Люди одной крови - Геннадий Евтушенко

– Это ясно. Но уже видно: этот парень не подведёт.

Поляков всё хмурился. Ворчал.

– Видно ему. Мне не видно. – С деланной неохотой согласился. – Ладно. Давай его сюда. Поговорю, потом решать будем.

Отошёл в сторону. Удовлетворённо подумал: «Так. Пока всё идёт по плану. Напрасно переживал. И Петрович с Маркеловым не подвели, и Наталья в медсанбате сработала отлично. – На минутку переключился на неё. – Что за девка! Золото. Вот повезло тебе, Поляков, так повезло! Надо же, что б в одном человеке столько всего хорошего набралось! Редко бывает. Ну, смелая и пулемётчица – это ладно. А вот что бы была хитрющая умница – это редкость. Человек бывает скорее или умный, или хитрый. Разные качества. Ясно. И совмещать их редко кому удаётся. А тут – нате вам! Не говоря уже, как женщина…».

Неизвестно, сколько бы ещё философствовал Поляков, смакуя умственные, хозяйственные и женские достоинства Натальи, а это он страсть как любил, но в этот момент его рассуждения прервал доклад подбежавшего Кутузова. Поляков с наигранным равнодушием махнул ему рукой.

– Ладно. Хорошо, что прибыл. – Кивнул в сторону. – Давай отойдём.

Отошли метров на десять. Конечно, Жорка не собирался открывать ему карты. Ещё чего? Солдат он и есть солдат. Пусть служит. И спасибо скажет, что отодвинул его от третьего раза. Надолго ли? Это уж как карта ляжет. Все мы здесь заложники судьбы. Кому туз в масть, а кому перебор. Обернулся к Кутузову.

– Ну что? Как на новом месте?

Михаил пожал плечами.

– Нормально.

– Вызова ждёшь?

– Жду. Только не знаю куда.

– Вот и я не знаю. В этом деле я тоже солдат, – хитрил Поляков. – Как и ты. Мне приказали принять тебя – я принял. Приказали, чтобы до вызова, твоего вызова, служил, как все – я выполняю. А когда и куда тебя вызовут, этого мне не сообщили. У них там свои расклады. А у меня батальон. Так что служи пока, как и все служат. Командир вот хвалит тебя. Хлопочет, чтобы в звании и должности повысили. Я вообще-то не против. Но без указаний сверху не могу. Так что не обессудь. А так ты молодец. Иди служи. Будем вместе указаний ждать.

Кутузов вздохнул.

– Всё я понимаю, товарищ капитан. Только на душе муторно. Ребята ушли в Сталинград. Бьются там, умирают. А я? Шёл, шёл вместе с ними, а перед самым боем вроде в кусты. Они-то что обо мне думают? Дезертир! Струсил! Мне как с этим жить?

– Вон ты о чём. Ты солдат, красноармеец Кутузов. И думать тебе об этом не положено. Получил приказ – выполняй. У каждого своя доля. Или, как говорил великий украинский поэт Тарас Шевченко, свой шлях широкий. А насчёт «бьются и умирают» подожди. Придёт и твой черёд. Не дай бог, конечно, умереть. Но ты знаешь, сколько ещё до Берлина? Вёрст тыщи три, да ещё с гаком. Так что навоюешься. Или ты сомневаешься, что до Берлина дойдём?

Поляков пытливо посмотрел в глаза Михаила. Тот даже отшатнулся. Торопливо ответил.

– Нет, нет, товарищ капитан, что вы.

Капитан с укоризной глянул на него.

– Никак нет! – чётко поправился Кутузов.

– Другое дело. Вопросы?

– Вопросов нет. Разрешите идти?

Поляков кивнул.

– Иди. Да, о маршевой роте, Никулине и прочем ни слова. Понял?

– Так точно.

– Если понял – уклончивый ответ. Всем уклончивый ответ. Сам что-нибудь придумай. Ну а если офицеры будут допытываться, даже большие начальники – ко мне отсылай, я разберусь.

Жорке нравился этот парень. Всю неделю он внимательно следил за ним. И уже понял: запевала запевалой, но и солдат он был прекрасный. Поляков прошёлся по жухлой траве. Иней, с утра накрывший землю, ещё не отошёл – поблескивал на травинках в косых лучах неяркого солнца. С поля донеслось нестройное «ура»: бойцы шли в очередную учебную атаку. «Слабо кричат, – подумал он. – Ничего, в бою припрёт – во всю глотку орать будут». И вернулся в мыслях к Кутузову. «Прав ротный – в командиры его надо бы двигать. Не то что с отделением – он и со взводом справится. А там как знать. Только спешить не надо. – Откровенно говоря, хотел Поляков его поберечь. Командир отделения что? В первой атаке лечь может. А так, – думал комбат, – пусть при мне побудет, связным, например. С другой точки на бой посмотрит. Да и надёжный он. Не подведёт. А дальше, глядишь, на офицерские курсы направлю. Это уже, братцы, другой коленкор. А запевала? Запевала это хорошо. Через пару дней запоёт. Только сколько нам времени тут петь осталось? А пойдём вперёд, не до песен будет. Может, до самой победы не до песен. Однако странно: такой песенник, а не прорезается. Ничего, поможем».

После обеда вызвал Серобабу.

– Что-то, товарищ старшина, я песен хороших не слышу.

