Дочь солнца. Хатшепсут - Элоиз Мак-Гроу
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Она наградила ненавистного плотника; наградила несмотря на желание удавить его собственными руками. На самом деле удавить следовало Сенмута Она приказала забрать его тело у бальзамировщиков и швырнуть в пустыню, запретив хоронить где бы то ни было. Да тихих террасах Джесер-Джесеру, в гробнице под карьером и в другой гробнице, на холме, зазвенели зубила. Этот звон раздавался по всему Египту, сбивая имя и изображение Сенмута со стен и статуй. Она стёрла его с лица земли и вырвала из своего сердца, но рана не заживала, в голове не умолкал стук зубил, и она не слышала того, что происходило на приёме...
Она пошевелилась на троне и усилием воли заставила себя прислушаться к голосам живых людей, а не к плачу и неумолчному стуку, звучавшим внутри. Пьюмра что-то говорил об общественных работах Её Величества. Хатшепсут вздрогнула, поняв, что речь идёт о новых золотых копях на Синае, о необходимости прекратить добычу и вывезти рабочих и надсмотрщиков в Египет.
— Что за чушь? — резко прервала она. — Что вы там затеваете за моей спиной? Моё Величество не отдавало приказа отзывать этих людей и никогда не отдаст.
— Тогда Ваше Величество должно быть готово к тому, чтобы потерять их. Так же, как и золото, которое можно будет добывать там в будущем, — сказал Пьюмра. — Опустевшие копи можно замаскировать. Но лагерь в тысячу рабочих не спрячешь. Если новая богатая жила попадёт в руки обитателей пустынь...
Стена, огораживавшая её сознание, зашаталась, и царица из последних сил принялась подпирать её всем, что попалось под руку.
— Ерунда! Вреда от обитателей пустынь не больше, чем от нескольких жужжащих мух!
— Уже нет, Ваше Величество. Начались беспорядки и насилие. Набеги, восстания...
— Ерунда! — Она наклонилась вперёд, стиснула подлокотники кресла и начала затыкать бреши в обваливающихся стенах. Её стеной всегда был Сенмут, но теперь он отсутствовал, всё приходилось делать в одиночку. Она напряглась так, что кожа на лице стала тугой, как маска, и обтянула кости.
— Работы на копях будут продолжаться!
Какое-то мгновение Пьюмра не сводил с неё непроницаемых глаз, затем отдал короткий враждебный поклон и быстро посмотрел в сторону Интефа.
— Боюсь, что это не ерунда, Ваше Величество. Падение Шарукена под натиском царя Кадеша прорвало плотину. Восстание охватило все племена обитателей пустынь, хак наводнение.
Стена зашаталась и с грохотом развалилась на куски. Смятенная Хатшепсут вцепилась в разбитые остатки старого, знакомого щита, чтобы заслониться им от ужасного лика правды.
— Пусть себе вздорят. Меня больше волнует дерзость моего надсмотрщика за общественными работами, который считает себя мудрее своего фараона. — Она сделала паузу, привстала и пристально посмотрела Пьюмра в глаза. — Я Гор! Я приказываю, чтобы копи продолжали добычу. Ни один десятник, ни один раб не будет отозван.
В Тронном зале настала тишина, внезапно ставшая угрожающей, когда на неё уставилась дюжина пар глаз, таких же непроницаемых, как у Пьюмра. Это походило на бунт. Руки царицы упали на лежавшие справа и слева короны и панически сжали их.
— Я Гор! — повторила она. — Я фараон!
Глаза Пьюмра дрогнули и после мгновения, показавшегося ей бесконечным, опустились.
— Всё будет так, как приказывает Ваше Величество, — пробормотал он.
Хатшепсут медленно опустилась на место и позволила пальцам соскользнуть с корон. «Они должны повиноваться, не так ли? Это ведь их собственная выдумка...»
— Приём продолжается, — тихим, тусклым голосом промолвила она.
Интеф откашлялся и выкрикнул имя следующего просителя, а в мозгу Хатшепсут вновь завели свою монотонную песню зубила и послышался плач.
Значит, Ненни был прав, подумала она. Возможно, он был прав во всём и всегда.
Воспоминание, которое она долго гнала от себя, вновь пришло пугать её — знакомая высокая согбенная фигура с усталыми глазами и тяжёлой короной на голове.
«Значит, вот до чего дошло? — подумала она. — Неужели у меня не осталось ничего, кроме короны?»
При мысли о Тоте в её сердце закрался страх. Он покинул Фивы почти месяц назад, отправившись в одну из своих таинственных поездок на юг. Когда он вернётся, эти враждебные ей люди не послушаются и короны. Даже сегодня они едва не отказались повиноваться.
