Глаз бури - Екатерина Мурашова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Судорожно вздохнув, Софи закрыла альбом, с трудом подняла глаза на Лизу и с удивлением поняла, что девушка-кошка давно уж наблюдает за ней с явным и вроде бы искренним сочувствием.
– Это… это твоей госпожи альбом? – хрипло спросила Софи и откашлялась, издав горлом какой-то омерзительный скрипящий звук.
– Да. Но ей его господин Туманов подарил. Еще тогда…
– Понятно…
– Вы ведь раньше такого не видали? Так? – впервые с начала разговора Лиза сама задала вопрос.
– Н-нет…
– Я так и подумала. Вы… вы не забивайте себе этим голову. Лучше и вовсе не думайте…
– Как же можно? – усмехнулась Софи. – Ты же знаешь, наверное, я живу с ним…
– Ну и что?! – неожиданно горячо возразила Лиза. – Все всё врут, а на самом деле… Он других ничуть не хуже, я знаю, поверьте мне. А вы… Сердце на замок и пользуйтесь, пока можно. Он богат несметно, и щедр, когда захочет… Сделайте себе цель, чтоб потом внакладе не остаться…
– Потом, это когда он меня бросит? – уточнила Софи.
– Иль вы его! – Лиза пожала плечами. – Ничего трудного. Момент только словить.
– Знатный план, ничего не скажешь, – медленно произнесла Софи, вертя в руках и то открывая, то закрывая расшитый бисером ридикюль. – Впрочем, спасибо. Ты от чистого сердца говоришь, это видно… А вот что, Лиза, я сейчас подумала… Я тебе денег дала, потому что ты прямо сказала. А Даша… ей ведь тоже, наверное, причитается. За посредничество…
– Дашка – толстая дура, – презрительно отчеканила Лиза. – Своей выгоды не понимает, дальше своего носа не видит, и денег на черный день не копит. Сдохнет в свой час под забором или в ночлежке какой с дурной болезнью… А коли хотите ее отблагодарить, так отдайте ей мопса. Она мне говорила…
– Какого мопса?! – удивилась Софи. – Я не держу собак.
– Заводного, из тех, что Михаил Михайлович вам купил.
– Ах, эти… Ну разумеется… Я одного братьям свезла, у меня еще четыре штуки остались… Но вот Даша. Если ты понимаешь лучше, видишь вперед, отчего же не объяснишь ей, не наставишь?
– Что я вам, поп, что ли?! – огрызнулась Лиза. – Они на том живут и мзду свою имеют. Вот пусть заблудших и наставляют. Да только Дашке и то не поможет… Ладно теперь! Засиделась я тут с вами. Графиня хватится, не найдет, да перчатками по щекам… Может, еще чего напоследок спросить хотите?
Софи внимательно взглянула на Лизу и вдруг ощутила неожиданное сродство к девушке-кошке, разгадала ее своеобразную честность перед собой и миром, в чем-то напоминающую ее собственную. Сейчас Лизе казалось, что она еще не отработала более чем щедрую мзду, полученную от Софи, и оттого она испытывала неловкость.
– А отчего ж Туманов графиню оставил, как ты полагаешь? – спросила Софи, ожидая услышать в ответ что-то вроде «надоела она ему».
– Впереди не было ничего. Так, развлечение, вроде катальных горок. А он сам рвать любит, потому что – мужчина, – твердо сказала Лиза.
– Ты хочешь сказать, что он прекратил отношения с твоей хозяйкой потому, что у их связи не было будущего? – уточнила Софи.
– Можно и так сказать, – кивнула Лиза.
– А со мной? – неожиданно для самой себя спросила Софи. – Со мной у него может быть будущее?
– С вами – может. Вы с ним – одного поля ягода. Только уж что на том поле случится… Хлеб заколосится, жаворонок запоет… или бой кровавый и вороны над мертвяками летают… Это уж как вы сами сумеете…
– Лиза!
– Чего вам еще?!
– Ты… тебе читать надо учиться… и писать… Ты ведь, мне Даша говорила, на свое дело деньги копишь. Без грамоты никак не выйдет…
– Ваша правда, – вздохнула Лиза. – Надо, да все никак. Кузьма мой и читать, и писать умеет, а я – только имя написать могу… Но я выучусь… Прощайте пока!
– До свидания, Лиза! Спасибо тебе.
Вместе с софьиной благодарностью по кошачьей мордочке девушки пробежала какая-то мучительная гримаса.
– И вам спасибо. За деньги и совет. Чего ж… Коли б мы одного с вами положения были, могли б и иначе поговорить…
– Лиза!
– Прощайте, барышня, меня уж хозяйка заждалась.
Сначала вызывающе звенели чашки и блюдца. Потом лязгали ложки и другое столовое серебро, падающее, по-видимому, со стола. Потом ведерный самовар с грохотом опрокинулся на бок и покатился по полу. Не выдержав, Софи заглянула в кухню и недовольно поморщилась.
– Ольга, ну черт тебя побери! Сколько можно все ронять!
– Я, барышня Софья Павловна, взамуж выхожу! – едва ли не с вызовом заявила Ольга, ставя на место самовар и вытирая об фартук большие и красные руки, похожие на двух вареных раков, которые отчего-то все шевелили и шевелили клешнями. – Что вы на то скажете?
– Да ничего покуда не скажу, – Софи пожала плечами. – Пока не узнаю, за кого и когда ждать…
– За кого, за кого… За Калину Тимофеевича, ясно. За кого ж еще! – недовольно проворчала Ольга. Бог весть, какой реакции она ждала в ответ на свое заявление, но Софи ее явно разочаровала.
– И когда ж свадьба?
– Либо весной, после Пасхи, либо уж на осень отложить… Весной бы оно лучше, меньше ждать, да ведь родня… осенью свадьбы-то у нас по обычаю играют… Крестьяне мы…
– Калина Касторский – крестьянин? – удивилась Софи.
– А из каких вы думали? – подбоченилась Ольга.
– Да я никак не думала. По виду – дурак дураком… – машинально ответила Софи и тут же спохватилась. – Я не в смысле обидеть его, Оля!
– И что ж? Не всем умными быть, – вполне мирно заметила Ольга. – Кто-то и дураком хорошо проживет. А только Калина мой, если разобраться, не дурак. И происхождения духовного. Обеднели оне и стали крестьянствовать.
– А ты почем знаешь, что – духовного? Может, он врет тебе, для прикраса? – поддразнила горничную Софи.
– И вовсе не врет! – загорячилась Ольга. – Калина Тимофеевич и врать-то не умеет. У меня от тут и бумага имеется, на сохранении. От деда его родного. Документ по всей форме… От тут… Сейчас…
Ольга протянула Софи пожелтевший от времени лист. Софи развернула его, прочитала пару строк, написанных старинным каллиграфическим подчерком, по видимому, действительно в монастыре или семинарии, и зашлась хохотом.
– Ольга! Ты это читала?! – сквозь выступившие слезы спросила она у горничной.
– Грамоте не обучена, – с достоинством ответила Ольга. – Вы ж знаете. Чего пытать?
– А Калина? Сам Калина это читал?
– Калина Тимофеевич тоже грамоте не разумеет, но ему верный человек прочел.
– И что ж там? Слушай, я тебе прочту: «Касторский Филимон Агеев проходил фару и инфиму на своем коште, дошел до реторики и за непонятие и перерослостию уволен»…
