Сталин и заговор военных 1941 г. - Владимир Мещеряков

Это надо понимать так, что в 7 утра в штабе фронта были получены лишь первые данные о событиях на границе с одного участка, а еще предстоит получить и обработать данные с других, дать им оценку и только после этого отправить их в Наркомат обороны и Генштаб. Оттуда они, сведения, еще неизвестно, в каком виде, поступят к Сталину. Довольно длинная цепочка передачи сообщений, но дело-то, не в сообщениях, а о времени их получения. Как видите, и эти слова Сталина — трудно отнести не только к 7 утра, но и вообще к 22 июня. Скорее всего, одна часть приведенного разговора могла состояться до выступления Сталина по радио 3 июля, где он сформулировал первоочередные задачи на начальный период войны, видимо основываясь и на полученной от Пономаренко информации. А то, в данном случае получается, что Сталин бежит, опережая события. Еще не ясно, во что выльются начавшиеся приграничные сражения с немцами, а он уже толкует с Пономаренко о том, «что над нашей страной нависла смертельная опасность». Это в своей знаменитой июльской речи, Сталин выскажет все то, что сейчас пересказывает от его лица, якобы, сам П.К.Пономаренко. Вспомним, выступление вождя, где он задался вопросами

«… что требуется для того, чтобы ликвидировать опасность, нависшую над нашей Родиной, и какие меры нужно принять для того, чтобы разгромить врага?» или «… необходимо, чтобы наши люди, советские люди поняли всю глубину опасности, которая угрожает нашей стране…».

Сталин, как всегда точен в изложении своих мыслей и невозможно удержаться от желания, чтобы не прокомментировать его. Обратите внимание на фразу: «…чтобы наши люди, советские люди поняли…». Людей-то в стране много, но не все советские, а именно их выделяет и к ним обратился их вождь, в те трудные и трагические дни. Сравните нынешнее обращение — «дорогие россияне» и почувствуйте разницу.

Еще по поводу сравнения. Помните, в каком состоянии был «Сталин» в мемуарах Жукова и в описании В.Жухрая утром 22 июня. Похож он на того «Сталина», говорящего по телефону через час с Пономаренко? То-то и оно!

Продолжим, однако. Теперь что касается другой части телефонного разговора со Сталиным, о работе штаба Западного фронта. Как нам стало известно, уже с первых дней войны существовало Западное направление. Более того, Жуков пояснил, что Сталин лично послал туда, в Белоруссию, и Кулика и Шапошникова, но в разговоре с Пономаренко, никак не проявил свою озабоченность данными людьми. Как всегда: послал и забыл.

Если же Сталин был не доволен полученными сведениями от военных и просит через Пономаренко, прояснить обстановку о положении на Западном фронте, то это можно отнести по времени на 26 июня и чуть далее. Главкомом Западного направления стал Ворошилов, а Военный совет возглавил Пономаренко.

Скорее всего, это было после того, как Пересыпкин организовал дополнительный (или самостоятельный) канал связи Сталина с Белоруссией, а точнее, со штабом Западного направления. Сталин мог узнать о падении Минска лично от Пономаренко, чем из какого-то сообщения иностранного радио. Но на запрос в Наркомате Обороны, с подтверждением этого факта, ему, надо полагать ответили, что все там, у Павлова, дескать, нормально (А могли и не ответить). Может поэтому Сталин и поехал разбираться к военным? Не всем же, Сталин обязан докладывать о наличии у себя дублирующей связи со штабами фронтов и направлений?

Не лучше обстояло дело и на Юго-Западном фронте и направлении. Штаб из Киева прибыл в Тарнополь, на командный пункт около 7 утра 22 июня, так что не о каких ранних утренних сообщениях в Наркомат обороны и Генштаб не могло быть и речи. Такие вот дела.

А у наших, академических историков, Сталин проявляет поистине фантастические действия — с утречка пораньше, 22-го июня, раззванивается по штабам войск на западе страны, и требует оперативных данных о военных действиях.

Пантелеймон Кондратьевич продолжает:

«В 11.30 я приехал в ЦК, т. к. наступило время, когда как было условлено, должен был позвонить по высокочастотной связи Сталин…

Раздался звонок. У телефона был Сталин. Он сразу спросил: «Что Вы можете сказать о военной обстановке? Что делает и как себя чувствует товарищ Павлов?

