Что может быть лучше? (сборник) - Михаил Армалинский

Мнение, что секс представляет угрозу и вред для детей, образовалось всего около 150 лет назад – рассказывает Levine. – В реальности же угроза и вред детям возникают прежде всего тогда, когда пренебрегают их наслаждением или подавляют его.

Самый популярный и доступный литературный пример такого пренебрежения описан Набоковым в романе «Лолита». Этот роман-то и стал классическим, потому что по отношению к детскому наслаждению он полностью совпадает с позициями общества, которое сначала пожурило Набокова лишь за поднятие нежелательной темы. Однако Набоков сам не осознавал проблемы – он был озабочен лишь описанием психологии и наслаждений Гумберта, любовника Лолиты (см. «Вольное изложение» в General Erotic. 1999. № 3).

Многовековая мусульманская цивилизация доказала, что секс с девочками начиная с девяти лет (согласно исламу этот возраст считался у них началом брачного возраста – см. General Erotic. 2005. № 127) нисколько их не травмирует, а, напротив, ублажает. Причём секс в девять и далее лет происходит в мусульманском мире не с ровесником, а со взрослым мужчиной. То есть добровольный сексуальный контакт девочки со взрослым мужчиной может сделать её счастливой (российский вариант увлечения маленькими девочками подробнейшим образом описан в фолианте о Константине Мережковском и его тяге к несовершеннолетним девочкам. Пример он подавал дурной, как и Набоков с Г. Г.)[69].

Взрослые должны не только защищать детей и учить их безопасности, а также обучать их получению наслаждения.

В книге утверждается, что сам секс вовсе не вреден для тинейджеров, но вред могут наносить обстоятельства, при которых происходит их сексуальная активность, а именно: отсутствие предохранения и, следовательно, нежелательная беременность, венерические заболевания, а также просто неумелый секс.

Более того, вред идёт не от детского секса, а от сумасшедшей реакции на него взрослых.

Взрослого, который любуется детской порнографией, но который никогда сексуально не прикасался к детям, блюстители нынешних законов окрещают педофилом, словом, с которым в Штатах ассоциируется преступник, выкрадывающий, истязающий и убивающий детей. Однако статистика показывает, что 95 процентов якобы выкраденных детей составляют дети, которые сами убегают из дома, или дети, которых выкрадывает один из разведённых родителей.

Хорошо хоть, что слово «женолюб» (с русским корнем «люб» вместо греческого «фил») вовсе не подразумевает выкрадывание, истязание и убийство женщин.

Та же статистика показывает, что риск смерти ребёнка в автомобильной аварии в 25 раз выше, чем смерть от рук этих нелюдей. Но общество сваливает в одну кучу убийц и людей, которые любят получать и доставлять безобидное наслаждение несовершеннолетним, – многие педофилы, замечает Levine, чужды всякой жестокости и предпочитают опускаться до сексуального уровня ребёнка, нежели поднимать его до своего, и занимаются поцелуями, взаимной мастурбацией или даже обходятся без прикосновений, а пробавляются вояризмом или эксгибиционизмом. Кроме того, само понятие «педофил» часто подвергается сомнению, поскольку большинство осуждённых за растление малолетних: – это обыкновенные мужчины, у которых есть взрослые любовницы и жёны.

Примечательно и то, что опасаться родителям следует не столько посторонних дядей и тётей, сколько самих: себя, ибо подавляющее большинство abuse совершается членами семьи и родителями.

И в этом Америка расшибла себе лоб, отчаянно молясь. Началось повальное обвинение отцов взрослыми дочерьми, которые, откуда ни возьмись, вспоминали, что в детстве отцы их совратили. Всё это раскручивалось психологами, которые якобы вытаскивали из памяти события детства. Одна из таких: активисток пишет: «Если тебе кажется, что тебя растлили, и у тебя имеются симптомы этого, значит, тебя действительно растлили». (Подобные обвинения делала и дочка Ларри Флинта – см. General Erotic. 2004. № 116.) У дочерей, разумеется, не было никаких доказательств, кроме вымышленных воспоминаний, но, несмотря на это, вершились суды, рушились жизни, и таким способом женщины пытались отомстить отцам за свою несчастную взрослую сексуальную жизнь.

В 1984 году в Калифорнии начался знаменитый процесс над матерью и сыном, владельцами детского сада. Их обвинили, ни больше ни меньше, в том, что они в течение трёх лет пытали и насиловали детей. Обвинение исходило от трёхлетнего мальчика. Никто из детей не жаловался на подобное, пока они не попали в руки к сотрудникам Международного детского института в Лос-Анджелесе.

