Нелюбимый (ЛП) - Регнери Кэти

— Ты серьёзно раздражаешь людей.

Лицо Уэйна еще больше краснеет от ярости, и он сжимает кулаки по бокам.

— Пошёл ты! — рычит он. — Вы просто туристы моей мечты. Медвежья приманка. Дерьмо с ногами. Я надеюсь, что Катадин съест вас и выплюнет по грёбаным кускам!

Затем он поворачивается и покидает очередь, тащась обратно на парковку, пока я не теряю его из виду между парой внедорожников.

— Вау! — говорит Карлотта, в неверии качая головой. — Какой урод!

Эмми смеётся, стоя на цыпочках, всё ещё ища взглядом Уэйна.

— Святые угодники! Что это было?

— Просто какой-то сумасшедший местный житель, — говорит белокурый парень, поворачиваясь лицом к девушкам. — Кстати, я Крис.

— Карлотта, Эмми и… — она смотрит на меня и хихикает. — Боже мой! Мне так жаль! Я не знаю твоего имени!

— Бринн, — говорю я, пожимая Крису руку. — Я Бринн.

Он указывает на двух парней в очереди впереди девушек.

— Это Чад, а это Майк. Мы идём в Беннингтон.

Парни оборачиваются, улыбаются и машут руками.

— Мой кузен ездил в Беннингтон в прошлом году! — говорит Эмми с широкой улыбкой.

— Как тесен мир, — говорит Крис, улыбаясь ей, словно она самое милое, что он когда-либо видел. — Откуда вы, девушки?

— Дюссельдорф. Но в этом году мы поедем в Уильямс, — говорит Эмми.

— Это будет в-е-е-е-есело, — говорит Карлотта, поглядывая то на Криса, то на Эмми, прежде чем подмигнуть мне.

И внезапно я чувствую, будто мне около ста лет вместо тридцати. Может быть, я должна сказать им, чтобы они шли вперёд с мальчиками без меня, и позволить им наслаждаться прекрасным знакомством с людьми своего возраста? Но потом я вспоминаю выражение глаз Уэйна, когда он назвал нас «туристами мечты».

Я киваю Карлотте и улыбаюсь в ответ, благодарная за то, что не осталась одна.

— Ага. Прикольно.

Глава 8

Кэссиди

Наши дни

— Привет, мама, — говорю я, кладя букет горного лавра на большой гладкий камень, которым мы с дедушкой отметили её могилу. Она похоронена примерно в полумиле от моей хижины, недалеко от пруда Харрингтон, куда она водила меня на летние пикники. — Скучаю по тебе.

Рядом с её могилой камень немного побольше, отмечающий место, где я похоронил дедушку десять лет назад. Он умер через три года после моей мамы, оставив меня одного, когда мне было всего семнадцать.

— Привет, дедушка. Скучаю по тебе тоже.

Я делаю глубокий вдох, затем выдыхаю, опускаю руки на бёдра и смотрю туда-сюда между их могилами, тоскуя по ним с захватывающей дух болью.

— Слежу за садами, дедушка, — говорю я ему, садясь на корточки, чтобы смахнуть листья с каменной метки. — Твои помидоры всё ещё крепкие. Бесс умерла некоторое время тому назад, как я уже говорил, но я купил козу у парня в Гринвилле в прошлом месяце с кое-каких сбережений.

«Сбережения» — это бумажные деньги и монеты, которые дедушка собирал со времён Вьетнама до своей смерти. Все чеки отправлялись дедушке на абонентский ящик в почтовое отделение в Миллинокете. Он приходил туда каждые несколько месяцев, чтобы получить чеки и обналичить их в местном банке. Поскольку он потратил очень мало денег за эти годы, а получал по 1000 долларов в месяц до самой своей смерти, мне ещё много осталось, хотя мой дом настолько самодостаточен, что у меня мало причин тратить их.

У меня есть старенькая дедушкина «Хонда», которая может вывезти меня из леса, когда есть необходимость, но я стараюсь держаться поближе к дому. По правде говоря, мне не очень нравится общаться с людьми, и я ищу их только тогда, когда мне это необходимо. Мой опыт общения с горожанами после ареста, суда и смерти моего отца оставил шрамы. Я не заинтересован в привлечении какого-либо внимания к себе или в том, чтобы заставлять кого-то чувствовать себя некомфортно из-за моего нежелательного присутствия. Будет лучше, если я буду тихо жить дома, как я и обещал маме и дедушке.

