Матрица. История русских воззрений на историю товарно-денежных отношений - Сергей Георгиевич Кара-Мурза

В аннотации сказано: «Анна Гейфман изучает размах терроризма в России в период с 1894 по 1917 год. За это время жертвами революционных террористов стали примерно 17 000 человек… Автор описывает террористов нового типа, которые отличались от своих предшественников тем, что были сторонниками систематического неразборчивого насилия и составили авангард современного мирового терроризма». И это притом, что партия эсеров была основана в 1902 году (с помощью охранки), а боевая (террористическая) организация насчитывала до 78 человек (за все время 91 человек) и была ликвидирована в 1911 г. Ее руководителем был Евно Азеф, тайный агент-провокатор Охранного отделения.

Данные партии таковы: эсеры совершили 216 покушений (до 1905 г. – 6, в 1905 г. – 54, в 1906 г. – 78, в 1907 г. – 68, 1908 г. – 3, 1909 г. – 2, в 1910 г. – 1, в 1911 г. – 2). Сейчас историки нашли еще 17. 11 покушений на счету Боевой организации, 47 – центрального и областных отрядов, местных дружин [280]. Массовый террор начался в 1918 г.

Пришвин, знавший эсеров, писал в марте 1917 г., после Февраля: «Эсеры малосознательны, в своем поведении подчиняются чувству, и это их приближает к стихии, где нет добра и зла. Социал-демократы происходят от немцев, от них они научились действовать с умом, с расчетом. Жестоки в мыслях, на практике они мало убивают. Эсеры, мягкие и чувствительные, пользуются террором и обдуманным убийством. Эсерство направлено больше на царизм, чем с-дечество».

Но за период от Февральской революции до окончания Гражданской войны коалиция вокруг Временного правительства сообщества либералов, эсеров и меньшевиков поняла свои ошибки, особенно в ходе войны. Их молодежь прошла по России, многих убивая и сама погибая, будучи социалистами и романтиками – ради фантома капитализма!

Видный деятель Белой армии генерал Слащов-Крымский писал, что по своим убеждениям Белая армия представляла из себя следующее: «Мешанина кадетствующих и октябриствующих верхов и меньшевистско-эсерствующих низов… А масса Добровольческой армии надеялась на “учредилку”, избранную по “четыреххвостке”, так что, по-видимому, эсеровский элемент преобладал» (см. [281]).

Кадеты уже на муниципальных выборах, состоявшихся в мае-июне 1917 г., провалились в Петрограде, Москве и многих губернских городах. Многие из них эмигрировали, но вернулись и работали в СССР.

Эсеры потерпели поражение в борьбе с большевиками, и к началу 1921 г. ЦК партии эсеров прекратил свою деятельность. Летом 1922 г. в Москве прошел процесс над эсерами, обвиненными в организации терактов в 1918 г. 12 человек, в том числе 8 членов ЦК, были приговорены к расстрелу условно, а потом приговор был заменен 5-летним тюремным заключением и 3-летней ссылкой. В 1923 г. в Москве был проведен Всероссийский съезд бывших членов партии эсеров, принявший решение о роспуске партии.

Меньшевики на выборах в Учредительное собрание набрали всего 2–3 % голосов. В октябре 1918 г. ЦК меньшевиков признал «Октябрьский переворот» исторически необходимым, т. к. он выражал стремление трудящихся направить революцию всецело в их интересах. Многие видные меньшевики уже летом работали в ВСНХ и ряде наркоматов, а некоторые вступили в РКП(б).

Были ситуации с длительным насилием, как во времена революций и Гражданской войны, а в 1930-х годах были вспышки насилия в начале коллективизации (депортация кулаков) и в 1937–1938 гг. с репрессиями оппозиции. Однако культура России конца XIX века и начала XX века пережила подъем апокалиптики (это старый термин, т. е. откровение, открытие будущего). Массы людей замечательно выражали предвидение будущего – в приговорах и наказах крестьян, в литературе, в поэтической форме стихов, песен и романсов Серебряного века. Русские философы изучали это движение (см. [282]). Корнями апокалиптика русской революции уходила в иное мировоззрение, чем иудейская апокалиптика, в которой пророчился мотив разрушения «мира зла» – для строительства Царства добрана руинах. Этот мотив звучал и в пророчествах Маркса. В образе будущего русской революции (в ее крестьянской ветви, соединившейся с «пролетарской», в начале XX века) этот мотив был приглушен. Здесь, скорее, речь шла о нахождении утраченного, об очищении добра от наслоений зла, произведенного «детьми Каина». Таковы были социальные и евразийские «откровения» А. Блока, крестьянские образы будущего земного рая у Есенина и Клюева, поэтические образы Маяковского и др.

Во время Гражданской войны для населения было важно, что большевики смогли установить в Красной армии более строгую дисциплину, чем в Белой армии. Дело тут было в массовой солидарности и в самих философских установках апокалиптики. В Красной армии существовала гибкая и разнообразная система воспитания солдат и действовал принцип круговой поруки (общей ответственности подразделения за проступки красноармейца, особенно в отношении населения). Белая армия не имела для этого ни сил, ни идей, ни морального авторитета – дисциплинарные механизмы старой армии перестали действовать [283][94].

В.В. Крылов пишет об опыте стран того времени, которые были зажаты периферийным капитализмом (даже без колониального режима): «Измельчание социальных интересов отдельных групп, примат фракционных интересов над общеклассовыми, эгоистических классовых целей над общенациональными ознаменовался в странах, где отсутствовал прямой колониальный режим (Иран, Китай начала XX века), величайшим социальным распадом, засильем бандитских шаек и милитаристских групп, так что, например, для китайцев привлекательность русской революции была в том, что она создала могучий общественно-политический организм» [14, c. 70]. Об этом говорил Сунь Ятсен в своих лекциях «Три народных принципа» (их стоит прочитать).

Но здесь для нас важно взглянуть на страшную картину «разрушительной агрессии и сдвига мышления к иррациональным импульсам» – то, что пережил (и, вероятно, переболел) Савинков. Речь идет об эффекте культурной травмы – потрясения или катастрофы общности, в нашем случае результата революции. Это такой момент, когда ни в обществе, ни в государстве не было средств, чтобы ее смягчить и остановить цепной процесс распада идентичности личности (полезно прочитать роман Бориса Пастернака «Доктор Живаго»).

Многие из нас сделали важную и глубокую ошибку – объяснять экстремальную жестокость социально-культурных групп классовыми и культурными стереотипами или политическими позициями. Многие говорят об их предпосылках, но это не причины. Мощные мотивы для жестокости кроются в сфере иррационального. Эти мотивы складываются в условиях катастрофического кризиса, когда эти группы остаются без жесткого авторитетного контроля и без постоянного коллективного диалога, поддерживающего нормы рациональности.

Представим короткий пример, который изучают с 1920 г. по сегодня, – самое мощное рабочее восстание за всю советскую историю против большевиков. Историки часто приписывают этим рабочим рациональные аргументы или идеальные побуждения. Одни представляют героизм повстанцев, другие – героизм Красной армии, которая с ними воевала.

Факт такой. В Ижевске большевики уже осенью 1917 г. собрали один из наиболее мощных отрядов Красной гвардии на Урале. А эсеры и меньшевики готовили программу «образцовый рабочий социализм» и «образцовая демократическая республика». Начался чехословацкий мятеж, ижевских коммунистов и гарнизон Красной армии