1937. Трагедия Красной Армии - Олег Сувениров
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Военная коллегия Верховного суда СССР 29 июля 1938 г. судила выдающегося советского военного историка, помощника начальника кафедры военной истории Военной академии Генштаба РККА 60-летнего профессора, комдива А.А. Свечина. Одно из главных обвинений – участие в военном заговоре и создание боевых групп, подготавливавших террористические акты. Сам Свечин и на предварительном следствии, и в суде виновным себя не признал и заявил, что антисоветской деятельностью он не занимался. К делу были приобщены выписки из показаний 11 человек, арестованных по другим делам. Судьи Военной коллегии не удосужились заняться проверкой их достоверности – а ведь это их святая обязанность!
Последующая проверка показала, что все они по разным причинам не основательные и не могли быть положены в основу обвинения. По полученным в ходе дополнительной проверки сообщениям Комитета госбезопасности при Совете министров СССР, Центрального государственного военно-исторического архива, Центрального государственного особого архива СССР, архива Министерства обороны СССР, Центрального государственного архива Красной армии и Высшей военной академии Министерства обороны СССР никаких компрометирующих данных на Свечина не имелось. Выяснением этого также могла бы и обязана была заняться Военная коллегия в 1938 г. Но это тоже не было сделано. Как видим, абсолютно никаких объективных доказательств вины комдива Свечина не было и летом 1938 г. Однако Военная коллегия приговорила его к расстрелу, и в тот же день он был расстрелян. Реабилитирован посмертно 8 сентября 1956 г.184
Трудно, очень трудно, а может быть, и вообще невозможно сейчас, через 60 лет после описываемых событий, с исчерпывающей точностью реконструировать поведение тех или иных военнослужащих в ходе предварительного следствия и в судебном заседании. Даже сегодня историк еще не может получить всех имевшихся тогда документов. Какая-то их часть уже уничтожена, а к некоторым до сих пор не допускают. А ведь, кроме того, надо возможно полнее знать и непременно учитывать индивидуальные обстоятельства, а также особенности личности каждого безвинного страдальца. И все же хотел бы обратить внимание читателя на существенную разницу в поведении маршала Тухачевского и комдива Свечина. Выдающийся военный историк, бывший генерал-майор царской армии Свечин в Красной армии продолжал служить примерно в том же чине. Бывший подпоручик Тухачевский на 15 лет моложе, но сумел взлететь чуть ли не на самую вершину военно-иерархической лестницы. И вот в 1931 г. во время одной из дискуссий Тухачевский довольно бесцеремонно всячески корит своего старшего и гораздо более образованного коллегу за недостаточный уровень идейности. Прошло всего шесть лет, и каждому из них предоставилась печальная возможность показать свое понимание чести, достоинства и долга перед Родиной уже в «тюремных университетах». И как же по-разному повели они себя. И как же поблек облик 44-летнего маршала перед несломившимся 60-летним комдивом.
Я написал эти строки не в укор Тухачевскому, а во хвалу Свечину, сумевшему оберечь свое доброе имя в условиях неимоверных, когда вместо нормального суда кровавую расправу творило недостойное называться судом позорное судилище. В сознании многих поколений сохранилась горькая память о Шемякином суде, о трибуналах инквизиции, о революционном трибунале во Франции в 1793–1794 гг., о военно-полевых судах в России в начале XX века. Все они людской крови не жалели. Но беспощадность и злодеяния этих судов меркнут перед палачествовавшими военными судьями в СССР в 1937–1938 гг. Их «работа» в эти годы – край падения, ниже некуда. Ниже – только вообще бессудные расстрелы. Как мы уже знаем, и их хватало тогда.
В ПРЕДДВЕРИИ ВОЙНЫ
Под воздействием частичной реализации совместного постановления СНК СССР и ЦК ВКП(б) от 17 ноября 1938 г. произошли некоторые существенные изменения в работе Особых отделов НКВД, что создало несколько более благоприятные условия для отправления правосудия в РККА. Судя по ряду документов, уже с начала 1939 г. была приостановлена явно преступная практика представления членам Политбюро ЦК ВКП(б) особых списков кандидатов в покойники для санкционирования осуждения их к расстрелу. Видимо, с начала 1939 г. осужденные даже по самым страшным контрреволюционным преступлениям вновь получили возможность обращаться с кассационными жалобами и просьбами о помиловании. Очевидно, можно говорить и о некотором (хотя, как будет показано ниже, весьма незначительном) смягчении в практике вынесения судебных приговоров Военной коллегии и некоторых окружных военных трибуналов.
