Луизы. Я подумал, что с ней случилась какая-то новая беда. Торопливо натянув панталоны и набросив халат, я пошел открывать. Она с сияющим лицом бросилась мне на шею:

– Он спасен!

– Спасен? Кто? – удивился я.

– Он! Он! Алексей!

– Как? Это невозможно!

– Держите! – и она протянула мне письмо.

Я узнал почерк графа. А так как я все еще недоуменно таращился на нее, она поторопила:

– Читайте!

И упала в кресло, обессилев под бременем своей радости.

Вот что я прочел:

«Моя дорогая Луиза!

Тому, кто передаст тебе это письмо, верь, как мне самому. Это больше, чем друг, это мой спаситель.

В пути я слег, захворав от переутомления, и задержался в Перми, где моей счастливой судьбе было угодно, чтобы в брате тюремщика я узнал бывшего слугу нашего семейства. Уступив его настоятельным просьбам, врач объявил, что я слишком тяжело болен, чтобы ехать дальше, и было решено, что зиму я проведу в пермском остроге. Оттуда я и пишу тебе это письмо.

Для моего побега все уже подготовлено, тюремщик с братом убегут вместе со мной, но я должен возместить им то, что они при этом потеряют, и вознаградить за риск, на который они пойдут, сопровождая меня. Итак, отдай подателю сего не только все деньги, какие у тебя есть, но и все свои драгоценности.

Я знаю, как ты меня любишь, и надеюсь, что ты не станешь торговаться там, где речь идет о моей жизни.

Как только окажусь в безопасности, я тебе напишу, чтобы ты приехала, и мы снова будем вместе.

Граф Ванинков».

– Так что же? – спросил я, перечитав письмо дважды.