Заре навстречу - Вадим Кожевников

— Спасибо за цветы, Гольц.

Гольц сидел на табуретке, положив на колени тяжелые широкие ладони.

— Ну, как дела? — спросила мама.

— Ничего, хорошо.

— А что именно?

Гольц задумался и заявил:

— Все хорошо и совсем немножко плохо.

— Вам что, запретили со мной разговаривать? — обидевшись, спросила мама.

Гольц покосился на дверь и сказал:

— Зимно на улице, — и успокоил: — Но в казарме ничего, тепло топят.

Когда Тима вышел проводить Гольца, он встретил в коридоре папу и Вптола.

Прежде чем войти в палату, Ян спросил папу:

— Ты что про мышьяк знаешь? — и нетерпеливо потребовал: — Только коротко, как узнать, что он мышьяк?

Папа задумался, пощипал бородку и обрадованно припомнил:

— Во-первых, мышьяк при нагревании издает запах чеснока, — взглянув в лицо Яна, встревожешю спросил: — А что, собственно, случилось?

Ян посмотрел себе в ноги, сказал:

— Наши ребята — чехи и словаки — чуть не отравились хлебом, выпеченным из белой муки. Сюда приезжали офицеры-вербовщики, предлагали чехам и словакам вступить в легион, а когда те отказались, им оставили, несмотря на это, в подарок муку. И мука была отравлена.

— Но ото чудовищно!

Ян поднял голову:

— Они отказались вступить в легион. И за это их хотели отравить, прищурив один глаз, заявил: — Да, я теперь помню, в пекарне пахло чесноком. Но я подумал, это национальный обычай — класть в тесто чеснок. Одернув гимнастерку, Ян вошел к маме в палату. Увидев ее, вдруг восхищенно произнес: — А знаешь, тебе прическа под мальчика к лицу. Ты стала похожа… — Ян пощелкал пальцами и, не найдя слова, объяснил: — Ну, ничего себе…

Тима, видя, что Витол весело беседует с мамой, не мог понять, как это он забыл обо всем страшном.

Лишь железная воля заставляла Яна делать только то, что именно в данный момент полагается. Но морщины, которые рассекли переносицу Яна во время разговора с мамой, так и не исчезали с его круглого и твердого лица.

Только Рыжиков был всегда такой, каким он был со всеми. Справившись у мамы, как она себя чувствует, сказал деловито:

— Ты, Варенька, пока лежишь, должна продумать свой доклад на ревкоме о положении в деревне. Хлеб — это сейчас фронт. — Потом сказал одобрительно о Федоре: — Как мы это со снабжением курсантов урежем, бунтует. И правильно: опытные командиры нам не сегоднязавтра понадобятся. С твоего обоза постановили им пару подсод муки выдать, — оглянувшись на Тиму, предложил: — Сбегал бы ты в казарму к Федору и сказал, что решили паек курсантам увеличить, — а маме объяснил: — Скандальный мужик Федор, а ссориться с ним нельзя.

Все коммунисты должны сейчас проходить военную подготовку, без помощи его курсантов нам не обойтись.

Тима был очень доволен и горд этим поручением Рыжикова, тем более что ему давно хотелось повидать Федора, которого он очень любил.

В первые дни Советской власти заседания в уездном комитете велись почти беспрерывно. Нужно было решить тысячи неотложных дел, чтобы плоды революции стали скорее достоянием повседневной жизни.

И вот после речи комиссара просвещения Егора Косначева, призвавшего создать в бывшем срхиерейском доме "Народную академию", встал Федор Зубов и потребовал, чтобы пустующее здание пересыльной тюрьмы отдали под военное училище. И это тогда, когда одним из первых декретов был декрет о мире, когда на фронте происходило братание и миллионы русских солдат, измученных войной, рвались домой.

Низкорослый, коренастый, в опаленной шинели, с глубоко вдавленным в лицо бурым рубцом, положив руки на спинку скамьи, Федор стоял не шевелясь и только поводил ледяного цвета глазами на тех, кто негодующе кричал на него.

Приговоренный в конце 1916 года военно-полевым судом к расстрелу за антивоенную пропаганду, прапорщик Федор Зубов стоял перед взводом солдат без погон, без ремня и сапог. Дважды офицер контрразведки отдавал команду. Дважды раздавался залп, а Федор все стоял, задумчиво глядя на свои босые ноги. Офицер не решился скомандовать в третий раз. Приказав убрать "труп казненного", он поспешно удалился, опасаясь выстрела в спину, шел, словно пьяный — зигзагами.