К началу 1939 г. из прежнего состава членов Военной коллегии Верховного суда СССР остались только трое (Ульрих, Матулевич и Орлов). Остальные, как правило, пошли на повышение. Новыми ее членами в разное время были назначены члены Верховного суда СССР бригвоенюристы Г.А. Алексеев, И.В. Детистов, Л.Д. Дмитриев, Д.Я. Кандыбин, М.Г. Романычев, военюристы 1-го ранга Ф.А. Климин и А.Г. Суслин[55]. В 1939 г. количество членов Военной коллегии было увеличено на два человека за счет зачисления в кадры РККА находившихся до того в запасе двух членов Верховного суда СССР (В.В. Буканов и А.А. Чепцов)185.
В соответствии с постановлением СНК СССР от 15 сентября 1938 г. для членов Верховного суда СССР со дня их избрания устанавливался месячный оклад в 1000 рублей (председателям коллегий Верховного суда – 1100 руб., а председателю и заместителям председателя Верховного суда СССР – по 1200 рублей)186. Но в связи со значительным увеличением окладов денежного содержания комначсостава РККА с 1 ноября 1938 г., резко возросли оклады и у членов Военной коллегии. С 1 января 1939 г. они стали получать по 2000 рублей в месяц (оклад командира корпуса); диввоенюристам Орлову и Романычеву был установлен оклад в 2200 руб., а корвоенюристу Матулевичу – 2600 рублей187.
В связи с поступающими с мест запросами о персональной подсудности[56] военных трибуналов, председатель Военной коллегии Верховного суда СССР армвоенюрист В.В. Ульрих в приказе № 01 от 13 января 1939 г. разъяснил, что критерием персональной подсудности военным трибуналам дел о преступлениях, совершенных военнослужащими РККА, остается их служебно-должностное положение, а не присвоенные им военные звания. В подсудности Военной коллегии Верховного суда СССР по-прежнему оставались дела о преступлениях, совершенных командирами и комиссарами полков, равными им по положению и всеми вышестоящими лицами188.
Весьма своеобразно реагировал Наркомат юстиции СССР на многочисленные факты отказа подсудимых в суде от «признательных» показаний, данных в ходе предварительного следствия. В письме НКЮ СССР № 16/11 с от 11 февраля 1939 г. содержался такой характерный пункт: «4. В случае отказа подсудимых на суде от показаний, данных в процессе предварительного следствия, тщательно исследовать и выяснить причины таких отказов, имея в виду, что отказ подсудимых от показаний, данных ими на предварительном следствии, нередко является классовой вылазкой со стороны врагов народа, стремящихся ввести в заблуждение суд, запутать дело и дискредитировать органы расследования»189. Самая типичная новая погудка на старый лад. Наркомат юстиции Советского Союза ориентирует суды не на отыскание истины, а на то, как бы не скомпрометировать следователей НКВД и осуждать подсудимых, несмотря на их отказ от прежних показаний, поскольку, мол, этот отказ всего лишь «классовая вылазка со стороны врагов народа».
Строгость судебной репрессии резко возрастала с началом локальных боевых действий. Уже 17 сентября 1939 г. в телеграмме председателя Военной коллегии и главного военного прокурора указывалось: «Приговоры всех военных трибуналов, действующих в боевой обстановке, кассационному обжалованию не подлежат и могут быть изменены лишь в порядке надзора»190. 4 октября 1939 г. председателям военных трибуналов Белорусского и Украинского фронтов Ульрихом были посланы телеграммы о том, что военным советам этих фронтов предоставлено право утверждать приговоры военных трибуналов с расстрелом по контрреволюционным преступлениям в отношении гражданских лиц Западной Белоруссии и Западной Украины и военнослужащих бывшей польской армии191. Для обслуживания в судебном отношении частей РККА и РКВМФ, дислоцированных в Эстонии, был сформирован Особый военный трибунал192.
Характерно, что еще до начала боевых действий на Карельском перешейке, а именно 29 ноября 1939 г., нарком юстиции СССР Н.М. Рычков и прокурор Союза ССР М.И. Панкратьев посылают председателю ВТ и военному прокурору ЛВО телеграмму следующего содержания: «По воинским преступлениям, совершенным в боевой обстановке, применять повышенные санкции, предусмотренные соответствующими статьями раздела Уголовного кодекса о воинских преступлениях. Копии обвинительных заключений по этим делам вручать подсудимым за сутки до суда…»193. Шифротелеграммой от 15 января 1940 г. Рычков и Панкратьев разрешили ВТ и ВП БОВО и КОВО по делам о дезертирах в связи с переброской отдельных воинских частей в ЛВО применять нормы военного времени, вплоть до ВМН194.