— Она должна была родиться ослом, — говорю я, — она такая упрямая, но мне нравится её компания. Назвал её Энни. Я говорю с ней об истории, мама. И я клянусь, ей нравятся «Битлз», потому что она молчит, когда я пою. Я могу доить её ещё около шести месяцев, прежде чем дам ей высохнуть. Тогда мне придётся купить самца и повязать её, если я хочу ещё молока.

Я вздыхаю, мысль о возвращении в город через шесть месяцев вызывает у меня беспокойство. Думаю, я справлюсь с этим, когда придёт время.

— Я до сих пор держу куриц. Один петух и шесть кур. Они обеспечивают меня яйцами. С тех пор, как ты ушёл, у меня не хватило духу, ну, ты знаешь.

Каждый День Благодарения, Рождество и Пасху дедушка зарезал одну курицу на ужин. Но я не могу это сделать. Помимо того, что куры и Энни — моя единственная компания, и, следовательно, они поднялись до статуса более близкого к другу, чем к животному, убийство никогда не оставляет меня равнодушным. Более того, это беспокоит меня. Я не хочу верить, что я способен кого-то убить. Это похоже на ужасно скользкий склон, учитывая мою генетику.

Помню, мы с мамой изучали Салемские суды над ведьмами и читали о том, как некоторые женщины были приговорены к смертной казни за то, что у них на груди была родинка, которая напоминала третий сосок. Это называлось дьявольской меткой, и распространенным мнением того времени было то, что у злых женщин была такая отметина на теле, чтобы кормить дьявола.

У меня нет третьего соска на теле, но я осуждён серийным убийцей Полом Исааком Портером в моей крови и костях. Этого осуждения достаточно не только для меня, но и для всего остального мира.

Большую часть времени я чувствую себя проклятым.

Живи тихо.

Живи тихо.

Живи тихо.

Иногда я молюсь Богу, которого едва знаю, чтобы независимо от моего происхождения, какие бы хаос и зло не жили в Поле Исааке Портере, они не жили внутри меня. Чтобы каким-то образом ген, который заставил моего отца убить тех девушек, был мутацией внутри него, которая не была передана мне. Или, даже если я унаследовал ген, он никогда не будет активирован. Или ещё лучше, чтобы даже если бы у Пола Исаака Портера был ген «убить», соответствующий ген от моей мамы отвергнул его. Я хочу верить, что она была настолько хорошей, что было бы невозможно, чтобы что-то злое от моего отца пересилило то, что я получил от неё.

За годы, прошедшие после осуждения моего отца, мама собрала библиотеку книг о наследственном зле и генетике, и за последнее десятилетие я прочитал их все — некоторые несколько раз, — пополняя коллекцию время от времени, когда библиотека Миллинокета проводила свою ежегодную распродажу.

Шведское исследование финских заключённых установило, что большинство изученных жестоких преступников несли гены МАОА и CDH13, комбинацию также известную, как «ген воина» или ген «убийства». Исследование показало, что низкоактивный генотип моноаминоксидазы А (МАОА) (способствующей низкой скорости оборота дофамина) как и ген CDH13 (кодирующий адгезионный белок для нейронной мембраны) могут приводить к чрезвычайно агрессивному поведению.

В 2009 году по апелляции, приговор итальянскому заключённому был смягчён, потому что он показал доказательства наличия этого гена в своей ДНК. А в 2010 году американский мужчина по имени Брэдли Уолдроп, который также нёс комбинацию генов MAOA и CDH13, смог убедить присяжных, что его убийство из ревности (восемь выстрелов в друга жены на глазах детей пары) было непредумышленным убийством, а не убийством. Почему? Потому что его гены заставили его сделать это.

Для каждой истории о том, как ребёнок серийного убийцы становится полицейским или учителем и живёт нормальной жизнью, есть ещё одна история, которая поддерживает идею о том, что зло может быть унаследовано. И от каждой из них меня бросает в дрожь:

Двое из братьев и сестёр Альберта Фиша были госпитализированы из-за психического заболевания, и, по крайней мере, ещё трое родственников в течение двух поколений имели историю психологических заболеваний. Биологический отец Эйлин Уорнос был психопатическим растлителем детей, он повесился в тюрьме в 1969 году. Внук одного из Хиллсайдских душителей застрелил свою бабушку и покончил с собой в 2007 году.