Талтос - Энн Райс

Пирс встретил их в аэропорту, слишком воспитанный, чтобы расспрашивать о владельце самолета или о том, куда они ездили, и жаждущий лишь поскорее доставить их на строительную площадку нового медицинского центра.

Жара была поистине удушающей. Так приятно вернуться в свой город, думал Майкл, и в то же время он был не уверен во всем: будет ли еще расти трава, окажется ли Роуан, теплая и доверчивая, снова в его объятиях, следует ли ему держаться подальше от того высокого человека из Нью-Йорка, с которым он познал весьма необычную дружбу…

И прошлое. Прошлое больше не казалось веселым и никогда не будет казаться, но останется чем-то таким, что полно тяжести, проклятий, тайн…

«Отведи взгляд от мертвых тел. Забудь старика, падающего на пол. И Эрона. Где умер Эрон? Явится ли его дух, когда наконец все прояснилось, простит ли? Прощать — это особый наш дар».

Они вышли у края огромного прямоугольника раскопанной земли. На щитах было написано: «Мэйфейровский медицинский центр» — и еще десятки имен и дат. И еще что-то слишком мелкое для его стареющих глаз. Майкл подумал, не утратят ли его глаза своей синевы, когда уже не смогут ничего толком видеть. Бывает ли такое? Или он по-прежнему сохранит этот дар судьбы, даже когда перестанет замечать, что девушки на него оглядываются или что Роуан слегка смягчается, чуть заметно изгибая губы?

Майкл постарался сосредоточиться на строительстве, на том, что продвижение было воистину изумительным, что несколько сотен человек работали здесь на четырех корпусах, что медицинский центр действительно рождался к жизни.

Неужели на глазах Роуан были слезы? Да, действительно, эта лощеная леди с коротко подстриженными волосами, в сшитом на заказ костюме из мягкой ткани молча плакала. Майкл придвинулся ближе. Какого черта нужно расстояние между ними, все это уважение личного пространства? Он крепко обнял Роуан, нащупал самую нежную часть ее шеи и стал целовать, пока не почувствовал, как она склоняется к нему, как приятная дрожь пробегает по ее ладоням…

— Тут все здорово поработали, все вы, я даже не ожидала такого, — сказала она, обратив взгляд на Пирса, застенчивого Пирса, покрасневшего от ее комплимента.

— Это мечта, которую вы нам подарили, Роуан. А теперь это и наша мечта тоже, а поскольку все наши мечты становятся реальностью… Ну, раз уж вы снова здесь, с нами, то и эта мечта станет реальностью.

— Вполне адвокатская речь, выражающая самое основное и достаточно эмоциональная, — признал Майкл.

Не ревновал ли он к этому парнишке? Женщины наверняка сходили с ума, когда видели Пирса Мэйфейра. Если бы только Мона его заметила, она, возможно, решила бы, что он создан для нее, особенно теперь, когда после смерти Гиффорд ее сын отстранился от своей невесты Клэнси. И все чаще и чаще Пирс усаживался неподалеку от Моны и не сводил с нее глаз. Да, может быть, и в Моне постепенно нарастает интерес…

Майкл коснулся щеки Роуан:

— Поцелуй меня.

— Это же вульгарная демонстрация, — промурлыкала Роуан, — и ты это знаешь. Все рабочие на нас смотрят.

— Надеюсь, — кивнул Майкл.

— Поехали домой, — прошептала она.

— Пирс, как там Мона, ты что-нибудь знаешь? — спросил Майкл.

Они сели в машину. Майкл и забыл уже, каково это — ездить в нормальных автомобилях, жить в обычных домах, иметь обычные мечты. Голос Эша напевал ему во сне. И даже сейчас Майкл слышал этот музыкальный шепот. Но вправду ли они когда-то еще увидят Эша? Или Эш исчезнет за бронзовыми дверями, отрезав себя от них, отделенный от всех своей империей, своими миллиардами, и будет вспоминать о них разве что случайно, хотя они могли бы позвонить ему, приехать в Нью-Йорк и прямо посреди ночи нажать кнопку дверного звонка: «Ты нам нужен!»

— А, Мона, ну да, — ответил Пирс. — Она ведет себя странно. Когда папа с ней говорит, она так держится, словно парит где-то в воздухе, как бумажный змей. Но она в порядке. Она все время с Мэри-Джейн. А вчера в Фонтевро начались работы.

— Ох, как я рад это слышать! — сказал Майкл. — Значит, они все-таки намерены спасти дом.

— Да, это необходимо сделать, потому что Мэри-Джейн и Долли-Джин не переживут, если он развалится. Думаю, Долли-Джин тоже с ними. Она теперь выглядит как высохшее яблоко, но, говорят, очень даже подвижна.

— Отлично, что она там, — кивнул Майкл. — Я люблю стариков.

Роуан негромко засмеялась, опустив голову на его плечо.

