Акт бунта - Калли Харт

Фитц кисло улыбается.

— Там был ребенок. Она была такой же, как ты. Упрямая. Высокомерная. Испорченная. Обращалась со мной как с дерьмом, потому что думала, что это сойдет ей с рук.

— Дай угадаю. Ты показал ей обратное?

Он дает свой ответ глазами, а не словами. Ярость бурлит под его невозмутимой внешностью, и признаю, что ее вид немного возбуждает мое любопытство. Есть ли у доктора Фицпатрика с его слишком крутыми блейзерами, хипстерской сумкой, дорогими сшитыми на заказ рубашками и сенсационными сборниками стихов что-то более интересное, скрывающееся под тщательно подобранным фасадом, который он надевает? Очень сомневаюсь в этом…

— Я не проигрываю, Рэн, — говорит он. — Говоришь, что вы неприкасаемые, но ты не можешь быть настолько глуп. У меня есть много способов сделать ваше пребывание здесь действительно неприятным.

Я склоняю голову набок, насмешливо надув губы.

— Ты действительно так думаешь?

— Знаешь беседку? Ту, что в центре лабиринта?

— Конечно.

Он разворачивается, поворачивается ко мне спиной и возвращается к своему столу, чтобы забрать свою сумку.

— Встретимся там вечером, — говорит он. — У меня есть кое-что, что я хочу тебе показать.

— Извини, чувак. У меня есть планы.

Фитц тяжело вздыхает, когда снова поворачивается ко мне; он выглядит усталым, как будто этот снайперский поединок между нами становится утомительным.

— Тогда ты их отменяешь, — сообщает он мне.

— И не собираюсь.

— Да. — Он направляется к двери. Открывает ее, затем стоит там, положив руку на ручку. — Ты это сделаешь.

— Очень интересно. — Я мрачно усмехаюсь себе под нос. — И почему ты так уверен?

— Потому что ты любишь хорошую драку, не так ли, Джейкоби? Тебе нравится, когда кто-то отказывается признать, что ты лучше него. Потому что тебе безумно скучно, ты застрял на этой вершине горы, и все, что нарушает монотонность твоего существования, звучит как хорошее времяпрепровождение. Я ошибаюсь? — Он ждет. Одну секунду. Две. три.

Я ухмыляюсь, покачиваясь на носках.

— Так я и думал.

Беседка закрыта для студентов, но с каких это пор говорить группе подростков, чтобы они куда-то не ходили, когда-либо приносило пользу? В последний раз, когда я потрудился прийти сюда, маленькое однокомнатное строение в центре лабиринта было заколочено досками. Там, где доски оторвались или были вырваны, окна в рамах были разбиты. Внутренняя часть беседки была не более чем местом размножения мышей, крыс и множества других мелких тварей. Обои отслаивались от стен, как дерево, сбрасывающее кору. Бетонный пол, утопленный посередине, каждый раз, когда шел дождь, собирал лужу стоячей воды, которая чертовски воняла.

Теперь это место совершенно другое. Доски исчезли. Граффити, которые раньше покрывали бледную каменную кладку, стерты. Оконные стекла снова целы в своих рамах, которые были выкрашены в белый цвет, как и совершенно новая деревянная дверь, на которой установлен йельский замок вместо старой металлической защелки, на которую полагалась предыдущая дверь, чтобы не впускать любопытных студентов академии.

Свежепосаженные кусты роз усеивают периметр беседки, но никто не знает, какого цвета будут их цветы; их бутоны крошечные и зеленые, плотно свернутые, защищающие от холода и дождя. Они еще долго не будут открыты.

Все еще полностью ошеломленный разговором, который состоялся у меня с Фитцем ранее, я подхожу ко входу, дрожа от ледяного ветра, гадая, что будет дальше, черт возьми. Фитц сказал, что хочет мне кое-что показать. Если я его вообще знаю, то это будет книга. Какое-то модное первое издание, подписанное автором. Американский поэт-классик? Что-то, написанное одним из великих писателей, это точно. Твен. Уитмен. Хемингуэй. Он думает, что поймал меня на крючок — что сможет завоевать меня каким-нибудь редким томом, который я буду отчаянно пытаться заполучить в свои руки. Меня не так-то легко купить. Потребуется больше, чем одна гребаная редкая книга, чтобы изменить мое мнение о нем.

Внутри беседки уже горит свет. Фитц не указал время встречи с ним, так что я откладывал визит допоздна. Было одиннадцать, когда я отправился в путь. Сейчас ближе к одиннадцати сорока пяти. Я вышел из дома без куртки, что было не очень умно, но даже несмотря на холод, я не спешил подниматься сюда. Мне было любопытно посмотреть, как долго он будет ждать моего появления.

Воздерживаюсь от стука и дергаю дверную ручку, уверенный, что она будет открыта для меня.

Так и есть.

Я стою молча секунду, разглядывая недавно украшенный интерьер, пораженный тем, что нахожу. Пространство преображено. Голый бетонный пол теперь представляет собой полированные половицы, покрытые плюшевым толстым ковром. Вдоль внутренних стен тянутся низкие книжные полки, заполненные различными художественными названиями и научными текстами. Большой диван и два кресла занимают львиную долю площади. На стенах висят произведения искусства — современные и сложные произведения, которые привлекают мое внимание. Я изучу их поближе позже, но сейчас изображаю безразличие, пересекая комнату к отремонтированному камину, где горит огонь, весело потрескивая в камине.

Это не то, чего я ожидал.

Фитц сидит на массивном трехместном диване, наклонившись вперед, положив локти на колени, и печатает на ноутбуке, стоящем перед ним на журнальном столике. Линзы его очков отражают яркую белую вспышку экрана ноутбука. Его темные волосы зачесаны назад, уложены, по бокам подстрижены короче, чем были этим утром.

Я плюхаюсь в ближайшее к камину кресло, закидывая ноги на кофейный столик.

— Вижу, ты привел себя в порядок для меня после работы, — говорю я.

Он перестает печатать. Коротко смотрит на меня, прежде чем вернуться к своему занятию.

— Полагаю, ты имеешь в виду стрижку?

— Ага.

— Ну, знаешь. Мне действительно нравится поддерживать свою внешность. Когда ты в последний раз стригся?

Я делаю вид, что зеваю. Как будто не слышал этого дерьма раньше. Мой отец настаивает, чтобы я стригся каждый раз, когда вижу его, а я никогда этого не делаю. Если я не стригся для него, то хитрая уловка этого мудака не заставит меня побежать в парикмахерскую.

— Покажи мне то, что хотел показать, Фитц. Я потерял интерес ко всему этому примерно через пару километров по дороге.

— Терпение, — говорит Фитц.

— У меня его нет.

Фитц снова вздыхает, очень похоже на усталый вздох, который он испустил в своем логове. Закрыв ноутбук, пододвигается к краю дивана, затем медленно встает на ноги. Сегодня на нем нет ни одной из его кричащих трехсотдолларовых рубашек на пуговицах. Его простая белая футболка выглядит консервативно по сравнению с этим. И его черные