Лев Троцкий - Георгий Чернявский

За Каменевым последовал Сталин. Выступив 19 ноября на заседании комфракции ВЦСПС,[901] он разразился ругательствами по адресу Троцкого, не гнушаясь фальсификацией событий. Защищая Каменева и Зиновьева от «нападок», генсек преуменьшал роль Троцкого в октябрьских событиях и выпячивал разногласия, связанные с подписанием мирного договора с Германией в начале 1918 года. Сталин ввел термин «новый троцкизм» (в отличие от «исторического троцкизма», то есть взглядов Троцкого до 1917 года) и утверждал, что происходит подмена ленинизма «троцкизмом». Касаясь особенно болезненной темы — роли Троцкого (а следовательно, собственной роли) в Гражданской войне, генсек возражал против «легенды», будто Троцкий был создателем Красной армии.

Выступления и статьи Каменева, Сталина и других, направленные против «Уроков Октября», перепечатывались местными издательствами, их содержание в качестве неоспоримой истины навязывалось членам партии и беспартийным. Во имя закрепления личной власти изобретались фантомы, на которые опирались псевдотеоретики в борьбе против столь же несуществующих «враждебных» фантомов.

Через пару лет, когда Зиновьев и Каменев оказались в оппозиции вместе с Троцким, они не раз повторяли, что «Уроки Октября» были только предлогом. В июле 1927 года Зиновьев говорил: «Я ошибался, когда после заболевания Ленина вошел во фракционную семерку, которая постепенно стала орудием Сталина и его ближайшей группы».[902]

Массированная кампания против вымышленного «троцкизма», а по сути дела против авторитета наркомвоенмора, все еще сохранявшего место в Политбюро, ставила цель не допустить, чтобы он оставался в общественном сознании ближайшим соратником Ленина. Наиболее враждебную позицию по отношению к Троцкому продолжал занимать Сталин, который все еще ловко маскировал свои чувства, набрасывал маску «центриста», стремившегося добиться партийного единства. Парадоксально, но Сталин внешне оказывался в положении, близком к ситуации Троцкого десятью с лишним годами ранее, когда тот пытался добиться единства социал-демократического движения. Различие, однако, состояло в том, что Троцкий искренне, хотя и безуспешно, стремился к объединению фракций, для Сталина же «единство» было маскировкой. Он ставил целью устранение Троцкого с политической арены и при возможности его физическое уничтожение. Замыслы Сталина были зловещими. Конечно, можно было бы возвести в ранг сплетни то, что передавали Троцкому Зиновьев и Каменев через пару лет. Но беседовали они с Львом Давидовичем порознь, о содержании бесед вряд ли сговаривались (взаимная подозрительность, склонность к подковерной игре были характерными свойствами этой пары), считали себя с Троцким на равных, если не выше его. Так что прибегать к прямой лжи им вряд ли было целесообразно. Между тем Троцкий позже вспоминал их рассказы. Один из них состоял в том, что где-то в конце 1924-го или начале 1925 года Сталин созвал узкое совещание, на котором прямо поставил вопрос, целесообразно ли физическое уничтожение Троцкого. Доводы «за» были очевидны — устранение опасного соперника. Главный довод Сталина против физической расправы был таков: «Молодежь возложит ответственность лично на него и ответит террористическими актами». В результате план покушения на жизнь Троцкого был если не отвергнут, то по крайней мере отложен. Каменев убеждал Троцкого: «Вы думаете, Сталин размышляет сейчас над тем, как возразить вам?.. Вы ошибаетесь. Он думает о том, как вас уничтожить».[903]

Смещение с правительственного поста и «социализм в одной стране»

Троцкий тогда не имел представления, насколько далеко заходят сталинские планы. Он надеялся на достижение хотя бы временного примирения. С точки зрения обывательской логики вел он себя странно, как будто не отдавая себе отчета в последствиях своих поступков. Он предпринял смелую атаку, публикуя «Уроки Октября», но вслед за этим сделал шаг назад, теряя рубеж, который, казалось бы, завоевал. Проблема состояла в том, что его выступления осуществлялись не с позиции обычного расчета, а исходя из принципиальных догматических положений, в которые он безусловно верил. Главной из таковых установок была концепция перманентной революции.

Этой концепции явно противоречили вызревавшие установки Сталина, — все более отдалявшего от себя Зиновьева и Каменева и сближавшегося с Бухариным и Рыковым, у которых теперь была репутация «правых», — на построение относительно замкнутого социалистического общества в СССР, не ориентирующегося на международную революцию в близком будущем.

В 1924–1925 годах в основном завершилось создание «теории победы социализма в одной стране в условиях капиталистического окружения», сотворенной сталинским аппаратом при активном участии Бухарина. Сталин ловко использовал эту «теорию», догматически основанную на выхваченном из контекста случайном высказывании В. И. Ленина 1915 года о неравномерном развитии капитализма, в результате которого возможен прорыв капиталистической системы первоначально в одной стране.

Подчас ссылаются на то, что и Троцкий до того, как он оказался в оппозиции, также признавал возможность строительства социализма в России без обязательной увязки с мировым контекстом. При этом забывают важную деталь: Троцкий говорил о возможности строительства, но не завершения создания социализма в одной России, тогда как Сталин исходил из возможности построения в СССР полного социалистического общества. «Теория социализма в одной стране» играла приземленную роль. Она означала не только продолжение нэпа, но и обещание сытой жизни в близком времени, предусматривала более осторожную внешнюю политику взамен вспышко-пускательских заявлений Зиновьева в качестве председателя Исполкома Коминтерна.

Пустив в пропагандистский оборот новую «теорию», Сталин теперь при помощи Бухарина перевел ее в практическую плоскость. На пленуме ЦК 23–30 апреля 1925 года были приняты решения об экономических уступках крестьянству, которыми могли воспользоваться все его слои: допускалась сдача земли в долгосрочную (до двенадцати лет) аренду, организация хуторских хозяйств, снимались ограничения с применения наемного труда, понижался сельхозналог и т. д. Теоретические выкладки по поводу «социализма в одной стране» и «неонэп» в деревне не были приняты Зиновьевым и Каменевым, которые начинали роптать против растущего единовластия.

Троцкий поначалу занимал выжидательную позицию. Он внимательно присматривался к мероприятиям «неонэпа», не выступал с их критикой, хотя был убежден, как показали последовавшие документы, в провале этой линии. Немаловажными причинами пассивности Троцкого были продолжавшееся болезненное состояние и особенно лишение его ответственного государственного поста.