Сказка сказок, или Забава для малых ребят - Джамбаттиста Базиле

Здесь они встретили кита и передали ему совет, данный Временем; и, пока рассказывали ему о своем путешествии и обо всем, что им пришлось претерпеть, вдруг, откуда ни возьмись, выскочили вооруженные до зубов разбойники, отыскавшие беглецов по следам. Видя это, братья сказали: «Ох, сейчас от нас и памяти не останется: вот-вот схватят нас за шиворот». — «Не бойтесь, — отвечал кит. — Я вытащу вас из этого огня, а заодно и отблагодарю вашу сестру за доброе дело, что она для меня сделала. Садитесь мне на спину, и я отвезу вас в безопасное место».

Братья с сестрой забрались на спину киту, который, удалившись от тех скал, вез их на себе, пока вдалеке не открылся перед ними вид Неаполя. Но он не решился пристать близ города из-за множества мелей, сказав: «Где хотите, чтобы я вас высадил: здесь или на берегу близ Амальфи?» На это Джанграцио ответил: «Хорошо бы нам пристать куда подальше от этих мест, потому что

В Массе хорошо живут,

да только в дом не позовут;

в Сорренто те лишь гости любы,

что не разжимают зубы;

в Вико скажут: „Заходи,

и хлеб с собою прихвати“;

а в Кастелламаре и ходить не думай:

там ни дружка тебе, ни кума»[515].

И кит, по их желанию, довез их до самой Соленой Скалы[516], где и оставил, откуда они с первой рыбацкой баркой, проходившей мимо, добрались до берега. И, вернувшись в свое селение здоровыми, невредимыми и богатыми, утешили матушку и отца, а после того, ради доброго нрава Чьянны, все вместе жили мирно и счастливо, чем подтвердили древнее изречение:

делай добро всегда, когда можешь,

а в памяти не храни.

Ворон

Забава девятая четвертого дня

Йеннарьелло совершает дальнее путешествие ради своего брата Миллуччо, короля Фратта Омброса [517] , и, доставив, что тому было нужно, чтобы избавиться от смерти, сам оказывается приговорен к смерти. Доказывая свою невиновность, он превращается в мраморную статую, но через некое удивительное происшествие вновь оживает и затем живет в радости и довольстве

Даже если б я имел сто уст, подобных трубам, грудь из бронзы и тысячу стальных языков, и тогда не смог бы я описать [518] , насколько понравился всем рассказ Паолы, ибо он подтвердил, что никакое доброе дело, которое сделает человек, не останется без награды. Так что пришлось удвоить просьбы, чтобы рассказала свою историю Чометелла, ибо ей уже казалось невмочь тащить колесницу желаний князя наравне с другими. Но все же она не осмелилась уклониться от послушания и тем самым нарушить игру и начала так:

— Поистине великую мудрость имеет пословица: «Криво видим, да напрямую судим», но весьма трудно извлечь из нее пользу, ибо редкое людское суждение бьет точно по шляпке гвоздя. Увы, в море человеческих дел забрасывают удочки своих суждений по большей части пресноводные рыбаки, умеющие выловить разве что краба. И кто думает, что способен точнее иных мерить все, чего касается его мысль, тот лишь чаще ошибается. Отсюда и выходит, что все попадают впросак, все трудятся вслепую, все мыслят вкривь и вкось, все делают лишь бы как, все рассуждают словно дети, пускающие юлу, и в большинстве случаев, падая, как на льду, в своих нелепых решениях, затем раскаиваются. Так случилось и с королем Фратта Омброса, о делах которого вы услышите, если колокольчиком любезности вызовете меня из приемной скромности, чтобы дать мне небольшую аудиенцию.

Итак, рассказывают, ЧТО жил некогда Миллуччо, король Фратта Омброса, который так безумно любил охоту, что забрасывал в дальний угол самые важные государственные и домашние дела ради того, чтобы гнаться по следу зайца или целиться в дрозда на лету. И долго он предавался таким занятиям, пока однажды судьба не привела его в некий лес, который построил эскадрон зарослей и деревьев столь плотно, что через него не могла пробиться кавалерия Солнца. И в этом лесу на прекрасном мраморном камне король нашел только что убитого ворона.

Взглянув на свежую кровь, брызнувшую на чистую белизну камня, он глубоко вздохнул и произнес: «О Небо, почему нет у меня жены, которая была бы кровью с молоком — как эти капли на мраморе, и имела бы волосы и брови черные, как перо этого ворона?» И так ушел он с головой в эту мысль, будто взялся разыгрывать «Двух близнецов» [519]с этим камнем, и уже сам казался мраморной статуей, охваченной любовью к другому мрамору. Вбив себе в голову эту отчаянную прихоть, питая ее молочным рожком вожделения, он за малое время вырастил ее из зубочистки —