Уинстон Спенсер Черчилль. Защитник королевства. Вершина политической карьеры. 1940–1965 - Манчестер Уильям

Рузвельт отклонил просьбу о демонстрации военно-морской силы вблизи Азорских островов, отклонил просьбу о разведывательных полетах, отклонил все просьбы и предложения Черчилля. Отказ президента, отметил Колвилл, угнетающе подействовал на Черчилля. 3 мая Черчилль – «Я еще никогда не видел его таким мрачным» – продиктовал Колвиллу телеграмму, адресованную президенту, «обрисовав в мрачных красках, к чему приведет крах на Ближнем Востоке». Ирак падет, Турция и восточный египетский фланг – Палестина – окажутся в угрожающем положении. Ближневосточное командование потерпит неудачу. В этой телеграмме в свойственной ему манере он предсказывал будущее, и оно было мрачным. Черчилль коротко обрисовал Колвиллу, Исмею и Гарриману – как сделал это в телеграмме Рузвельту – картину мира, которым правит Гитлер, а Соединенные Штаты и Великобритания вынуждены согласиться на ужасный, фатальный мир[884].

Черчилль должен был испытывать сильное отчаяние, если, информируя президента о ситуации, добавил следующее: «Таким образом, если вы не можете занять более передовые позиции [в Атлантике] сейчас или в ближайшее время, огромная вероятность того, что чаша весов может склониться не в нашу пользу. Господин президент, я вижу единственную возможность справиться с растущим пессимизмом… если Соединенные Штаты немедленно присоединятся к нам как воюющая держава». Вот до чего дошло дело: британский премьер-министр просил Америку объявить войну[885].

Он сказал почти те же слова Рузвельту в прошлом году, когда силы Франции были на исходе: «Декларация, в которой было бы сказано, что Соединенные Штаты в случае необходимости вступят в войну, могла бы спасти Францию». Его новая просьба была связана с более серьезной проблемой, проблемой выживания. Рузвельт опять отказал. Он нуждался в поддержке, чтобы дать Черчиллю то, в чем нуждался британский премьер-министр, и в итоге Черчилль, как обычно, обнаружил, что отчаянно нуждается во времени и материальных ресурсах.

Лунной ночью 10 мая люфтваффе начали бомбежку Лондона и продолжали сбрасывать на него фугасные и зажигательные бомбы до рассвета 11 мая[886].

Англо-ирландский поэт Луис Макнис договорился, что проведет ночь в куполе собора Святого Павла. Он написал, что вскоре после появления налетчиков «большие желтовато-коричневые облака дыма окружили собор, полностью скрыли реку, и мы в куполе, «Классический остров» в более чем романтичном аду. Это, бесспорно, было самое удивительное зрелище, какое я когда-либо видел».

В ту ночь Черчилль был в Дитчли. Он смотрел фильм Marx Brothers («Братья Маркс») и наводил справки о повреждениях, причиненных Лондону, когда ему доложили, что звонит герцог Гамильтон, его давний друг, и хочет срочно поговорить с ним. Черчилль попросил Брэндена Брекена принять сообщение от герцога. Через несколько минут Брекен вернулся и сообщил премьер-министру: «Гесс прибыл в Шотландию». Черчилль решил, что это шутка. Но хлынувший вскоре поток сообщений подтвердил слова Гамильтона. Рудольф Гесс, заместитель фюрера, третий человек в Третьем рейхе, член гитлеровского тайного совета и кабинета министров, заместитель Гитлера по партии, друг Гитлера – возможно, его единственный настоящий друг на протяжении более двенадцати лет – спустился на парашюте в Шотландию. Благодаря везению или умению Гесс приземлился буквально рядом с поместьем герцога. Так началась эта невероятная история[887].

Никто не знал, что делать с этим известием. Памела Черчилль, которая была в те выходные в Дитчли, вспоминала, что секретари, которые были необходимы для связи Черчилля, «что бы там ни происходило», с внешним миром, не могли собрать никакой информации о приключении Гесса. Все, кто был в Дитчли, – Памела, секретари, Черчилль – «понятия не имели, что происходит» и могли только удивляться и строить предположения, уж «не самое ли это важное событие за всю войну», а может, «Германия разваливается». Этот эпизод с Гессом не оказал никакого влияния на ход истории, но момент, когда они впервые услышали о его появлении, «был очень волнующим»[888].