Я рассказал ему коротко о тяжелой обстановке, как она рисовалась по данным штаба фронта и сообщениям секретарей обкомов и райкомов партии, о наших попытках восстановить связь и результатах этого».

Опять — двадцать пять. Пономаренко рассказал Сталину о той обстановке, которая сложилась на данный момент, пусть и в короткой форме, но по данным штаба фронта. И «как она рисовалась», означает, что с мест дислокации войск были получены определенные данные. Предполагается, что они (данные) были обработаны, проанализированы и на карту была нанесена соответствующая обстановка. Как член Военного совета Западного направления (а корпусной комиссар Фоминых, соответственно член Военного совета фронта.) Пантелеймон Кондратьевич должен был с нею, надо полагать, ознакомлен. Когда же он успел это сделать, да и все, вместе со штабом, к 11.30, якобы, первого дня войны? Это полная чушь. А когда же Пономаренко успел еще получить сообщения от секретарей обкомов и райкомов партии, по своей партийной линии, тем более, сам же говорит о том, что связь пришлось восстанавливать?

«На вопрос о генерале Павлове я ответил, что несмотря на свои положительные качества: военный опыт, большую энергию, безусловную честность, под давлением тяжелой обстановки, особенно из-за утери связи со штабами фронтовых войск, он потерял возможность правильно оценивать обстановку и руководить сражающимися частями, проявляет некоторую растерянность. Командующий загружен до отказа и, пытается сотни вопросов и дел, которыми могли заниматься его заместители, работники штаба фронта, не сосредотачивается на главных проблемах руководства…»

Все, что здесь изложено, однотипно с предыдущим. С одной стороны приведены доводы Пономаренко, которые он излагает Сталину о Павлове, как о командующем, «который загружен до отказа, пытается решать сотни вопросов и дел». Опять вопрос: «Когда все это Павлов успел сделать до обеда?». С другой стороны, происходит «обеление» Павлова и в текст воспоминаний делают вставку, чтобы подогнать под Жуковские мемуары. Помните, с какой целью «Сталин» отправил Жукова на фронт? Помочь растерявшимся командующим. Вот один из них, в лице Павлова, и предстал перед нами. Что мы читаем о нем? — «потерял возможность правильно оценивать обстановку … проявляет некоторую растерянность».

Это убеждают нас в этом те, кто корректировал воспоминания Пономаренко, что, дескать, примите во внимание его, Павлова «положительные качества: военный опыт, большую энергию, безусловную честность». Трудно согласиться с мнением товарищей, что именно эти качества, особенно, безусловная честность, для командующего являются доминирующими. Но, тем не менее, такого замечательного человека, «по приказу Сталина», взяли и расстреляли. Обычно, как правило, добавляется, что «без суда и следствия». Но так, самочинно, именно Жуков и практиковал, а к нему, как всегда, претензий не имеется — время говорят, однако, было суровое. Понятно, что Сталин и Жуков, видимо, жили «в разные времена».

Тут вот еще, какая тонкость. Нас же Жуков уверял, что, дескать, образована Ставка, во главе с маршалом Тимошенко, которая будет решать все военные вопросы. А академик Яковлев, в свое время даже представил документ, который, якобы, подтверждает достоверность сказанного Жуковым. Из документа явствует, что Сталин, по недосмотру или по каким иным причинам, но во главе Ставки утвердил именно Тимошенко, а себе там выделил «почетное место» рядового члена, чтобы, видимо, «избегать ответственности» за принятие решений. Так вот, почему-то получается, что с самых первых часов начала войны, Пантелеймон Кондратьевич обращается со всякого рода просьбами военного характера, не к Тимошенко, как к главному среди военных — Председателю Ставки, на тот момент, а к Сталину — рядовому члену этого органа. Почему? Наверное, потому, что Сталин на тот момент уже стал председателем ГКО и взял Ставку под свой контроль. Хотя и возвращение его в Кремль, как главы правительства, уже, само по себе играло существенную роль в принятии решений.

«Я хотел бы просить Вас товарищ Сталин», — заявил я, — прислать, в штаб фронта одного из авторитетных Маршалов Советского Союза, который, не будучи поглощен разрешением многочисленных текущих оперативных вопросов» изучил бы внимательно обстановку, продумывал бы неотложные мероприятия и подсказывал их командующему».