Уинстон Спенсер Черчилль. Защитник королевства. Вершина политической карьеры. 1940–1965 - Манчестер Уильям

Черчилль знал, что Гитлер пользуется услугами астрологов, и однажды сам обратился к предсказателю. В какой-то момент он попросил удивленного предсказателя рассказать ему, что говорит Гитлеру его предсказатель. Спустя много лет он рассказал об этом своему другу, предупредив, что «это только между нами»[893].

Гесс, к несчастью, учитывая его судьбу, обладавший хорошим здоровьем, прожил еще сорок шесть лет, проведя все эти годы в тюрьме. В 1944 году его жена подала на развод, указав причину: «дезертирство и безумие»[894].

В тот год полет Гесса был одной из двух заокеанских историй – до 7 декабря, – которые произвели огромное впечатление на молодых американских парней. Второй была история об охоте на немецкий линкор «Бисмарк». Американский очеркист и спортивный журналист Роберт В. Кример истратил почти столько же чернил на описание этих историй, сколько на описание базовых ударов Джо Ди Маджо в своих воспоминаниях Baseball and Other Matters in 1941 о том незабываемом бейсбольном сезоне. «Гесс и «Бисмарк» в моем незрелом уме, и в умах других, не особо обременяющих себя мыслями американцев, – написал Кример, – уравновесили нацистские победы на Балканах и в Северной Африке».

11 мая было прекрасное воскресное утро – яркое солнце, безоблачное небо, а в Лондоне еще догорали пожары после ночного налета немецкой авиации. Почти три тысячи мертвых лондонцев лежали под завалами; это был самый сильный налет с начала блица. В Вестминстерском аббатстве отменили службы. Церковь Сент-Мэри-ле-Боу была разрушена, колокола разбились о землю. Сильно пострадал Вестминстерский зал Уильяма Руфуса. Коллвилл смотрел с Вестминстерского моста, как вдоль набережной пылают пожары. Биг-Бен принял удар, но часы продолжали идти и звенеть. Комната для дебатов в палате общин, в северной части Вестминстерского дворца, к глубокому огорчению Черчилля, в результате прямого попадания была полностью разрушена.

В письме Рэндольфу Черчилль оплакивал потерю палаты, где он работал на протяжении почти сорока лет. С сентября члены парламента бродили по темным залам, освещаемым фонарями-молниями; стекла в окнах, выходивших на Темзу, были давно выбиты, и оконные проемы забили досками; гобелены сняли. Даже курительная комната закрывалась раньше, чтобы дежурные успевали вернуться домой до начала бомбардировки. Палата разрушена, сообщил Черчилль сыну, но парламент продолжает работать, «не утратив в шторм присутствия духа». Несколько дней назад он закончил выступление в старой палате словами: «Я испытываю уверенность, что нам не следует бояться бури. Пусть ревет и бушует. Мы справимся». Это были последние слова, которые он там произнес. Спустя десятилетие палата общин была восстановлена[895].

В тот воскресный вечер, записал Колвилл, на Флит-стрит пожелтевшие, тлеющие листы бумаги падали на землю, словно листья в ветреный осенний день. В это время Гесс был на пути в Тауэр. Лондонцы сидели в таких же темных, как тюремная камера Гесса, домах в ожидании ночного налета. Не вызывало сомнений, что Гитлер готовит Великобританию к финальной атаке. Лондонцы полагали, что худшее впереди[896].

Через несколько дней после появления Гесса Черчилля настигли более важные события. Он был отчасти прав, когда сказал Уэйвеллу, что, по его мнению, вторжение на Крит предоставит хорошую возможность уничтожить парашютистов. Сброшенные в тыл или прямо на позиции британцев, немецкие десантники поняли, что оказались в меньшинстве и отрезаны от поддержки. Если бы Королевский флот – под прикрытием нескольких самолетов маршала авиации Лонгмора – смог не подпускать к побережью немецкое подкрепление, парашютисты были бы обречены.

