Шведские остановки - Владимир Чивилихин

"Знаешь, такую бы машинку нам, в литературу…"

Пошли. В гору, однако, не пришлось топать.

Секретарь шведского риксдага господин Рагнар Дромберг, сопровождавший делегацию, послал нам вслед ночной полицейский патруль на колесах, и вскоре мы оказались на вершине Кирунавары. Солнце сияло над горами, чуть притуманенное дымкой, но все же теплое. Григол Абашидзе поглядывал на него, на часы и на меня, будто говорил: все верно, слушай, полночь и солнце!..

А назавтра мы увидели вечную тьму — просторным туннелем спустились на автобусе к рудным разработкам. Правда, это не был производственный участок, а показательный, для посетителей, но все равно тяжкое это рудокопское дело. Грохот бурильных машин, погрузчиков. рудовозных автомобилей в ограниченном пространстве очень силен, а защитный шлем и вата в ушах, кажется, еще больше тебя глушат. Сверла перфораторов охлаждаются водяными струями, кое-где влага просачивается из породы. Сильно пахнет дымом: годовой расход взрывчатки на руднике — десять миллионов килограммов, да дизельные двигатели машин отработанных газов поддают. Из-за сырого и чадного сквозняка хочется скорей наверх.

Горняки работают тут по восемь часов, в три смены. Работа есть работа, ее надо делать, но восемь часов однако, по нашим-то меркам, многовато. И лечебного питания нет, дополнительных дней к отпуску тоже, и никаких тебе надбавок за вредность, ни "северных", ни "прогрессивок". "Все это входит в основную зарплату рабочего", — сказали нам представители администрации. А "звонок", срок выхода на пенсию кирунского горняка, — шестьдесят три шестьдесят семь лет. У нас рудокопам все ж тани полегче…

— Наши рабочие проводят свои отпуска на Канарских островах, внушительно пояснил представитель администрации, когда я поинтересовался подробностями условий труда и отдыха горняков Кируны.

— Сколько человек за прошлый год там отдохнуло?

— Мы такого учета не ведем.

И вот поднялись наверх, приехали в городскую ратушу с модерновой колокольней, на которой два десятка колоколов вызванивают какие-то мелодии и бухает полуторатонный "Кирун". Вот уже обедаем в городском ресторане "Железо", а я все думаю о среде, в которой работает кирунский горняк.

Нет, недаром этот район называют в Швеции "красным севером", недаром здесь на выборах за коммунистов голосует примерно в пять раз больше избирателей, чем в Стокгольме. Нет, нельзя упрощать это фундаментальное понятие — окружающая среда! Конечно, можно считать деревца, перебирать цветочки, умиляться зверушкам, это тоже будет окружающей средой, да только с недоверием, чтобы не сказать больше, я стал относиться в последнее время к себе и другим, сужающим, подменяющим односторонностью великую проблему "человек и среда", в которой клокочут действительные человеческие страсти, разыгрываются страшные людские драмы…

К сожалению, мне не пришлось побывать в рабочих забоях и на обогатительных фабриках, но вот подлинные, с магнитофона голоса горняков Кируны трех разных профессий.

Первый рабочий. "Пятнадцать лет я работал по укладке рельсов, работа неплохая, но в последние годы мне было трудно. Каждую шпалу нужно врыть, грунт твердый, клинья забивать трудно, звенья рельсов приходится тащить на себе, в штреках узко, рельсы надо сращивать, а потом, после отпалки, их снова приходится соединять и ставить на место. После отпалки копать тяжело, воздух плохой, газ.

Но когда человек молод, ему ничего не страшно. А со временем и сноровка приходит.

Уж очень сильно потеешь, когда работаешь при газе. Теперь, между прочим, тоже под землей не лучше. Много выхлопных газов. Все машины с дизельными двигателями. Горняки жалуются. Говорят, будто врачи на стороне компании. Но сам я не знаю, я никогда не был у врачей.

Люди упрямы. Они все равно будут работать, даже если тяжело, пусть их тошнит, пусть они кашляют… Под землей больше платят, все боятся, что на другой работе будут меньше получать. Думают только о заработке. На здоровье наплевать.

А вот с выслугой лет — несправедливо.

Служащие, ну, например, мастера, ведь они тоже не кончали никаких особенных школ.

Компания организовала для них краткосрочные курсы, они поучились, сдали экзамен и стали мастерами. Проходит несколько лет, и мастер начинает получать за выслугу лет. А рабочий?

Когда рабочий заболевает и не может больше выполнять ту работу, за какую ему прилично платили, вот тут-то его зарплата и снижается.

А мастер с каждым годом получает за выслугу лет все больше и больше.

