Анжелика и ее любовь - Голон Анн

– Море Тьмы, – вздохнул Ле Галл. – Море древних викингов…

– Просто сейчас мы видели великолепный заход солнца, – сказал Мерсело. – Что в этом особенного?

Но Анжелика догадалась, что он тоже понял необычность явления. Темень, которая поначалу была настолько плотной, что они уже не видели друг друга, начала рассеиваться и уступила место сумеркам. Все вдруг снова стало различимым, даже горизонт, и все-таки они были погружены в безжизненный мир, где не могли возродиться ни цвета, ни тепло.

– Вот это и называется полярной ночью, – сказал Ле Галл.

– Полярной! Ты шутишь! – воскликнул Маниго.

Он расхохотался, и его громкий смех прозвучал в тишине как святотатство. Он почувствовал это и резко оборвал его. Чтобы обрести самообладание, он отвернулся и посмотрел на вдруг поникшие паруса:

– Ну и канальи же матросы на этом корабле-призраке!

И, словно они только и ждали этого возгласа, из всех щелей вдруг повылезали матросы.

Марсовые быстро вскарабкались по вантам и распластались на реях. Как всегда, они делали все бесшумно, и их движущиеся темные фигуры создавали атмосферу какой-то таинственности.

«Сегодня вечером, сегодня ночью что-то произойдет», – подумала Анжелика.

И она приложила руку к сердцу, словно ей не хватало воздуха. Мэтр Берн стоял рядом с нею. Однако у нее не было уверенности, что он сможет прийти ей на помощь.

С мостика капитан Язон по-английски выкрикивал команды.

Маниго облегченно фыркнул:

– Кстати, вы сейчас толковали об Азорских островах. Ты, Ле Галл, плавал больше, чем я, так вот можешь ты сказать, когда мы придем туда? Мне не терпится поскорее узнать, получили ли мои португальские представители посланные мною поручения относительно фондовых бумаг Берега Пряностей?

Он похлопал по карманам своего сюртука:

– Когда я буду уверен, что мои денежки при мне, я смогу наконец дать отпор этому заносчивому пирату. А сейчас он обращается с нами как с несчастными горемыками. Мы должны чуть ли не целовать ему руки! Но ничего, скоро мы придем в Карибское море. Не думаю, что там он будет самым сильным.

– В Карибском море хозяева – флибустьеры, – тихо сказал Берн.

– Нет, мой дорогой. Работорговцы! И лично я уже занимаю среди них прочное положение. Как только я по-настоящему войду в дело, я рассчитываю получить там монопольное право на рабов. Чего стоит судно, которое везет из Африки в Европу только табак и сахар и не наполнило свои трюмы рабами? Нет, корабль, на котором мы плывем, не невольничье судно. Он бы выглядел совсем иначе. И потом, посмотрите, что я нашел, когда, сделав вид, что заплутал, спустился в трюмы.

Он раскрыл ладонь и показал две золотые монеты с изображением солнца.

– Это следы сокровищ инков! Такие же монеты иногда привозят испанцы. И главное, я заметил, что другие трюмы забиты любопытными приборами для измерения глубины, специальными абордажными крючьями, лесенками и еще бог знает чем. Напротив, место, предназначенное для фрахтового груза, слишком невелико для такого приличного по размерам торгового судна.

– И к какому же выводу вы пришли?

– Ни к какому, и пока могу сказать лишь одно: этот пират живет разбоем. Как он это делает? Это уж его забота. Но по мне, для нас лучше он, чем какой-нибудь другой пират. О‑хо‑хо! Пираты, конечно, люди смелые, но они почти ничего не смыслят в коммерции. И они не могут всерьез господствовать на морях. Мы, торговцы, понемногу идем им на смену. Вот поэтому мне было бы весьма приятно побеседовать с ним. Во всяком случае, он мог бы пригласить меня на ужин.

– Говорят, его апартаменты на полуюте роскошны, там много дорогих вещей, – добавил Мерсело.

Они ждали, что скажет Анжелика, но она, как каждый раз, когда речь заходила о Рескаторе, чувствовала какую-то тревогу и потому не проронила ни слова. Мэтр Берн смотрел на нее, ища ее взгляда.

Почему темнота, вместо того чтобы сгущаться, напротив, рассеивается? Словно приближается новая заря.

