Альфа и Омега. Книга 3 (СИ) - Сейд Анна

До дома я добиралась на автобусе. Привычно приложив проездной к считывающему устройству и пройдя дальше в полупустой ярко освещенный салон, я вдруг осознала, как давно не делала этого — как давно не оставалась наедине со своими мыслями посреди движущегося куда-то города. И этот пустой автобус со сверкающими в лучах фар и фонарей дождевыми каплями на окнах внезапно показался мне идеальным прибежищем для всех моих мыслей, что так долго не находили покоя внутри моей головы.

Я видела их всех — и тех, кто ушел, и тех, кто остался, и тех, кому только надлежало уйти. Широкую материнскую улыбку Ории, робко-восторженный взгляд Медвежонка, строгие и полные тревоги глаза Джен, усмешку Поппи и вечно угрюмое личико Норы. Я вновь ощутила опалившую меня ярость Агаты и ненависть Фердинанда Боро, маниакально-извращенную ласку отца Евгения и пугающую жесткость отца Горацио. Одно лицо сменялось другим, и я чувствовала то спертый запах квартиры детектива Гарриса, то аромат смерти, витавший на фермах Красной Лилии, то благоухание цветов в больничной оранжерее, где Мина Гу похоронила воспоминания о своих ошибках, то затхлость коридоров подземного бункера. Я слышала бодрый и звучный голос Кори МакДонала, рассказывавшего о табличках Оймаха, смех Макса, предлагавшего мне свой фирменный коктейль с сюрпризом, и грохот выстрелов, переходивший в раскатистый гул колоколов Этерия.

И когда мне наконец удалось пробиться сквозь толпу воспоминаний, я лицом к лицу встретилась с тем последним, кто был началом и концом всего остального. Альфой и омегой того, что я могла назвать своей настоящей жизнью.

«Мы это не метка, — подумалось мне, и я неосознанно накрыла пальцами правой руки свое искалеченное предплечье. — Мы это не легенда и не случайность. Мы это то большое, что должно было случиться, даже если бы не было ничего остального. Даже если бы не было никого другого».

Потому что он — был. Ждал меня как свет в конце тоннеля, глядя на закат, раскинувшийся над долиной перед ним. Обернулся на звук моих шагов, улыбнулся и протянул руку мне навстречу. И я знала, что возьмусь за эту руку, даже если после этого не случится никакой магии и никто нам не пообещает, что мы будем вместе до самой смерти и даже после. Потому что — просто не могла не взяться.

Автобус чуть дернулся, затормозив на перекрестке, и я проснулась, чудом не приложившись лбом о поручень. Встрепенулась, пытаясь понять, где мы вообще находимся, а потом поднялась на ноги, торопливо направляясь к выходу. До «Элизиума» оставалась пара кварталов, но, к счастью, дождь уже прекратился, и я не промокла по пути. Остановилась по пути, чтобы взять себе сэндвич в уличном кафе — просто потому, что мне так захотелось, и я не нашла для себя ни единой причины этого не делать. А потом долго и вдумчиво жевала его, глядя из-под козырька на торопящихся домой поздних прохожих и лениво двигающиеся в редеющем автомобильном потоке машины. И внутри было так спокойно и легко, как не было уже, кажется, много-много лет — а, может быть, и вовсе никогда в моей жизни.

— Молодая госпожа, а что это вы тут делаете? — услышала я справа удивленный голос Кадо. Повернувшись, увидела его в обнимку с Поппи, одетой в ярко-красную кожаную куртку, чей цвет выразительно перекликался с цветом ее помады.

— Ужинаю, — пожала одним плечом я. — А вы?

— Вот хотел показать моей красотке, где продаются самые вкусные сэндвичи Восточного города, — усмехнулся тот. — А вы знаете толк в хороших заведениях, я погляжу.

— Не без этого, — довольно кивнула я, решив опустить тот момент, что зашла сюда случайно и впервые. — Ну… Хорошего вам вечера в таком случае. Я пойду, пока снова дождь не начался.

— Я могу вас подвезти, у меня машина за углом, — тут же предложил мой телохранитель.

— О нет, и думать забудь, — категорично помотала головой я. — Твой рабочий день уже закончился, и я не собираюсь отвлекать тебя от столь приятной компании. — Я выразительно двинула бровями, и Поппи с благодарностью мне кивнула.