«Я могу назвать его наследником, — сказала она себе. — Могу посадить рядом с собой на трон, могу позволить ему ехать рядом во время процессий...»
Ах да. Компромисс. Решение, которое решает всё, что угодно, кроме самой задачи.
Царица напряглась, пытаясь изгнать из сознания тягучий голос Ненни. «Я не пойду на компромисс! — яростно ответила она. — Я фараон и буду фараоном, пока не умру, иначе моя жизнь не имеет смысла, не имеет смысла!»
«Любая жизнь не имеет смысла. Это не подлежит сомнению».
«Неправда, неправда!» — крикнула она; зубила продолжали стучать, а плач превратился в отчаянный вопль.
«Позволь рассказать тебе то, моя Шесу, о чём ты, несмотря на все усилия, не имеешь ни малейшего представления...»
Её ярость тут же улетучилась, как улетучивается воздух из проткнутого меха для вина. Осталась лишь пустота; защищавшая от неё стена исчезла. Хатшепсут начинала понимать, что у правды много ликов и все они ужасны. У одного из них было выражение, изнурённое лихорадкой, иронический рот и невыразимо усталые глаза.
— Ваше Величество... Ваше Величество! Ах, я прошу прощения, но не будет ли Ваше Величество любезно дать ответ на просьбу подавшего петицию?
— Просьба удовлетворена, — сказала царица. Она не только не слышала просителя, но даже не видела его.
— Бог услышал твою мольбу. Ты можешь идти.
Интеф прочистил горло.
— Следующий проситель...
— Не надо следующего, — сказала Хатшепсут. — Сегодня я больше никого слушать не буду. Я...
Устала? Ей было всего сорок семь лет, и она не уставала никогда в жизни, не знала болезней, лучилась силой и здоровьем, как бог. Но сегодня — хотя царица не закончила фразу вслух — она ощущала такую слабость и тяжесть в ногах, что путь до дверей казался ей бесконечным.
— Но, Ваше Величество... сегодня должно состояться награждение золотом заслуг его превосходительства Анпу.
Она слегка замешкалась, пытаясь подняться. Сколько раз она выходила на этот балкон, гордо и радостно осыпая золотом и почестями стоявшего внизу Сенмута, пока его слуги не начинали надрываться под тяжестью знаков её любви? У неё не осталось ни одного воспоминания, которое бы не причиняло боли. Это награждение Анпу не было знаком любви и не приносило ни радости, ни даже гордости. Всего лишь политическая целесообразность.
Хатшепсут выпрямилась, чувствуя себя старой как Нил.
— Пусть принесут золото, — сказала она старому Нибамону.
Чёрные парики и белые головные платки склонились перед ней и выстроились в два ряда, образовав проход. Её окружила свита; с боков подошли сопровождающие и бережно подняли Белую и Красную короны. Она медленно спустилась по ступеням и начала долгий поход к большим двустворчатым дверям; придворные шли за ней, чтобы стать свидетелями церемонии.
«Ненни, — подумала она. — Ненни, я устала, как ты».
Помимо стука зубил в ушах зазвучал другой стук... и она поняла, что этот шум доносится снаружи, приближаясь от реки. Скрипение колесниц, топот ног, странные ликующие крики... Хатшепсут остановилась, ощущая холодок под ложечкой.
— Что это за шум? — спросила она Нибамона.
— Я думаю... если Ваше Величество позволит... я думаю, это возвращается Мен-хепер-Ра.
Если Её Величество позволит. Что за дурак! Мен-хепер-Ра. Теперь он уже Мен-хепер-Ра, а не «Ваше Высочество».
Сжавшись от ужаса, она вышла из Тронного зала в перпендикулярный коридор и снова остановилась. Внезапно шум перерос в рёв; очевидно, толпа ворвалась в дворцовые ворота. Она слышала, как в Большой двор въезжают колесницы и лошади, входят люди, напутствуемые радостными криками, которые доносились сюда от самой реки. Хуже того, теперь она их разбирала: «Мен-хепер-Ра! Мен-хепер-Ра!»
Придворные выходили из зала в коридор и останавливались за спиной оцепеневшей царицы. «Я должна двигаться, должна идти дальше, не должна обращать на это внимания!» — говорила она себе. Но времени не хватило. Парадная дверь открылась настежь, и в коридор вошёл Тот.
При виде Хатшепсут он остановился. На его лице появилось выражение яростного удовлетворения. Под южным солнцем Тот загорел дочерна, как нубиец; его черты были чеканными, а глаза такими твёрдыми и ожесточёнными, что Хатшепсут показалось, будто она расшиблась о скалу. Как он отличался, как пугающе отличался от маленького сынишки Исет или от того дикого вавилонского мальчика, которым было так легко управлять...