Старшина удивлённо глянул на него. Потерял дар речи, челюсть отвисла, и Петрович несколько мгновений открытым ртом ловил воздух. Наконец сумел произнести:

– Так я ж… Так я ж сам дывуюсь: выкралы хлопця петь, а деж ти писни? Вы тилькы скажить – я зараз.

Петрович так растерялся, что перешёл на украинский. Это свидетельствовало о его большом душевном волнении.

Поляков засмеялся.

– Петрович, успокойся. Сам говоришь – выкрали. Из маршевой роты выкрали. – Он сделал ударение на маршевой роте. – Под трибунал захотел?

Петрович только головой помотал.

– Ни, нэ хочу.

– Ну вот, и я не хочу. Поэтому паузу взял. Теперь, думаю, время пришло. Ты там покрутись возле его взвода в свободное время. Не может быть, чтобы он не прокололся, не запел. Обязательно запоёт. Делать что-нибудь будет – и запоёт. Это как пить дать. Вот тут и бери его голыми руками. И ко мне. Понял? Всё-то тебе, Петрович, объяснять надо. Разжевать, и в рот положить. Ну!

Петрович обиделся, засопел.

– Вы, товарищ капитан, того… Вы не того, я ж команды ждал. Как без команды? Я ж в курсе дела…

– Ладно. В курсе дела, – ворчал Поляков. – Раз в курсе – выполняй. Только с умом, чтоб комар носа не подточил.

К старшине вернулось обычное состояние. Он справился с волнением, а, главное, понял, что командир вовсе и не ругал его, а так, подзавёл слегка. Приободрился.

– Не подточит. Петрович службу знает.

– Знает? Так что ж ты всё ещё здесь?

Старшина вмиг испарился.

После тактических занятий первый взвод первой роты чистил оружие. Кутузов, закончив чистку, аккуратно смазывал винтовку. И, прав был Поляков, тихонько мурлыкал себе под нос «Синий платочек».

– А ну, а ну, що це за писни ты спиваешь? – неожиданно раздалось за спиной.

Михаил обернулся. Старшина Серобаба. И как он тут оказался? Минуту назад никого не было. Кутузов замялся.

– Да это я так… Не обращайте внимания. Случайно на ум взбрело…

– Ни, ни, – разыгрывал простачка Петрович. – Дюже душевная песня. Я такие песни страсть как люблю. Пишлы в хату. – Он взял Кутузова за руку и повёл в дом.

– Давай спивай. – Сам сел на табурет и кивнул ему: – Давай, давай, я слухаю. – Ещё и повернулся к нему ухом.

Пауза затянулась. Серобаба рассердился.

– Я кому говорю: пой! Потихоньку пой, что б никто не услышал. Или тебя к начальству вести?

– Да что петь?

– Ну, хоть «Синий платочек», хоть что другое. Что хочешь пой. Много песен знаешь?

– Знаю много, только до песен ли сейчас?

– Вот сейчас как раз до песен. Пока ещё. Скоро будет не до них. Тогда петь и не будем. Ну?

Михаил тихонько запел. Петрович делал вид, что слышит Кутузова первый раз и, как истинный ценитель, удовлетворённо кивал головой. После второго куплета сказал:

– Всё, хватит. Пошли.

– Куда пошли?

– На кудыкину гору. Со мной пошли. Ставь винтовку в пирамиду, а я пока командира извещу.

Поляков с начальником штаба планировал работу на завтрашний день, когда появился старшина. Доложил о прибытии вместе с Кутузовым. Многозначительно посмотрел на Полякова. Добавил:

– Надо послушать.

– Послушать. Где ж мы его слушать будем?

– Та где ж? В поле выйдем и послухаем.

Поляков покрутил головой.

– Ну ты даёшь, Петрович! Так прямо сейчас и пойдём в поле петь.

– А когда? Вы приказали – я выполнил. Что ж тянуть? А завтра уже с места с песней шагом марш. И хлопчик за дверью стоит, ждёт. – И для начштаба. – Я случайно услышал, как он поёт. Соловей! Пошли, товарищ капитан. Оцените. Старшина Серобаба трепаться не любит.

Пошли. В чистом поле заставили-таки Кутузова спеть в полный голос, после чего Михаил и был назначен штатным запевалой. На обратном пути Поляков очень естественно хвалил Петровича за столь ценную находку и благодарил случай, который в нужный момент привёл того в первую роту на чистку оружия.

На следующий день в первой роте занятий не было – была спевка.

Выпал снег. Сразу стало чисто, как будто дворники невидимые поработали. Ветви деревьев серебрились, и воздух был лёгкий и прозрачный. Жорка был рад свежему снегу. Вспомнилось детство. В Донбассе не так уж часто снежок радовал глаз и душу. А когда выпадал, у ребятни был праздник. Тут вам и снежки, и обязательно снеговик. Расслабился Поляков. Лёгкий морозец приятно холодил щёки, но руки не зябли. На сердце было легко и приятно. Он шёл бодрым шагом и радовался. Радовался хорошей погоде, радовался тому, что скоро отцом станет, радовался тому, что у него есть Наталья, предстоящему наступлению, наконец, Кутузову. «А снег к добру, – думалось ему, – немец снега не любит, а нам в самый раз. Хотя этот ещё стает, рановато для настоящей зимы. А там кто знает, пока морозец держится. Может, и в наступление по снегу пойдём».