Семя скошенных трав - Максим Андреевич Далин

А мне пришло в голову, что это они именно из-за Ши и Ливэя и не говорят. Они поняли, даже бельки, что китайцы — здешние люди, их мучители и убийцы, а мы — чужие здесь, вместе с их Старшими пришли их спасать.

Вот тогда-то до меня и дошло, почему на самом деле Кранц не убил Ши в кабинете — и не убил бы, хоть и грозил.

Ринхэй и Лэнга взяли Ши за шиворот и вытащили на середину этого круга.

— Он, — сказал Лэнга, показав на Ливэя двумя руками, этакой стрелкой из указательных пальцев, — рассказал нам, где вас найти, и помог войти сюда.

И две девочки в затрёпанных в лохмотья комбезах потянули Ливэя из круга в сторону. Он так обрадовался, что поцеловал одну в макушку — и она подняла на него удивлённый взгляд. Ливэй смутился, растерялся, улыбнулся — и стал гладить её по голове.

А Ши остался в кругу один.

Лэнга вытащил из ножен на поясе почти точную копию боевого кинжала Ферберна-Сайкса. Я думала, он… но он протянул этот нож Ши.

Ши шарахнулся, как от змеи — и Ринхэй толкнул его обратно в круг.

— Возьми, Чанг, — сказал Кранц. — Шедми разрешают тебе искупить вину. У них принято — в глаз. В левый. Но если тебе удобнее резать горло — никто не будет возражать.

А Ши держал ладони так, чтобы точно не коснуться ножа ни в коем случае.

— Нет! — сказал он и затряс головой. — Убери!

— У тебя есть шанс, — сказал Кранц. — Показать детям, что ты гад, но не слякоть.

Лицо Ши исказилось от ужаса и бессильной злости.

— Всё равно вы не уйдёте! — выкрикнул он истерически. — У меня связи в правительстве! Оно пошлёт ноту! В Федерацию! Вам конец!

— Мы не работаем на Федерацию, — сказал Кранц и повернулся к шедми. — Он в Океан не пойдёт. Да и нечего ему там делать.

— Ты преступник! — рявкнул Ши и вдохнул побольше воздуха, чтобы ещё что-то говорить, но в этот момент Кранц взял нож из руки Лэнги и воткнул его Ши в грудь.

Только миг на это и ушёл.

Ши не успел ничего сказать, закричать и даже закрыть глаза. Он просто грохнулся на пол — и дети шарахнулись, чтобы, падая, он случайно до них не дотронулся.

И когда он умер, по толпе детей прошёл шёпот, как ветерок. И улыбки.

— А мы домой полетим? — спросила девочка возраста Аэти.

— Тютю! — радостно закричал белёк и ухватился за мою ногу.

И вокруг оказались живые дети.

Вот тут я и разревелась.

22. Тари

Я стою на палубе исследовательского судна звёздно-полосатых. Это довольно большой корабль, с площадкой для орнитоптеров и двумя батискафами для исследования глубин. Когда-то экипаж этого корабля изучал передвижения и коммуникации синих китов… тут работали вместе люди и шедми.

Теперь шедми — океанологи, ихтиологи, экологи — давно в Океане наших предков. А люди — наши уцелевшие друзья. На корабле — одно из немногих мест, где мы можем составить совместный план действий.

И только одна я тут шедми. Среди человеческих бойцов, человеческих дипломатов, человеческих учёных… Я не успела никого из них узнать близко. У меня ещё нет друзей среди них. Мне ничего не остаётся, как довериться людям, потому что здесь я нужна, мой пеленгатор, настроенный на маячки детей, нужен. Я детям нужна.

Больше ничто не имеет значения. Просто круглоротка в поисках своих мальков.

Ради этого меня прятали в футляре для роботов. Потом был долгий полёт, после которого у меня до сих пор тяжесть в зобу и в желудке, я не очень люблю летать. Что ещё понадобится делать — не представляю.

Но готова на что угодно.

Меня мучают ужасные мысли. Мне мерещится далёкий зов. Я готова на всё и хочу только одного: забрать наших детей отсюда на Океан Второй — и пусть мы будем строить свой новый дом в новом мире.

Пусть нас просто оставят в покое.

Я вспоминаю о «голых на голой земле» — но уже думаю, что это хорошо. Лишь бы подальше от всего этого кошмара. Мы все знаем, как выживать и восстанавливать, мы бы выжили и восстановили свой мир.

Пока я любуюсь миром людей. Он прекрасен. Не похож на Шед; немного похож на Океан Второй, только ещё теплее: воздух здесь как дыхание. Небо высокое, ясное, голубое и прозрачное, как молодой лёд. Океан — синий, как кровь.

Мне кажется, что и здешний океан знает нас.

А люди не знают, что делать.

Я слышу, как Саид продолжает обсуждать положение с очень красивой человеческой женщиной. Женщина тёмная, как нерпа, тёмная, округлая и гладкая, и глаза у неё, как у нерпы, громадные, выпуклые и блестящие, а роскошная грива заплетена в косички. Мне очень приятно смотреть на неё, но нестерпимо слушать.

— Сильвия, дорогая, — говорит Саид, — огласка может очень сильно повредить.

— Мы могли бы вызвать огромный общественный резонанс, — возражает Сильвия-нерпа, а я пытаюсь понять, как это. — Привлечь внимание общества, — продолжает она. — Вызвать негодование. Потребовать виновных к ответу за военные преступления…

Саид вздыхает, как грустный дельфин. Саид мне нравится: он спокойный, спокойный и добрый. Он нравится мне больше всех людей на судне.

— Все журналисты одинаковы, — говорит Саид печально. — Ты рассуждаешь практически так же, как наша Вера… и не учитываешь, что время работает против нас и против детей. Мы устроим газетную полемику, а детей спрячут подальше и будут ужасно удивляться: ах, какие доверчивые журналисты, приняли за чистую монету русскую провокацию…

— У нас правовое государство, — возражает Сильвия. — Все отношения между людьми регулирует закон. И если военные нарушают закон — необходимо сообщить об этом и обществу, и представителям власти. Я ведь выслушала твоих друзей, Саид… они и сами рассуждают, как инопланетяне. Бобби, ты всерьёз думаешь, что нам нужно, как в голливудском фильме, организовывать штурм этой базы, похищать детей шедми… это же безумие! Смертельное безумие!

Бобби я называю про себя серой акулой: он пилот, он похож на наших бойцов. Его глаз сгорел вместе с частью лица; барракуды восстановили ему лицо и его зрение, но на белой коже заметна тонкая тёмная граница ожога, как трещина, а глаза разные: восстановленный — намного светлее.

Бобби смотрит на Сильвию разными глазами, его лицо морщится, как от боли.

— Мы же тебе показывали фильм! — говорит он хмуро. — Если