Непосредственная задача Гесса состояла в том, чтобы встретиться с герцогом Гамильтоном, с которым он познакомился в 1936 году на Олимпийских играх; Гесс предполагал, что Гамильтон является поклонником Гитлера. Бредовая миссия, предпринятая исключительно по собственной инициативе, состояла в том, чтобы привести войну к мирному завершению. Зная о том, какую ненависть Гитлер испытывает к русским (но не посвященный в планы вторжения), Гесс полагал (отчасти потому, что так сказал его астролог), что они с Гамильтоном могут установить мир с помощью многочисленной антивоенной фракции, которая, считал Гесс, существовала в Великобритании. В разговорах с врачами и членами кабинета Гесс подчеркивал, что Гитлер глубоко переживает, что приходится топить британские корабли и бомбить британские города. Фюрер, уверял Гесс, считает самым трудным отдавать приказы, необходимые для ведения этой безжалостной войны с Великобританией. «Я решил, – сказал Гесс, – Черчилль назвал это «лейтмотивом», – что если Англия узнает об этом, то, возможно, она будет готова прийти к соглашению». Другими словами, как только Англия поймет, каким на самом деле добрым и внимательным человеком является Гитлер, она пойдет навстречу его пожеланиям[889].

В своих воспоминаниях Черчилль пишет, что не придал особого значения появлению Гесса, хотя был взволнован, как и все, когда пришли первые сообщения о прибытии Гесса. Очень скоро стало понятно, что Гесс – сумасшедший. То, что это психически больной человек, было настолько очевидно, что Черчилль считал несправедливым, что оставшуюся часть жизни он проведет в тюрьме. Гесс, который когда-то был близок к Гитлеру, написал Черчилль, «по-моему, искупил вину своим исключительно самоотверженным и отчаянным поступком, вдохновленным бредовыми благими побуждениями. Он явился к нам по доброй воле и, хотя его никто на это не уполномочивал, представлял собой нечто вроде посла. Это был психопатологический, а не уголовный случай, и именно так его и следует рассматривать»[890].

Необычность этого случая захватила воображение всего мира, как захватила Черчилля. Спустя несколько дней после появления Гесса в Шотландии Рузвельт, обедая с Самнером Велсом, Гарри Гопкинсом и Робертом Шервудом, спросил Велса, встречался ли он когда-нибудь с Гессом. Встречался, ответил Велс, и описал Гесса как человека фанатично преданного Гитлеру и несколько глуповатого. Они обсудили полет Гесса. Рузвельт немного помолчал, а затем задал вопрос, которым задавались все: «Интересно, что стоит за этой историей?» Несколько месяцев спустя этот же вопрос Бивербруку и Черчиллю задал Сталин (который не доверял британцам). Все это было так странно, и объяснение, что Гесс сумасшедший, казалось слишком надуманным. Черчилль, или Гитлер, или оба, должно быть, замышляли что-то недоброе[891].

Несчастный случай с Гессом предоставил Черчиллю возможность причинить вред за счет Гитлера. Гесс был заключен в лондонский Тауэр, Гитлер точно не знал, что говорил его протеже британцам, и Черчилль сказал Рузвельту: «Мы думаем, лучше всего дать прессе возможность высказаться и пусть немцы теряются в догадках». Гитлер не только терялся в догадках, но пребывал в невероятном волнении с того момента, когда к нему по поручению Гесса прибыли два его адъютанта, которые передали письмо с объяснением Гесса и сообщили, что Гесс уже отбыл. Адъютантов немедленно арестовали. Гитлер сказал своему архитектору, Альберту Шпееру, что боится, как бы Черчилль не использовал этот случай для того, чтобы убедить союзников Германии, что рейх проводит дипломатическое зондирование намерений Великобритании в отношении мирных переговоров. «Кто мне поверит, – сказал он Шпееру, – что Гесс полетел туда по собственной инициативе, что это не какие-то козни за спинами моих союзников?» Япония может изменить политический курс. Люди будут смеяться. Он несколько оживился, когда подумал, что Гесс мог упасть в Северное море и утонуть. После известия об успешном приземлении Гесса Гитлер придумал объяснение: он объявил, что его старый друг сошел с ума. Кроме того, он проконсультировался со своим астрологом, который прославился предсказаниями счастливых знамений, гадая на чайной заварке[892].