Сказка сказок, или Забава для малых ребят - Джамбаттиста Базиле
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И после этих слов он отдал приказ исполнить приговор. А Йеннарьелло, видя, что приказание вот-вот будет исполнено, видя, что за сделанное им брату великое добро его ожидает безмерное зло, не знал, на что решиться: ибо не высказать правду — влекло беду, а высказать ее — влекло беду еще большую; худо получить чесотку, а паршу еще хуже. Как бы он ни поступил — он в любом случае падал с дерева в пасть волку: сохранит молчание — шею перерубят железом, откроется — погибнет, превратившись в камень. Наконец, после бури мыслей, он решил рассказать брату всю правду, предпочитая покинуть жизнь невиновным, нежели быть изгнанным из нее, нося клеймо предателя.
Он попросил палачей передать королю, что хочет сказать ему о деле государственной важности, и его вновь поставили пред королевские очи. И здесь, в подробной преамбуле рассказав о любви, которую он неизменно имел к брату, он перешел к тому, как обманул Ливьеллу, чтобы доставить ему удовольствие, затем рассказал, что услышал от голубей о соколе, и как, чтобы не обратиться в мрамор, все же привез его и, не раскрывая тайны, умертвил, чтобы сохранить королю глаза. Еще не окончив этих слов, он почувствовал, как тяжелеют и каменеют его голени. Он продолжил рассказывать о коне, на глазах у всех превращаясь в мрамор до пояса, твердея так, что я в другом случае заплатил бы деньгами за то же самое[525], но у Йеннарьелло при этом лишь плакало сердце. И наконец, рассказав историю с драконом, он застыл, как статуя, посреди тронного зала. Король, проклиная свою ошибку и поспешный суд, произнесенный над столь достойным и любящим братом, больше года носил траур и, каждый раз, вспоминая о нем, изливал целую реку слез.
За это время Ливьелла родила двух мальчуганов — два прекраснейших создания на свете. И когда несколько месяцев спустя королева вышла на прогулку за город, а отец, находясь с мальчиками в зале, поднимал полные слез глаза на статую — памятник ошибки, отнявшей у него цвет человеческого рода, — внезапно в зале появился старик высокого роста, у которого космы спускались на плечи, а борода закрывала грудь. Поклонившись королю, он сказал: «Чем заплатило бы ваше величество за то, чтобы ваш прекрасный брат вновь стал таков, как был прежде?» И король воскликнул: «Да хоть моим королевством!» — «Не такой это предмет, — отвечал старик, — чтобы платить за него деньгами; речь идет о жизни, и уплатить за нее подобает другой жизнью».
Король, частью по причине своей любви к Йеннарьелло, частью из-за того, что чувствовал себя виновным в его смерти, сказал: «Поверь, господин мой, я охотно выменял бы его жизнь на свою и, чтобы он вышел из камня, готов сам войти в этот камень».
Старик ответил на это: «Не будем подвергать вашу жизнь такой опасности! Но поскольку для того, чтобы вырастить вновь человека из камня, нужно много труда, достаточно пролить кровь обоих ваших малюток на этот мрамор, чтобы он тут же ожил».
И король ответил: «Да будет так! Поскольку формы, по которым отлиты эти дети, еще в силах произвести других, пусть это будет сделано для брата, ибо я не могу надеяться иметь другого вместо него!» И с этими словами он совершил перед каменным идолом плачевное жертвоприношение двух невинных ягнят. Облитая их кровью, статуя ожила, и король в неизреченной радости обнял своего брата.
Когда бедные младенчики были положены в гроб с подобающей им честью, в этот самый момент вернулась королева, и король, велев брату спрятаться, сказал жене: «Чем бы ты заплатила, сердце мое, чтобы вернуть к жизни моего брата?» Ливьелла отвечала: «Я отдала бы за него все это королевство». И король подхватил: «А отдала бы ты за него кровь твоих сыновей?» — «Это — нет! — сказала королева. — Ибо я не могу быть столь жестокой, чтобы вырезать зрачки моих собственных глаз!» — «Увы, — отвечал король, — чтобы оживить моего брата, я зарезал детей. Это была плата за жизнь Йеннарьелло!»
Сказав это, он показал ей детей, лежащих в гробу, и она, видя столь горестное зрелище, закричала как безумная, говоря: «О детки мои, о подпоры моей жизни, о глаза моего сердца, о ручеек моей крови! Кто забросал этой грязью окна Солнца? Кто перерезал, не спрашивая врача, главную жилу моей жизни? Ох, детки мои, надежда моя разбитая, свет мой угашенный, сладость отравленная, опора потерянная! Вас пронзил нож, а меня убила скорбь, вы захлебнулись в крови, а я потонула в слезах! Увы мне; чтобы вернуть жизнь вашему дяде, вы убили вашу матушку, ибо не могу я больше ткать ткань моих дней без вас, милые грузики станка моей горестной жизни! Придется умолкнуть, выпустив дух, оргáну моего голоса, оставленному без обоих мехов! Детки, детки мои, почему вы не отвечаете вашей матушке, которая дала кровь вашим телам, а теперь точит кровь из глаз? Но если жребий мой дал мне увидеть иссохшим фонтан моих радостей, то я не хочу жить ради иных дел этого мира и ухожу вслед за вами, чтобы найти вас!»
С этими словами она побежала к окну, желая броситься вниз; но в тот самый миг в окно влетел ее отец, окруженный облаком, и сказал ей: «Остановись, Ливьелла! Ибо я, проделав немалое путешествие и устроив три дела, теперь отомщен. Я получил долг от тебя, Йеннарьелло, пришедшего ко мне в дом, чтобы украсть мою дочь, а меня оставить на долгие месяцы как одинокую ракушку на морском камне. Я наказал тебя, дочка, за твое безрассудство, за то, что ты, презрев отца, позволила чужаку завлечь тебя на корабль: вот ты увидела своих детей, два бесценных сокровища, зарезанными рукой их отца. Я наказал и тебя, король, за твои капризы, достойные беременной женщины, тем, что ты сначала сделался преступным судьей твоего брата, а потом палачом собственных детей.
