Героин - Михаил Маковецкий

Опять полился этот казарменный юмор. Впрочем, Гавриловна с моей заторможенной поработала на славу. Интересно, что это за духи?

Заторможенной скоро тридцать, то есть она была почти ровесница Ногтя. Но ее развитие остановилось на уровне десятилетней девочки, а в психбольнице она находится с двенадцати лет. Родственников у нее нет. Ее мать, которая ходит под себя в отделении гериатрии сковской же психбольницы, не в счет. Заторможенная румяная девочка с большой грудью и патологической тягой к чистоте и мытью рук. В ходе многолетнего пребывания в психиатрической больнице ее изредка насиловали врачи и санитары, но, фактически, Ноготь был ее первым мужчиной. Она впервые узнала, что такое апельсины, когда ее первый раз привела к Ногтю Гавриловна.

— Добрый вечер, дядя Ноготь.

— Зачем ты вывела меня из моих ассоциативных ностальгических воспоминаний, моя заторможенная? Я тебя накажу, наверное, из-за тебя я нить потерял. Хотя нет, слава Богу, вспомнилось. Смотрел я как-то сюжет о том, как некий нормальный мужик женился на лилипутке. Говорили, типа, вот какой молодец. Это же геройский поступок! Мир создан для больших людей, а он типа отважный. И людской молвы не испугался. А в действительности он просто был латентный педофил. Наверно и у меня это есть, если я тебя люблю. Ну, что скажешь?

— Мне раздеться или я сначала плетку поищу? Опять в вашей палате беспорядок, дядя Ноготь, и я не помню, куда вы в прошлый раз плетку положили.

— Разве я просил плетку, прелестница ты моя?

— Но вы же сами сказали, что меню нужно наказать, а теперь говорите, что вам не нужна плетка. Как вам не стыдно, дяденька Ноготь!

— Ишь, какие мы жеманные. А впрочем… «Вот попёрло, так попёрло! — подумала собака Баскервилей, заметив, что вслед за Герасимом по тропинке понуро бредёт академик Павлов». Ты знаешь заторможенная, можешь меня упрекнуть в малодушии, но плетка нам сегодня не понадобиться. Твои простые, но берущие за душу слова несут недюжинную интеллектуальную нагрузку и глубокий смысл. И, наверное, потому, глядя на тебя без платья, я как-то взбодрился. Во мне проснулась тяга к жизни. Сейчас сними с себя боевое неглиже, а порядок у меня потом наведешь. Ничего, город-героин Сков еще вспомнит отъеханного мозгами братана по имени Ноготь.

Это ты мудро решила, Гавриловна, вновь привести ему эту заторможенную. После того, как пожилой следователь перестал его навещать, Ноготь снова впал в апатию. А пожилой следователь мне рассказывал, что у него голова как часы работает. Бригады Хомяка без него давно бы уже и не было. У Хомяка все мозги мускулами заплыли, бригадир рэкетиров в хозяйстве Олигарха — вот его потолок. А с Ногтем сам Олигарх советовался. Да и сам пожилой следователь его рекомендациями не брезговал.

— А что, он у Олигарха в братанах ходил?

— «В братанах»! На свете полно драчливых храбрых молодых парней, которым если дать им хорошую плату, красивую форму, любовь народа и почет с уважением — лучше солдат не придумаешь. Или братков, это как ситуация сложиться. Но Ноготь другой. У него же первый приступ шизофрении в шестнадцать лет был и первый вооруженный налет тогда же. Его тогда менты поймали в первый и в последний раз, но на зону он не пошел — невменяемым признали. И с тех пор он уголовник. Причем всегда один, в коллективе он работать не может, так, сотрудничает иногда, то с Олигархом, а теперь с Хомяком. С Хомяком они даже друзья, насколько Ноготь дружить может. И побаиваются его, кто понимает. Зверский оскал из трех зубов он легко демонстрирует, если необходимость есть.

— Ладно, поняла я все, смени тему. Ты мне лучше скажи, санитар Коля, любишь ли ты спорт, как люблю его я? Вчера была на «Динамо» Сков — почти рыдала от игры.

— Нет, я не люблю футбол. На женский бокс посмотреть куда приятней. В Москве, говорят, есть ассоциация женского бокса…

— Будет тебе, санитар Коля, и женский бокс, будет тебе и свисток. Об уголовных дарованиях Ногтя я уже наслышана, и не раз. А то, что у него шизофрения, так это наше с тобой счастье, Николай. При шизофрении способность соображать как раз не нарушается. Просто человек в себя погружается, внешний мир ему мало интересен. Тут наш с тобой профессиональный долг, санитар Коля, поддержать в Ногте огонь желаний, пыл боевой, настрой бойцовский. На своих мыслях замкнуться не дать. Тогда он уголовным авторитетом станет покруче Олигарха и нас, заодно, с помойки жизни к яркому солнышку вытащит. Хватит нам с тобой работать плевательницами в туб. диспансере для сумасшедших.

