Путница - Ольга Громыко

– А вам чего? – благодушно обратился к ним стражник. «Служанка» и впрямь не вызвала у него никаких подозрений. Разве что желание пощупать и за вторую ягодицу, когда милашка пойдет обратно.

– Господин Лащер пригласил меня сыграть на обеде в малом зале. – На рынке Альк успел узнать, что за время его отсутствия управляющий не сменился. Главное – действительно с ним не столкнуться.

– А приятель твой петь, что ли, будет?

– Упаси Божиня, – искренне сказал Альк. – Нет, кто-то из слуг при смерти. Просит священнослужителя для напутствия в небесную Дорогу.

Жар сделал скорбное лицо и осенил тсецов знаком Хольги. Те едва склонили головы, но от «мольца» отстали.

А вот Альк старшего стражника почему-то насторожил.

– Что-то мне твое лицо знакомо, – заметил он.

«Менестрель» равнодушно пожал плечами:

– Я здесь не впервые.

– Ну сбряцай чего-нибудь, – лениво, словно от нечего делать попросил тсец, однако глаза смотрели цепко, пристально. Не отнекаешься.

Альк неторопливо передвинул гитару на грудь и с небрежностью мастера – когда неправильная нота в знакомом мотиве кажется не ошибкой, а находкой – пробежался пальцами по струнам.

– Ладно, проходите, – немного послушав, разрешил стражник, и Жар понял, что теперь-то тсец запомнил «певца» надолго, если не навсегда.

За воротами оказался большой сад с паутиной дорожек, оплетающей клумбы. Выглядели они очень необычно: в Ринтаре из камней поребрики делали, а тут зачем-то в середину натыкали, да здоровенные такие – за иными человек может спрятаться. Посажено тоже что-то странное: разноцветные гривастые травы или, напротив, мелкие мясистые растеньица, жмущиеся к земле. Напоминало те замковые развалины, обомшелые и поросшие бурьяном.

Рыска дошла до ближайшей развилки, завернула за клумбу, скрываясь с глаз стражи, и остановилась, поджидая спутников.

– Так просто?! – никак не мог поверить вор.

– Это же не сам дворец, а дворцовый сад, – пожал плечами саврянин. – Тут все подряд ходят – гонцы, посыльные от торговцев, временные рабочие, придворные и их гости, родня слуг… Стража следит только, чтобы одежда чистая была и без оружия.

– А во дворец как? Через кухню?

– Зачем нам туда? Рыска, да бросай ты эту корзину! Нас уже никто не видит.

Девушка растерянно осмотрелась – что, прямо на дорогу поставить?!

Альк оборвал ее сомнения, забрав корзину и тут же, с отрывистым приказом, всучив пробегавшему мимо слуге. Тот, даже не удивившись, как миленький потащил «репу» на кухню.

– А тсаревна? – не понял Жар.

Саврянин усмехнулся и похлопал рукой по гитаре:

– Помнишь, как мы девок в кормильне подманивали?

– Ну?

– Все девки одинаковы.

Альк повел спутников не к дворцовым дверям, а в дальнюю, более заросшую часть сада. Над головами скрещивались ветки незнакомых Рыске деревьев, но мелкая редкая листва задерживала лишь толику лучей, и дорожки оставались светлыми. Народу навстречу попадалось все меньше, под конец только парочки, которые сами загодя сворачивали на другие тропки, отгораживались деревьями и клумбами. Среди них затесалась башенка-беседка: каменные стены высотой в два человеческих роста, с единственной запертой дверцей, а наверху узорчатая деревянная клеть, оплетенная доползающим с земли плющом. Есть ли внутри кто-нибудь, снизу не разглядеть. Башню окаймляла полоска воды в каменном русле – бежавший через парк ручей делал здесь петлю. В прозрачной воде стайками носились мелкие, с мизинец, ярко-красные рыбешки. Когда Рыска, любопытствуя, наклонилась над краем, они мухами слетелись со всех сторон, ожидая кормежки.

– Жар, у тебя кусочка хлебушка с собой нет?

– Ну-ну, потравите еще тсаревниных рыбок, – фыркнул Альк, снимая гитару и опускаясь на одно колено.

– Подпевать точно не надо? – не удержавшись, пошутил вор.

– Тебя когда-нибудь били гитарой? – Саврянин тряхнул головой, отбрасывая за спину упавшие на струны пряди. – Все, тихо оба!

Негромкая мелодия поплыла над водой, печально журча вместе с ней.

ОтнынеЗабудь мое имя,Забудь мой голос, улыбку, объятия, цвет моих глаз.Как листья,Сожги мои письма,Сожги свои чувства и клятвы, случайно связавшиенас.

НапрасноНе трать дней прекрасных,Не жди в темноте у двери, что мои раздадутся шаги.НавечноПредай нашу встречу,Предай меня, выстави на смех, скорее утешьсяс другим.

ОднаждыПусть станет неважным,Пусть станет ненужным когда-то безумножеланный ответ.

Так лучше,Так лучше, послушай,Чем если ты горько заплачешь, узнав, что менябольше нет…

Последний куплет Альк пропел слегка сдавленным голосом, со склоненной головой (но так, пожалуй, даже лучше вышло, проникновеннее); из беседки, неслышно открыв дверь, вышла и остановилась у воды саврянка в простом (по покрою, а не ткани – кремовый шелк с золотой нитью) платье, с распущенными по плечам волосами.

Ее высочество не была красавицей (по крайней мере, на ринтарский вкус). Но и с уродиной, которую малевали на потешных картинках, не имела ничего общего. Просто молодая женщина с точеным треугольным личиком и светлыми – светлее, чем у Алька, – глазами. Высокая шея, тонкая талия, небольшая – но при саврянской худобе такая в самый раз – грудь… Пожалуй, тут есть во что влюбиться, признала Рыска, чувствуя одновременно облегчение (она-то переживала, что их тсаревича угораздило с каким-то страховидлом спутаться!) и противную, глупую зависть: вот перед кем преклоняют колени прекрасные тсаревичи… И даже вредные крысы! На Рыску внезапно накатил жгучий стыд за простенькое платьице, завязанную на лоскуток косу и руки с обломанными ногтями. Рядом с тсаревной, наверное, совсем убого выглядит, не зря Альк вечно над ней смеется…

Сама Исенара одарила гостей одинаково радушным, ничуть не надменным взглядом.

– Вот уж кого не ожидала увидеть! – весело и удивленно сказала она, жестом дозволяя им подняться. Саврянин почтительно подал тсаревне руку, помогая переступить ручей. – Столько лет прошло… Альк Хаскиль, ты стал менестрелем?!

– Нет.

– А при дворе говорили…

– Нет. – Неподвижно стоящий мужчина глядел на нее в упор, словно пытаясь прочесть мысли, а от слов досадливо отмахиваясь – только мешают.

– Но тогда… – Тсаревна недоуменно сдвинула тонкие брови.

Альк протянул к ней руку и разжал кулак. Трубочка закачалась на переброшенной через палец цепочке, посверкивая серебряными боками.

С лица Исенары медленно сбежала улыбка. Женщина завороженно потянулась к письму, но с полпути отдернула руку и поднесла ее ко рту, прикрывая испуганно округлившийся рот.