А Кадо, чуть наклонив голову набок, вдруг произнес:

— А вот и она.

— Кто? — не поняла я.

— Улыбка, о которой я говорил, помните? — довольно кивнул сам себе он. — Я сказал как-то, что однажды, когда вы мне улыбнетесь, это будет от всей души. И я знал, что рано или поздно дождусь этого момента. Хорошего вам вечера, молодая госпожа.

Он чуть поклонился, прежде чем мы с ними разошлись в разные стороны. Не знаю почему, но я думала об этой короткой встрече до самого дома, и та самая улыбка, которую упомянул тот, кто однажды был моим злейшим врагом, не сходила с моего лица.

Эпилог

После того, как погасли стоявшие на столиках гостей клуба маленькие лампы, зал погрузился в полную темноту. Разлившееся промеж зрителей предвкушение казалось сладковатым на вкус и приглушенным шепотом струилось в воздухе. Стоя за кулисами, я прикрыла глаза, ощущая, как бешено колотится сердце в груди.

Раз. Два. Три.

На третий счет вспыхнул свет — лунно-белым кругом, идеально легшим на опущенный занавес и выхватившим из сгустившегося мрака тонкую фигуру девушки в серебряном платье, одной рукой изящно державшейся за стойку ретро-микрофона. Глаза ее были закрыты, и тени от длинных пушистых ресниц дрожали на белой, казавшейся почти фарфоровой коже. Она стояла неподвижно несколько секунд, давая возможность всем присутствующим привыкнуть ко вновь зажегшемуся свету и рассмотреть себя с ног до головы. А потом запела, и вместе с ее голосом — сильным и нежным одновременно, густым и влекущим за собой, как заклинание морской сирены — по залу раскатилась волна свежего и волнующего, льдисто-цветочного аромата.

По рядам зрителей прошелестел восхищенно-озадаченный вздох, и я довольно улыбнулась уголком губ, наблюдая за тем, как Нора едва заметно двигает бедрами в такт звучащей песни, словно каждый звук пробирал ее насквозь и выходил из самой глубины ее естества. Еще никогда она не казалась мне такой потрясающе красивой и еще никогда в этой вечно всем недовольной колючке не было столько чувства собственного достоинства и уверенности в себе. Если бы я сама не вытирала ее кровь с пола туалета в трущобном борделе, никогда бы не поверила, что та омега, которую Ория однажды приняла в своем Доме из жалости, и та, что пела сейчас со сцены, это одна и та же девушка. И мне — пусть это было и не слишком скромно — искренне хотелось верить, что в том была и моя собственная заслуга.

Открытие «Мечты Ории» стало одним из главных событий осеннего светского сезона. Билеты были раскуплены задолго до дня премьеры, а все последние дни мне пришлось провести в беседах с журналистами, которые хотели эксклюзивно осветить мероприятие и первыми опубликовать самые сочные кадры и видео. Да что там говорить — среди наших гостей, которые заранее выкупали целые столики, были настолько известные лица, что мне невольно становилось неловко, и я начинала сомневаться, а сможем ли мы показать им то, что они, вероятно, рассчитывают тут увидеть? Но как только Нора запела, я поняла, что у нас уже все получилось. Потому что в ее голосе было столько страсти, столько боли, столько тоски и вместе с тем надежды, сколько не могло бы прозвучать в песне даже самого высоко профессионального артиста, который не пережил все это лично и на собственной шкуре.

Может быть, в конечном счете именно это имело значение. То, что мы пережили, то, что осталось в наших душах после того, как их жгли огнем, пытали железом и пороли стыдом. У нас были мы — и наши друзья. И то, что нам удалось сохранить себя и друг друга, пройдя через все испытания, значило, что мы обязательно справимся и со всем остальным.

Когда номер Норы закончился и она под бурные аплодисменты ушла со сцены, я встретила ее за кулисами крепкими восторженными объятиями.

— Ты просто невероятная! — с чувством проговорила я, сжимая ее руки в своих. — Я слышала тебя на репетициях, но то, что ты выдала на сцене… Это просто нечто сногсшибательное! Как ты? Как себя чувствуешь?