Судебный процесс был самый долгий и дорогостоящий в истории судопроизводства, в результате которого выяснилось, что сотрудники этого института, допрашивая детей, натаскивали их на нужные признания, и детишки говорили то, чему их учили взрослые. Так как все допросы детей записывались на магнитофоны, то сами эти записи и стали основным аргументом против сотрудников института. Разумеется, никаких: физических: травм на детях тоже не нашли. Мать и сына, владельцев детсада, оправдали. Мол, извините, ошиблись – а что с их поломанными жизнями и детьми, которых терзали допросами, а что с жизнями сходивших: с ума от волнений родителей? Это всё так, ибо виновники этой сексуальной паники наказаны не были, ибо сама паника была частью государственной кампании.

А пока тянулся этот процесс, начались множественные подобные суды над людьми, якобы совершающими сатанинские ритуалы (ну не Средневековье ли?) над детьми (и конечно же сексуальные). В 1994 году Государственный центр по Child Abuse[70] в результате исследования более двенадцати тысяч обвинений в сатанизме пришёл к выводу, что нет ни одного доказательства этих злодеяний. Тем не менее в 1995 году в штате Вашингтон были обвинены сорок три человека в sexual abuse шестидесяти детей, причём без всяких доказательств. На 2000 год многие из обвинённых всё ещё находились в тюрьмах.

А вот ещё один американский сексуальный перл (только не подумайте, что под perl здесь подразумевается клитор).

В 1993 году мальчика девяти лет судили по доносу восьмилетней сестры (она позвонила по специальному телефонному номеру, куда следовало сообщать информацию о растлении детей). Девочка сообщила, что братец трогал её половые органы. Потом эта девочка многократно меняла свои показания. Однако с этого случая началась эпидемия судов над детьми, и был даже изобретён специальный научно-криминальный термин для таких: детей, занимающихся сексуальными играми друг с другом: children who molest children – «дети, которые растлевают детей». Причём так называемая жертва в большинстве случаев с наслаждением принимает участие в сексуальной игре и никому не жалуется, – но таких детей выслеживают и приравнивают к тем, кто дерётся, крадёт и нарушает общественный порядок.

Так, мальчик десяти лет на школьной площадке дотронулся до двух девочек сексуальным способом – его судили за изнасилование. И таких случаев в девяностых – пруд пруди (см. General Erotic. 2001. № 43).

Ещё трогательный случай, который вовсе не случаен. Мать-одиночка из предместья Нью-Йорка обратилась к Levine за помощью. Её тринадцатилетний сын тёрся о свою одиннадцатилетнюю сестру. Она в школе хвасталась своим сексуальным опытом, а подружки подговорили её сообщить об этом школьному психиатру. Психиатр отреагировал как настоящий гражданин и донёс в полицию. Мальчика арестовали, надели наручники и стали грозить, что его будут судить за это серьёзное преступление как взрослого. Его, еврея, посадили в католический приют, где он провёл год, после чего его выпустили на условии, что он ещё год будет проходить лечение у психотерапевта.

Или вот такой пример американской заботы о сексуальном здоровье детей. Бабушка из Мичигана, плача, рассказывала, как её одиннадцатилетнего внука не выпускали из психолечебницы для сексуальных преступников – он отказывался признаваться в каком-либо преступлении. Врачи его отказ рассматривали как знак того, что лечение на него не действует, и продолжали держать его в этой лечебнице закрытого типа. Через четыре года мальчик покончил с собой.

За последние два века творцы моральных норм переместились из церквей в клиники. «Моральное зло» переименовали в болезнь.

Алкоголизм, который раньше считался признаком аморальности, теперь считается болезнью и лечится, – пишет Levine. В нынешние времена непрактично постоянно наказывать детей «за аморальное поведение», но зато их можно принудительно «лечить».

Лечение детей от «сексуальной девиации» трудно отличить от наказания. Лечение уподобляется лечению алкоголиков, но не за 12 шагов, а за 20, делая это лечение чрезвычайно долгим. Седьмым шагом является мольба о прощении на коленях перед жертвой (девочкой, которой мальчик задрал юбочку) и семьёй жертвы.

В отличие от тюрьмы, ребёнка в этой программе могли держать бесконечно, так как воссоединение его с семьёй было обусловлено его признанием своей вины. А многие дети признавать свою вину не желали, а потому их там держали чёрт знает сколько.