Цвет моря снова начал меняться. Иссиня-черное, оно вдали казалось разрезанным надвое какой-то бело-зеленой, как полынная водка, полосой. Когда «Голдсборо» оказался в этой полосе, его борта задрожали, словно бока лошади, почуявшей опасность.

С капитанского мостика одна за другой летели команды.

Берн вдруг понял, что прокричал сверху, с марса, по-английски матрос-наблюдатель.

– Айсберг по правому борту, – повторил он.

Они все как по команде повернулись.

Огромная глыба льда, словно призрак, надвигалась на корабль. Матросы с баграми и связками канатов, быстро распределившись вдоль леерного ограждения со стороны айсберга, приготовились отразить смертельное столкновение с этой горой, от которой исходило ледяное дыхание.

К счастью, ведомое опытной рукой хозяина, судно уверенно миновало опасное препятствие. Сзади айсберга небо было еще светлое, но теперь серый туман казался розовым.

Онемевшие от страха пассажиры, боясь верить своим глазам, отчетливо различили на айсберге три темные точки, которые вдруг тяжело отделились от него, стали большими и, по мере того как они приближались к судну, превращались в какие-то странные белые создания в перьях.

– Ангелы! – выдохнул Ле Галл. – Это смерть.

Габриэль Берн хранил невозмутимое спокойствие. Обняв Анжелику за плечи, чего она даже не заметила, он сухо поправил:

– Альбатросы, Ле Галл… просто полярные альбатросы.

Три огромные птицы продолжали приближаться к судну, то описывая огромные круги, то опускаясь на темную воду.

– Это знак беды, – сказал Ле Галл. – Неминуема буря, и мы все погибнем.

Внезапно Маниго разразился проклятиями:

– Я что, схожу с ума? Брежу? Сейчас день? Или ночь? Кто сказал, что мы на широте Азорских островов? Проклятье! Братья мои, теперь мы знаем, что идем вовсе не на Острова…

– Именно это я и говорю, господин Маниго.

– А ты не мог сказать этого раньше, болван?

Ле Галл вскипел:

– А что бы это изменило? Ведь хозяин на корабле не вы, господин Маниго.

– Это мы еще посмотрим!

Они все замолчали, потому что вновь неожиданно наступила темнота и они уже не видели друг друга. Странная заря растаяла.

И тотчас же на палубе засветились фонари. Один из них приблизился к Анжелике и четырем мужчинам. В круге света вырисовывалось худощавое лицо старого арабского врача Абд эль-Мешрата. От холода оно совсем пожелтело, хотя было укутано по самые очки.

Он несколько раз поклонился Анжелике:

– Хозяин корабля просит вас пожаловать к нему. Он желает, чтобы ночь вы провели у него.

Произнесенные самым любезным тоном по-французски, эти слова были вполне ясны. Ошеломленная, Анжелика вскипела. Она уже хотела отклонить предложение, которое сочла оскорбительным, но ее опередил Габриэль.

– Вонючий клоп! – вскричал он дрожащим от ярости голосом. – Как посмели вы передать даме такое оскорбительное предложение?! Уж не думаете ли вы, что находитесь на алжирском рынке?

Он поднял кулак. От резкого движения его снова пронзила боль, и он, с трудом сдерживаясь, чтобы не застонать, вынужден был опустить руку. Анжелика стала между ними:

– Вы сошли с ума! Так не говорят с эфенди.

– Эфенди или нет, но он вас оскорбляет. Подумайте только, госпожа Анжелика, он принимает вас за женщину… за женщину, которая…

– Этот бандит считает, что имеет права на всех нас, на наших жен и дочерей, – вмешался Мерсело. – Это неслыханно!

– Успокойтесь! – взмолилась Анжелика. – В конце концов не из-за чего ломать копья, дело касается только меня. Его превосходительство великий врач Абд эль-Мешрат всего лишь передал мне… приглашение, которое под иными небесами, ну, к примеру, на Средиземном море, можно было бы почитать за честь.

– Опасную честь, – сказал Маниго, затравленно оглядываясь. – И правда, мы попали в руки берберов, ни больше ни меньше. Половина команды состоит из этого сброда, и я побился бы об заклад, что в жилах самого хозяина тоже есть басурманская кровь, хотя он и выглядит испанцем, он или андалузский мавр, или незаконный сын мавра, вот кто он такой…