Мертворожденная надежда. Британцы оставили столько солдат и боевой техники в Греции, что на Крите обнаружилось, что не хватает солдат, зенитных орудий и необходимой радиосвязи между подразделениями. 30-тысячная союзная армия и 10-тысячная греческая армия, хотя и превосходили в численном отношении предполагаемую немецкую армию, находились в невыгодном положении, поскольку были вынуждены защищать все аэродромы и порты вдоль северного побережья, в то время как немцы могли сконцентрировать силы по своему усмотрению и использовать эффект внезапности. Кроме того, их положение усугубляли такие факторы, как сложный рельеф местности, большие расстояния и единственная дорога вдоль побережья. Одним словом, союзные войска, как обычно, оказались в проигрышном положении. В воздухе положение было еще хуже. Военно-воздушные силы Лонгмора на Крите состояли из десятка «Харрикейнов» и пары десятков устаревших самолетов. Командующий авиацией не осознал необходимость объединения авиационной поддержки с наземными операциями, то, что уже в течение двух лет блестяще осуществляли немцы. Поэтому несколько самолетов Лонгмора не согласовывали свои действия с пехотой Фрейберга, а Королевский флот не имел прикрытия с воздуха. Черчилль посоветовал перебросить десяток «Харрикейнов» с Мальты. Но это бы ничего не изменило. Немецкий воздушный флот на юге Греции, менее чем в 150 милях от Крита, включал 280 бомбардировщиков, 150 пикирующих бомбардировщиков, 180 истребителей, 500 транспортных самолетов и 80 планеров, которые доставляли 750 парашютистов[897].

Сражение началось 19 мая, когда пикирующие бомбардировщики подвергли тяжелейшей бомбардировке британские суда в бухте Суда; затем немецкие истребители уничтожили большую часть жалкого британского воздушного флота. Рано утром 20 мая немецкие парашютисты – почти 4 тысячи человек – приземлились на аэродроме Малеме и в районе бухты Суда. Сэр Джон Киган назвал это «первой большой парашютной операцией в истории». Аэродром Малеме обороняли три батальона новозеландцев, ветеранов кампаний в пустыне и в Греции. Новозеландский лейтенант записал, что почувствовал, когда увидел спускавшихся с неба парашютистов: «На фоне голубого утреннего критского неба, сквозь серо-зеленые оливковые ветви, они казались маленькими куклами, которых дергают за веревочки», и «эти красивые куклы означали повторение всего того ужаса, который мы недавно испытали в Греции». Австралийская бригада обороняла аэродром Ретимнон, в 70 милях к востоку, и всего несколько британских батальонов готовились оборонять аэродром в Гераклионе[898].

К концу дня 20 мая вторая волна, почти 4 тысячи парашютистов, приземлилась в районе Ретимнона и Гераклиона. Черчилль телеграфировал Рузвельту: «Сражение за Крит началось хорошо». Началось хорошо, но так продолжалось всего несколько часов. За ночь немцы, рассеянные по острову, сосредоточили силы. Новозеландский батальон по непонятным причинам отступил с ключевой позиции – холма рядом с аэродромом Малеме. 21 мая немцы захватили аэродром Малеме. Начиная с полудня на аэродром стали непрерывно прибывать транспортные самолеты «Юнкерсы» Ju-52, доставлявшие 5-ю горнострелковую дивизию – 5 тысяч человек; больше половины «Юнкерсов» Ju-52, отправленных на Крит, не вернулись домой. Британские зенитные орудия сбили всего несколько самолетов; остальные разбились при посадке на побережье, разрушенные аэродромы и вспаханные поля. К вечеру 21 мая на Крите не осталось британских самолетов. Пехота Фрейберга была рассеяна и не могла координировать действия. Ночью 21 мая Королевский флот отогнал немецкие транспортные средства – в основном это были реквизированные греческие рыбацкие лодки и небольшие каботажные судна – имевшие на борту 7 тысяч солдат. Но утром появились «Штуки». Флот понес большие потери, написал Колвилл, «в том числе [крейсеры] «Глостер» и «Фиджи». Более 700 из 800 членов команды «Глостер» пошли на дно вместе с кораблем». В ответ на стенания Колвилла по поводу потерь флота Черчилль буркнул: «Как вы думаете, для чего мы строим корабли?» Известие о том, что Королевский флот отогнал немецкие транспортные средства, вызвало приятное оживление, но невозможность подойти с моря не явилась препятствием для немцев, поскольку солдат доставляли по воздуху. Спустя тридцать шесть часов Черчилль был вынужден сообщить президенту: «На Крите ожесточенное сражение». Слово «ожесточенное» не давало представления о сложившейся ситуации. Выстраивалась последняя линия обороны[899].