Михаил Шолохов в воспоминаниях, дневниках, письмах и статьях современников. Книга 2. 1941–1984 гг. - Виктор Петелин

Естественно, органично соединился документально точный факт с художественным вымыслом писателя. А почему? Каждому ли удается такое? Написать-то каждый напишет, но не каждому поверят. Шолохову читатель поверил, потому что и вымышленные его герои – живые. Для него самого живые – не случайно же он по ним плакал.

Во втором эпизоде этого трехстраничного наброска с надписью «Эпилог» до разговора о судьбе Вари есть диалог Разметнова с Майданниковым о том, что придется сдавать семенной хлеб, иначе «плана не вытянем». И трудодень, само собой, будет тощим. Нестеренко требует. Текст этот, живой, как всегда у Шолохова, больше подошел бы для первой книги, вообще мог войти в какие-то предыдущие главы. В самой жизни проблема строительства колхозов была далеко еще не отрегулирована. Автор почувствовал, что это не материал для завершения книги – и убрал его.

На отдельном листке написал Шолохов концовку заключительного эпизода со Щукарем. В ней одно только изменение – вместо «на лавочке» стало «на скамеечке». Однако эпизод с Половцевым не мог стать эпилогом романа в целом, потому что был он завершением только одной линии романа, пусть и очень существенной. В заключительной девятнадцатой главе после смерти Давыдова и Нагульнова идет эпизод, посвященный деду Щукарю, из которого мы узнаем, что Варя бросает учебу. Затем следует эпизод о судьбе вражеских сил и под самый конец – Андрей Разметнов с его стремлением вернуть Варю на учебу, а ее семье помочь за счет колхоза. Тут же и о Лушке, которую Разметнов встретил на улице в Шахтах.

Но не Лушкой же кончать роман! Тем паче растолстевшей, благополучной Лушкой, путавшейся с одним из врагов, ставшей Лукерьей Никитичной Свиридовой. В памяти у читателя остается другое – Андрей на могиле первой своей жены Евдокии, Андрей наедине со своими мыслями о ней, о долге, о стойкости любви. Он женился вторично, но по-деловому, по крестьянскому своему понятию о долге перед стареющей матерью.

Последняя перепечатанная мной страница шолоховской рукописи вся исчиркана автором. Первая половина ее просто зачеркнута напрочь. В ней был остаток разговора Андрея с Кондратом о том, что придется сдавать семенной хлеб, что хуторцам придется «на девятую дырку пояса затягивать». Но и оставленная вторая половина страницы вся изрисована вставками. После «глухим голосом сказал» в перепечатке было: «Видишь, все некогда… Редко видимся… Если сможешь – прости». И с абзаца: «Он стоял с непокрытой головой, дул в лицо ему теплый ветер, несший горький запах полыни. И усталые, безрадостные глаза его смотрели уже не на край могилы, а туда, где за дальней кромкой горизонта чуть розовел восход».

Михаил Александрович перечитал эту концовку и больше не диктовал. Но удовлетворен не был. Правку дальше надписывал сам, густо. Вот как выглядит эта правка:

«– А ведь я доныне люблю тебя, моя незабутняя, одна на всю мою жизнь… Редко видимся… Ежли сможешь – прости меня за все лихо… За все, чем обидел тебя, мертвую.

Он долго стоял с непокрытой головой, словно ждал ответа. Стоял долго, не шевелясь, по-стариковски горбясь. Дул в лицо ему теплый ветер, накрапывал теплый дождь. За Доном бело всплывали зарницы, и усталые, безрадостные глаза его смотрели уже не на край могилы, а туда, где за дальней кромкой горизонта алым пламенем вспыхивали, озаряя темное небо, зарницы».

Из своего первого варианта Шолохов все же возвратил фразу «Видишь, все некогда», вставив ее перед словами «Редко видимся». С умершей Евдокией Андрей говорил, как с живой: «Редко видимся»… И для Шолохова они живые по-прежнему, умершие его герои, прежде всего Нагульнов и Давыдов. Не случайно же он, приехав на встречу с читателями Кировского завода, называл Давыдова («бывшего путиловского слесаря») наравне с реальными донскими колхозниками, «наследниками Давыдова», приехавшими с ним. Говорил о нем почти как о сыне.

Но вернемся к последнему абзацу романа. После слова «зарницы» точка не стоит. На обороте этого листка множество росчерков. До этих пор я не видела, чтобы он чертил или набрасывал что-нибудь на рукописи. Человек явно задумывался, была пауза. Страницы не хватило, взял чистый листок и финальный абзац продолжил, а по сути написал заново: «И суровые безрадостные глаза Разметнова смотрели уже не на обвалившийся край родной могилки, а туда, где за невидимой кромкой горизонта алым полымем озарялось сразу полнеба, и, будя к жизни засыпающую природу, величавая и буйная, как в летнюю пору, шла последняя в этом году гроза».

Это было завершение.

Г. Капралов

Встреча М.А. Шолохова со студентами

…Большая аудитория филологического факультета Московского государственного университета заполнена до отказа. Уже нет ни одного свободного места на скамьях амфитеатра, а студенты все подходят и подходят. Каждому хочется быть участником встречи с любимым писателем – Михаилом Александровичем Шолоховым, который обещал приехать сегодня в гости к молодежи.

Горячими, долго не утихающими аплодисментами встречает восторженное юношество писателя. М.А. Шолохов от души благодарит студентов за теплую встречу и сообщает, что закончил работу над второй книгой «Поднятая целина».

– В этот вечер, – говорит он, – вы будете первыми критиками моей книги.

Предложение Михаила Александровича прочесть заключительную главу своего произведения вызывает бурю восторга.

Шолохов поднимается на трибуну, разворачивает листы рукописи. «Поужинав, Давыдов прошел к себе в горницу…» – начинает он чтение завершающих страниц романа, опубликованные главы которого хорошо знают миллионы советских людей. Дорогие каждому советскому человеку образы героев «Поднятой целины» вновь оживают перед слушателями: Давыдов, Нагульнов, Разметнов, дед Щукарь…

Затем чтение продолжает редактор сочинений М.А. Шолохова Ю.Б. Лукин. Сочное, емкое, неповторимо живое шолоховское слово, так безошибочно точно передающее и чувства героев, и обстановку действия, звучит в студенческой аудитории. Многие пытаются записать особо понравившиеся им выражения, характеристики героев. Каждый чувствует себя участником большого, праздничного события…

Чтение закончено. Несколько секунд в аудитории стоит торжественная, какая-то благоговейная тишина, и лишь затем гремит овация.

– Ну вот, я и отчитался перед вами, – говорит, улыбаясь, Михаил Александрович.

Молодежь окружает Шолохова плотным кольцом. Китайская студентка Шэнь Нин говорит по-русски Михаилу Александровичу: «Мы все вас очень любим». В руках у Шэнь Нин «Тихий Дон», изданный в Китае. Она подает томик Шолохову. «Дорогой студентке из братского Китая на память», – пишет Михаил Александрович на книге.