В этот день немцы прорвали фронт. И только одна батарея, которой командовал председатель подпольного солдатского большевистского комитета Федор Зубов, прикрывала на переправе отступление разгромленной дивизии. Раненного в голову Зубова солдаты вынесли на руках и сдали в госпиталь. Здесь его обнаружили контрразведчики. Старый русский офицер, командир артиллерийского дивизиона, узнав о подвиге батареи Зубова, исходатайствовал замену смертной казни разжалованием в солдаты. В команде смертников Федор отличился, захватив немецкий штаб, но снова попал в контрразведку за то, что и в расположении врага разбрасывал листовки с призывами к миру. Его спасла от казни Февральская революция. В памяти Федора остались поля, заваленные истерзанными трупами, подобные язвам, воронки в земле, обезглавленные рощи, опаленные тротилом травы, лужи с коричневой от крови студенистой водой.

Федор знал, что такое война, чьи руки управляют ее машиной, и был убежден в том, что разбить эту машину можно только такой же машиной, по подчиненной пароду.

В чемодане у него хранились книги, все, что он смог собрать по вопросам военной истории и военной науки.

Он изучал войну, как врага. Во время революционного восстания в городе Федор командовал небольшим отрядом красногвардейцев так, что в бою со сводным батальоном и офицерской дружиной красногвардейцы вышли победителями с самыми незначительными потерями.

И это знали сидящие здесь, на заседании укома. Многим из них Федор спас жизнь своим воинским умением, дальновидным расчетом.

Федор дождался тишины, поднял голову и твердо заявил:

— В военном училище мы будем готовить по ускоренной программе из солдат, рабочих и крестьян грамотных командиров не для войны, а против войны. — Не обращая внимания на иронические возгласы, он повторил решительно: — Да, против войны! — и спросил сурово: — С такой формулировкой вы как, согласны?

— Софистика!

— Призыв к милитаризму!

Встал Рыжиков и, неприязненно глядя в сторону тех, кто возмущался словами Федора, сказал:

— Да, мы против войны. Но не против военной науки.

Как, Егор, — обратился он к Косначеву, — военная наука у тебя уже за науку не считается? На ниве просвещения только одни цветочки собираетесь выращивать? Смотри, как бы чужими солдатскими сапогами не потоптали эти цветочки-то!

Незначительным большинством голосов предложение Зубова было принято. И то потому, что первым за него поднял руку Рыжиков, председатель ревкома.

С десятком выписавшихся из госпиталя фронтовиков (одним некуда было деваться, другие, обезображенные ранением, не хотели возвращаться домой) Федор Зубов стал приспосабливать под казарму угрюмое старинное здание тюрьмы.

С помощью взрывчатки они развалили внутренние стены, отделяющие камеру от камеры, настелили на каменные плиты сосновые доски, сколотили нары, произвели побелку. Продали на барахолке арестантские халаты, шестьдесят пудов ручных и ножных кандалов, которые с охотой брали крестьяне, чтобы переделать их на путы для коней. Купили школьные принадлежности и два пуда керосина.

Первые месяцы курсанты Зубова часто работали по трудовой мобилизации, и Федор скаредно требовал за это у продкомпссара дополнительные папки. Снарядил охотничий отряд и привез из тайги больше двухсот пудов мяса. Постепенно в военном училище образовался запас продовольствия. Соблазнив продуктами, Федор привлек на педагогическую работу словесника Ивана Мефодьевича Воскресенского, математика Олекменского, топографа Верзплина и подполковника в отставке Купресова. Для того чтобы обеспечить училище арсеналом, он с курсантами отправлялся за сотню верст на узловую станцию и там либо отнимал оружие у демобилизованных, либо выменивал его на хлеб и мясо.

После того как первого января в Петрограде группа правых эсеров по заданию Антанты совершила покушение на жизнь Ленина, Федор категорически заявил Рыжикову:

— Больше ни одного курсанта не дам на трудовые работы. Это война стреляла в нашу партию, как в своего главного противника. Враги хотят снова втянуть Россию в войну, а нот — идти на нас войной. — И повторил: Больше ни одного человека отрывать от военной учебы не позволю…

В буран и стужу, в слепящие снегопады курсанты проводили строевые занятия на площади Свободы или уходили в тайгу, где разыгрывались учебные бои.

Вечерами окна бывшей пересыльной тюрьмы всегда были освещены: толы о вечернее время Зубов отводил курсантам для занятий общеобразовательными предметами.

Будущие красные командиры были одеты в серые хлопчатобумажные гимнастерки и такие же галифе; вместо сапог — полотняные обмотки и чуни из сыромятины; вместо шинелей — стеганые ватные кацавейки, крытые ситцем с какими-то обидными голубыми и розовыми цветочками. Из такого же материала ватные шапкиушанки. Все это сшили Полосухины, для которых здесь была оборудована мастерская. Полосухин назывался теперь гарнизонным портным, и Федор разрешил ему ходить в таком же обмупдпрогашш, как и курсанты, только не позволил носить на шапке красную звезду.