Шведские остановки - Владимир Чивилихин

Одним из таких капитанов был швед из Лулео, привезший сюда сибирские кедры. Неизвестно, как он выглядел. Воображение рисует традиционные баки и бороду, неизменную можжевеловую трубку в зубах, зюйдвестку из грубой материи, пропитанную жиром, видавшую виды робу, сапоги с высоченными голенищами. Не знаю, на чем он плавал — на клипере или бриге, но вероятней всего — на так называемой ш н я в е, очень популярном, как считают знающие моряки, скандинавском купеческом корабле тех времен. Не могу я внятно объяснить, что такое шнява, однако по морским справочникам можно установить, что шнява — двухмачтовое судно, своим вооружением (на морском языке это слово означает не боевые орудия, а парусное оснащение) "очень похожее" на бриг, но "отличалось от него отсутствием прямого грота и грот-стакселей, наличием двух блиндов и тем, что косой гафельный грот крепился своей передней шкаториной не к грот-мачте, а к установленной сзади параллельно стреле, упиравшейся в задний край грот-марса, что нижняя шкаторина косой бизани гика не имела и едва доходила до гака-борта"; Сознаюсь, что у меня от морских слов начинается аллергия, и зря все же мы жалуемся на сложность современной технической терминологии…

Так вот, шведский морской капитан, наизусть знавший все выше процитированные премудрости и много больше того, — лицо не безымянное. В Ботническом заливе и за его пределами он был известен под кличкой "Капитан Балаклава". Жил он в Лулео, где той порой развернулось большое парусное судостроение. У моряков тут были крестьянские хозяйства и семьи, но, когда залив освобождался ото льда, они расплывались по белу свету.

"Капитан Балаклава" ходил в Англию, Америку и Австралию, но чаще всего на Черное море, возил в Крым лес. а оттуда соль. Не раз он плавал и на Белое море, огибая Скандинавский и Кольский полуострова.

И снедала этого легендарного шведского моряка одна необычная страсть. Отовсюду, где он бывал, "Капитан Балаклава" привозил заморские растения, пытаясь их приживить на родине, в северной Швеции. Почти наверняка саженцы сибирского кедра, поразившие его своей густотой и очень похожие на маленьких медвежат, он привез с Соловецких островов.

Дело в том, что там, в местном монастыре, был прекрасный дендрарий, почва которого обогревалась горячим воздухом от печей, текущим по невидимым, закопанным в садовую землю трубам. В монастырском саду жили сотни диковинных растений, цвели и плодоносили южные фрукты. А вокруг монастыря с XV века росла чудесная кедровая роща. которая, кстати, по сей день жива, и — диво дивное! — лесные ученые обнаружили, что это единственная искусственная роща сибирского кедра, в которой наблюдается естественное возобновление.

И вот прошло почти двести лет с тех пор, как "Капитан Балаклава" привез в Лулео кедры. Все до единого растения, что он посадил здесь, погибли, кроме кедров. Остались десять могучих сибирских красавцев, доставивших обыкновенную человеческую радость нескольким поколениям жителей Лулео и продолжающих свою скромную, тихую службу людям.

На вертолетах шведских ВВС летим к саами, лопарям. Вершины плоских гор, покрытых сизо-зелеными мхами, проплывают внизу.

На склонах дотаивает снег. Видно, как начинаются реки. Вот обширный цирк заканчивается узкой глубокой щелью и белой лентой срывается вниз водопад. В низинах меж гор — чахлые и редкие заросли, только что распустившие первый лист.

Озеро Лагнас, километров сто пятьдесят от Кируны. Небольшой поселок Салтулуокта на берегу, в ивняке и горной березке. Даже трудно назвать это селением. Председатель поселка Ампут Ива Куольбк объяснил, что зимой они живут в Ёкмоне, центральном своем поселке, в обычных домах с удобствами, а олени сейчас на выпасах за сто — двести километров от этого озера. И нельзя было понять, что делают саами здесь, в Салтулуокте.

— Вы всегда в таком костюме? — спросил я.

— Нет, это — праздничное одеяние саами.

Ну, для туристов такой поселок и все эти одежды с яркими рантами и вышивками — захватывающая экзотика. И многие охотно платят доллары и марки, чтобы побыть часокдругой среди представителей европейской оленеводческой полукочевой народности. А мне показалось, что здесь больше рекламы, чем подлинно саамского образа жизни. Да какая "уж тут экзотика, если даже не разобрать было, кто кого больше фотографирует — мы жителей этого поселка или они нас. Предупредили, чтобы мы не спрашивали- мужчин, сколько у них оленей: саами считают этот вопрос нетактичным. Хорошо, не станем спрашивать.