— Верно излагаешь, Гавриловна. Ноготь — наш единственный шанс. Жить, как гнилостные бактерии на изнурённом лоне земли мне надоело до чертиков.

— В принципе, санитар Коля, ты не туп и, можно даже сказать, высоко интеллектуален. Я тем более. Так что с поставленной задачей по социальной адаптации страдающего шизофренией Ногтя мы, несомненно, справимся.

— Я уже, Хомяк, грешным делом подумал, что ваше длительное молчание вызвано тем, что пришедший на место пожилого следователя Капитан каким-то образом вышел на вас.

— И доложил по инстанциям Олигарху? Малодушные мысли, недостойные главного врача психиатрической больницы. Не скрою, отстранение от дел пожилого следователя имело широкий резонанс на международной арене, но сейчас все устаканилось. А главное, до Олигарха о вашей деятельности на ниве суррогатного материнства информация не ушла, не волнуйтесь. Так что мы будем дружить письками как и прежде.

— Да уж. Научный труд «Негры в шахте. Проблемы поиска». Если Олигарх узнает, что что-то происходит в сковской психбольнице, а он не участвует в этом в смысле получения дохода…

— Главный врач, вы боитесь, что Олигарх вам вставит пулю в лоб и свечку в анус? Перестаньте. И Далай Лама целибат нарушает, просто это нужно делать очень аккуратно.

— Ладно. Получив триппер, по мандовошкам не плачут. Это я вам как врач говорю. Как говориться: «Работать надо, винтовка рядом». Есть заказ, Хомяк?

— А зачем же я к вам приехал? Недолеты и преждевременные эякуляции бывают только у тебя, малыш. У нас же все работает как часы. Впрочем, судя по неповторимому селёдочному вкусу, будущая счастливая суррогатная мать уже притаилась в задней комнате вашего кабинета. И глубокие изменения в психике не помешают ей с честью выполнить возложенную на нее миссию.

— Глубокие изменения в психике ей даже в этом помогут. Обычно она апатична как монумент, но сегодня почему-то возбудилась. Потому и не помыли. Сейчас я вколю ей что-то успокоительное, и можете забирать.

— Не нужно ей ничего вводить. А то еще обкакается в машине как в прошлый раз. Будет хулиганить — получит по уху. Просто и доходчиво. Если не поймет моих объяснений о том, что очень не удобно ходить с оглоблей в заднице.

— Верю, Хомяк, что вы сможете быть убедительным. Кстати, в каком виде спорта вы добились особенных успехов?

— Действительно, позором российских шахмат я никогда не был. А был я мастером спорта по военному многоборью. Бывало, спиной к Скову встаешь на лыжню и попер, попер… Да-а, когда это было! Но я отвлекся. Прошу ввести подругу дней моих суровых.

— Добромутро.

— Чего?

— «Доброе утро» имелось в виду. Она считает, что у нее мозги украли и потому буквы в словах путаются. Но, с точки зрения практического акушерства, эта девушка изъянов лишена полностью.

— Пойдем со мной, милая. Хочешь поучаствовать в показательном скрещивании? Сначала тебе чужую яйцеклетку в матку вставят, а потом мы твои мозги ворованные искать вместе будем. Идет?

— Аве, Цезарь! Идущие в коммунизм приветствуют тебя! Хомяк, да вы прирожденный психотерапевт.

— А хорошо все-таки, что после трубы Страшного суда вступили саксофоны… А, доктор?

— Что!?

— Шучу, шучу. Не волнуйтесь, мой милый главный врач. Вы опасайтесь того, что, сменивши пожилого следователя Капитан сможет выйти на нашего человека в Скове?

— Ну, если честно…

— Если честно, то на этого человека невозможно выйти в принципе. Серьезно. Но он видит все и всех как Боженька. Учтите это и не пытайтесь делать глупости.

— Скажите, Хомяк, а если хочется поубивать любящих давать советы отцов-командиров — это эдипов комплекс?

— Что такое эдипов комплекс я не знаю, но на ваш вопрос отвечу. Вас что, плата, которую вы получаете за девушек, с точки зрения практического акушерства лишенных изъянов, не устраивает?

— Ну что вы, Хомяк! Олигарх мне таких денег даже издалека не показывал.

— Вы должны это помнить даже спросонья, мой милый доктор. И тогда вас не будут одолевать сомнения.

— Эх, Хомяк, Хомяк. С пищалью я гляжу на ваше поколенье. Если Олигарх хоть что-то узнает о наших с вами отношениях, эти деньги пригодятся мне только на надгробный камень.

— «Мало ли что эволюция», — приговаривал мастодонт, топча неандертальцев. Это я к тому, что и Олигарх не бессмертен. Пожилой следователь, казалось, был всегда и будет вечно. Может и Олигарх скоро на покой уйдет?