Некоторые очень выносливые. Но ведь не все такие. Я знал одного рабочего. Он вкалывал пять лет. И не думал о здоровье. После отпалки он первый приходил в штрек; А в это время в штреке дым и газ такой, что не продохнешь. Но он уже там со своим "поросенком" ("поросенком" мы зовем специальную погрузочную машину). Спустится в штрек и давай грузить. Он себя не щадил. Дыма и газа в штреке было столько, что он даже не видел своего "поросенка", а только слышал, как тот гудит. Бывает, отвернешь кусок породы, и пойдет газ. Мы тоже иногда травились тйзом, когда спускались в штреки крепить рельсы.

Сперва газ не чувствуется. А потом начинает болеть голова и рвет. Мы его много раз предупреждали и спрашивали: "Как думаешь, надолго тебя хватит, если ты будешь так вкалывать?" Ну, он и выдохся. Израсходовал себя полностью, больше у него сил не осталось.

А был хороший рабочий. Где он теперь даже не знаю".

Второй рабочий. "С тех пор как я начал работать на обогатительной фабрике, меня донимают две вещи. Во-первых, грохот. Мне кажется, что все мое тело состоит из ушей, которые вот-вот лопнут, даже колени и те превращаются в уши…

Мне кажется унизительным, что в течение всей смены люди из-за грохота не могут даже словом перемолвиться. Общаешься только с помощью жестов. Поднимаешь вверх ладонь — это означает "все в порядке". Ну, а если хочется что-то рассказать, поделиться новостями, высказать свое мнение, надо ждать восемь часов — до конца смены.

Простоишь полсмены и чувствуешь себя перемолотым этим адским грохотом. Единственное, что слышишь — когда нажмут на кнопку и остановят все машины. И тогда кажется, будто с твоих плеч сняли тяжеленную ношу.

Мы пробовали затыкать уши стекловатой и сверху надевать шлем. лишь бы не слышать грохота. Но чтобы это помогало, шлем должен сидеть на голове так плотно, что нарушается кровообращение. А чуть только ослабишь шлем, грохот обрушивается на голову, словно удары кувалды. Дома, уже несколько часов спустя после смены, все кажется, что ты еще в шлеме. Я думаю, что от шума страдают не только уши. Слышал, что люди заболевают от шума, даже если уши дорошо защищены.

Специалисты говорят, что шум не опасен для здорового, гармоничного человека. Если человек о нем не думает. А как же можно о нем не думать? Мои приятели, например, говорят, что звукоизоляционными шлемами пользоваться опасно. Не услышишь, если что случится…

Я боюсь будущего. Я не хочу лишиться контакта с людьми. Я хочу летом слышать и сверчков и все лесные шорохи. Я знаю людей, они немногим старше меня, а сверчков уже не слышат. Я видел много пожилых рабочих, которые очень сильно пострадали от шума.

Они сделались такими подозрительными…

А то, что человек постоянно находится в напряжении? У многих лица дергаются от нервного тика",

Третий рабочий. "Мне было сорок лет, когда я начал работать в ЛКАБ, меня приняли в виде исключения, обычно таких стариков не берут. До этого я был лесорубом и дорожным рабочим. На руднике я сначала работал на погрузке, потом — бурильщиком. Все было хорошо, да пальцы начали неметь. Они делались совсем белые, как бумага. Это из-за воды: инструмент приходится держать так, что вода все время течет в рукавицы. Иногда по утрам пальцы у меня были совершенно мертвые. Я ими ничего не чувствовал, жена могла бы их отрубить, я бы и не заметил. (Смех.) Теперь стало лучше. Легкие у меня в полном порядке. А вот бронхи подкачали. Врач сказал, что это хроническое, с этим уже ничего не поделать. Ночью или утром, когда просыпаюсь, горло так и дерет от сухости и дышать трудно, надо полоскать. Но легкий здоровы. У нас на руднике строгий контроль. Врачи. И за слухом тоже следят. Правда, слуха-то я лишился. Из-за машин. Как раз когда у меня начали неметь пальцы, я заболел еще и ревматизмом. Пальцы прошли, а вот ревматизм остался. Врач сказал, что эта болезнь не проходит, но полегче мне станет. Только надо следить, чтобы ноги были всегда сухие. А на обогатительной фабрике я не обращал на это внимания и работал по колено в воде. Ревматизм сразу же дал себя знать. А с бронхами это не опасно, только вот одышка и потеешь все время.

Это я заработал под землей. Там тяжелый воздух. Нечем дышать. Проработаешь в таком воздухе целую смену, а потом долго не можешь откашляться, и мокрота совершенно черная…