Мы в кругу мужчин. Интересуемся бытом, семейным укладом, здоровьем детей, а они спрашивают, как живут советские саами и правда или нет, что наши оленеводы могут коллективно купить аэросани. Отвечаем, что покупают не только аэросани, но вездеходы, рации и даже арендуют вертолеты. Потом говорим о весе оленей. Здесь они мелкие, и саами хотят знать подробности о достижениях советских ученых, которые вывели породу оленей значительно большего веса. Говорим о тундровых пожарах, рыбной ловле и охоте: зверя и птицы становится, мол, все меньше и меньше, понятное дело. Саами с благодарностью вспоминают о нашем посольстве и советских охотничьих организациях, которые недавно по их просьбе прислали в Ёкмокдве пары диких северных гусей, исчезнувших здесь. Короче, разговор получился интересным, о деле, и мне показалось, всем было хорошо оттого, что он оказался несколько выше стандартного туристского уровня. "Саами" порусски значит "люди", иэти люди понравились мне своей серьезностью, радушием, реакцией на шутку. Когда один из них спросил, есть ли в Советском Союзе комары, а я ответил, что у нас водятся комары, которые начисто откусывают уши, то все долго, со слезой смеялись.

И с женщинами разговоры были. Жена хозяина Сунн Ристин угощает вкусными бутербродами с копченой олениной, горячим кофе и объясняет, что вот тут, возле печи, — главное место жилища, место хозяйки.

— А где сидит муж?

— Если хорошо себя ведет — рядом, — улыбается Сунн Ристин. — Если плохо — вон там, у двери.

— Какой национальный напиток саами?

— Кофе, — смеется она.

В поселке стоит церковка, сделанная в традициях саамских построек. Молодой священник в джинсах, свитере, с фотоаппаратом через плечо показывает нам священные писания, изданные на языке саами. Других книг в поселке я не увидел и вспомнил одну подробность встречи с губернатором. Я спросил его, сколько представителей десятитысячного населения саами выбрано в шведский парламент и губернское собрание. Он ответил, что таких нет, но из десяти членов губернского совета один обязательно саами, назначаемый правительством…

Интересны саамские жилища — простое и мудрое приспособление народа к природе и климату. Откровенно говоря, я не абсолютно уверен вообще-то в известном допущении, будто все люди вначале жили в естественных пещерах. Человека породил лес — только в этой природной стихии он мог в те времена прокормиться и обогреться, а о пещерах в лесах я что-то не слыхивал. Чтобы защитить свои очаги от непогоды, первые люди пускали в дело любой местный строительный материал. Основные принципы и приемы первостроителей жилищ сохранились с древнейших времен до наших дней.

Скопление русских изб называется деревней, потому что строились они из лесин, из, дерева. Мы знаем жилища, сделанные в ракушечнике и лёссе, землянки-копанки, глиняные хаты, каменные сакли, травяные шалаши, берестяные чумы, полотняные шатры, снежные иглу, яранги из шкур, юрты из войлока, хижины из бамбука, тростника, листьев пальмы-рафии, фанзы, типи, вигвамы… Традиционая саамская ката не похожа ни на одно из перечисленных жилищ. Из чего, казалось бы, можно сделать тут помещение, которое способно защитить от ветров, дождей, снега, мороза, комарья? Землянка? Но сыра и мерзла земля в северной тундре. Крупновалунный камень тоже не годится для построек. Лес тут низкорослый, кривоватый, а на оленьих шкурах саами только сидят и лежат. Глина? Но ее нет здесь, а если б и была, то совсем бы не подошла к сырому и морозному заполярному климату, растрескалось и расползлось бы любое строение из нее. О глине, между прочим, я вспомнил потому, что меня поразило почти одинаковое название основного жилища саами "ката" и украинцев "хата". Неужто такое совпадение чисто случайно?

Уже дома я начал обзванивать знакомых украинцев, живущих в Москве. Ни писатели, ни ученые, ни инженеры, выросшие в хатах, не знали происхождения слова "хата". Не задумываясь еще, зачем это мне, полез в атласы и словари. Нашел населенный пункт Ката на Ангаре и одноименный бирманский город на реке Иравади. Да только это ничего не прояснило. Постойте-ка, постойте! Но в английском "cot" — "хлев", "cottage" — дача, загородный дом, по-немецки "cote" — "хижина"! Подчиняясь какому-то странному предчувствию, схватил с полки книжного магазина только что вышедшие очерки топонимики Э. Мурзаева, не популяризатора, а серьезного ученого, что всегда надежней, если хочешь узнать достоверное.