— Может быть, мы попросим тетю Вив приехать. А Беа как? Что с Беа происходит?

— Ну, тут такое дело… — Пирс слегка наклонил голову. — Старуха Эвелин вернулась домой из больницы и тем самым уже явила чудо, хотя ей и нужен уход. Угадайте, кто тут же бросился на Амелия-стрит, чтобы кормить ее яйцами всмятку, разговаривать с ней и крепко поддерживать ее обеими руками? Папа говорит, это идеальное лекарство от горя. А я вот думаю, не бродит ли там дух мамы.

— В общем, все новости нынче хороши, — с усталой улыбкой сказала Роуан. Ее голос звучал, как всегда, низко. — И девочки пока еще в доме, так что о тишине придется забыть, а призраки попрятались в стены.

— Думаешь, духи все еще там? — с трогательной наивностью спросил Пирс.

Благослови бог Мэйфейров, которые никогда их не видели и не особо в них верят.

— Нет, сынок, — сказал Майкл. — Это просто большой прекрасный дом, и он ждет нас и… новые поколения.

— Еще не рожденных Мэйфейров, — прошептала Роуан.

Они только что повернули на Сент-Чарльз-авеню, в божественный коридор зелени, дубов в сверкании весенней листвы, мягкого солнечного света, неторопливого движения и домов один лучше другого.

«Мой город, мой дом, все прекрасно, рука Роуан в моей руке…»

— А вот и Амелия-стрит, — сказал Майкл.

Как щеголевато выглядел дом Мэйфейров, построенный в обычном для Сан-Франциско стиле, недавно выкрашенный в персиковый цвет с белой отделкой и зелеными ставнями… Все сорняки исчезли. Майклу захотелось остановиться, увидеть Эвелин и Беа, но он знал, что прежде должен увидеть Мону, увидеть мать и дитя, пока они не разделились. И он должен быть со своей женой в большой спальне наверху, тихо обсудить с ней все то, что случилось, все истории, что они услышали, и все то странное, что видели и о чем не могут рассказать никому… Кроме Моны.

А завтра он отправится в мавзолей, где похоронен Эрон, и сделает все так, как положено ирландцу: поговорит с Эроном вслух, как будто Эрон ему отвечает, а если кому-то это не понравится, можно просто уйти оттуда. В его семье все и всегда так делали, его отец отправлялся на кладбище Святого Иосифа и разговаривал с бабушкой и дедушкой каждый раз, когда у него было настроение. А дядя Шамюс, когда сильно болел, говорил своей жене: «Ты можешь и дальше говорить со мной, когда я умру. Разница только в том, что я не смогу тебе ответить».

И снова свет изменился, стемнело, деревья стали выше и гуще, заслоняя небо и дробя его на крошечные сияющие осколки. Садовый квартал, Первая улица. И — чудо из чудес! — дом на углу Честнат-стрит, среди высоких бананов, папоротников и цветущих азалий. Он ждет их…

— Пирс, ты должен зайти.

— Нет, меня ждут в городе. А вы отдыхайте. Позвоните, когда мы вам понадобимся.

Он уже выскользнул наружу, подал руку Роуан, выходившей из машины, и помахал им рукой на прощание.

Охранник в форме, шагавший вдоль боковой изгороди, исчез за углом дома.

Тишина исцеляла. Машина, удаляясь, бесшумно скользила сквозь свет и тени, умирающий день отдавал тепло без малейшего сопротивления. Запах олив висел над всем двором. А вечером Майкл снова почувствует аромат жасмина.

Эш говорил, что запах — это самый сильный толчок для памяти, он переносит в забытые миры. И он был совершенно прав: что стало бы, если бы человека лишили всех тех ароматов, которые ему необходимо вдыхать?

Майкл открыл дверь перед женой и вдруг ощутил острое желание перенести ее через порог. Эй, а почему бы и нет?

Майкл подхватил Роуан на руки, и она невольно слегка вскрикнула, обнимая его за шею.

Суть поступков вроде этого в том, чтобы не уронить упомянутую леди.

— А теперь, моя дорогая, мы дома, — проворчал он, снова уткнувшись в ее нежную шею, вынуждая Роуан откинуть голову назад, когда поцеловал ее горло под подбородком. — И запах сладких олив отступает перед вечным запахом воска, которым Эухения натирает полы, и перед запахом старого дерева и чего-то устаревшего и дорогого, что так приятно пахнет.

— Аминь, — откликнулась Роуан.

Когда Майкл уже собирался поставить ее на пол, Роуан на мгновение крепко прижалась к нему. Ах как это было чудесно! И его стареющее, потрепанное сердце не заколотилось от напряжения. Она должна была это услышать, ведь так? Нет, Майкл стоял крепко и уверенно, прижимая к себе жену, вдыхая аромат ее чистых мягких волос и глядя на отполированный холл и дальше, сквозь белый дверной проем, на далекие росписи столовой, все еще освещенные дневным солнцем.