Рубикон - Наталья Султан-Гирей

IV

В пьяной драке Гаю Октавию проломили голову. Покойник оказался оборотистей, чем можно было ожидать, и завещал сыну коллекцию коринфских дорогих ваз, а дочери приличное приданое.

Овдовев, Атия проплакала недели две и остановила свой выбор на молодом Марции Филиппе. Он был из хорошей патрицианской семьи, миловиден и прекрасно воспитан.

Молодой человек с радостью женился на племяннице триумвира и увез ее в Македонию, где стоял его легион.

Атия перед отъездом заявила, что берет сына с собой. Бабушка и прабабушка в отчаянии заклинали ее не губить дитя, грызли Цезаря, что он не любит маленького. От него зависит не пустить ребенка в дикие страны, а назначить Филиппа военным трибуном в Риме. Но консул не согласился. Именно теперь, когда взоры всего Рима обращены на него, он не находит нужным нарушать закон для своего зятя: "Каждый квирит должен пройти все тяготы военной службы, а не прятаться за тогу дяди!"

Октавиана увезли, и родное гнездо стало мрачным, как фамильный склеп. В покинутом жизнью доме две старые женщины день и ночь пряли. Сестра Юлия крепилась. Она поседела, сгорбилась, но не упрекала брата. Цезарь и сам тосковал не меньше ее.

Возвращаясь домой, он останавливался у порога и долго прислушивался, не раздастся ли каким-либо чудом топот маленьких ножек. Матрона Аврелия не переставая спрашивала сына: “Где ребенок? О чем Цезарь думает?” Теперь она согласна — ее сын тиран... Куда увезли малютку? Знать она не знает всякие там законы — везите маленького домой!

Гирсий с эскортом самых преданных ветеранов был послан во Фракию, где стояли войска Марция Филиппа. Филипп и не думал удерживать пасынка. Все равно ему в Риме не служить. Излишняя щепетильность Цезаря разрушила все его планы. Как же он просчитался, женившись на немолодой, некрасивой вдове, матери двух больших детей!

Атия с радостью собирала сына в дорогу. Она сама проводит его в Рим и. погостив у матери, вернется к мужу.

Старый дом на углу маленького форума ожил. Жизнь Цезаря вновь согрелась глубоким радостным смыслом. Он с гордостью любовался военным азартом своего наследника. Октавиану нравилось, когда, маршируя мимо, железные когорты приветствовали Цезаря. Малыш старался первым выкрикнуть салют, чтоб услышать в ответ раскатистое: "Аве, Октавиан Цезарь!"

Ласковый и кроткий дома, на людях ребенок дичился или держался с вызывающим высокомерием. Ему шел пятый год, но он был не по годам мал и хрупок, хотя и очень миловиден. И, зная это, кокетничал, как хорошенькая девочка.

Цезаря поражали в племяннике смесь ребячливости и слишком раннего умственного развития. В Сенате мальчик сидел тихо и с вниманием вслушивался. Придя домой, к удивлению Цезаря, он не без юмора представлял бабушкам и сестре всех ораторов в лицах. Особенно удачно он передразнивал патетические жесты Цицерона.

Малютка любил слушать чтение вслух и слушал с одинаковым упоением все подряд: походы Александра Македонского, любовные приключения, рассуждения Цицерона о дружбе и обязанностях, путешествия греческих мореходов и карфагенских купцов. Наслушавшись до одури, часами сидел недвижно, устремив глаза в одну точку, или тихонько разматывал или сматывал разноцветные клубочки шерсти, перебирал яркие красивые тряпочки.

Желая развлечь племянника, Цезарь просил Антония привести в гости его падчерицу Клодию.

Супруга благородного Марка Антония Фульвия с дочерью посетили престарелых матрон. Женщины беседовали о погоде. Октавиан занимал свою гостью. Но вскоре дети повздорили. Бойкая Клодия дернула мальчика за волосы. Октавиан растерянно хлопнул ресницами, закрыл лицо руками и заплакал, тихо и безутешно.

Дома Фульвия избила дочь. Вернувшийся под вечер Антонин снял ремень и добавил.

— Уступать надо, уступать, — повторял он, стегая девочку, — а не дергать за волосы. Позовут еще — запомни.

Не беспокойся, — перебила Фульвия, — больше не позовут.

Она угадала.

V

Год консульства истек. Римский мир снова разделялся на две неравные половины. Богатые провинции Востока, Африка, с ее крупными портовыми городами и средоточием торговых путей, усилиями Цицерона и дружным натиском отцов отечества достались Кнею Помпею. Лесистый, малолюдный запад — Иберия, обе Галлии и еще не исследованные Британские острова — Цезарю. Гай Юлий не протестовал. Его манило неведомое.

Земля от Падуса,[25] текущего по болотистым лугам к Адриатике, до вечно бурного и туманного моря Усопших Душ[26] звалась Галлией. Высокие горы разделяли ее на Цизальпинию, плодородную равнину между Падусом и горными подножиями, и Трансальпинию — лесистые страны кельтов, бриттов и северных галлов. Горы те звались Альпами, потому что они зимой и летом были одинаково покрыты снегом, а слово "альпа" все равно, как и латинское "альба", значит на языке северных италиков "белый".

Когда-то Ганнибал пересек Альпы и с льдистых вершин спустился в цветущие земли Италии. Но то был беспримерный подвиг. Римские же путешественники, воины и купцы предпочитали более удобный путь вдоль побережья Тирренского моря или от Остии до Массалии[27] водой, а там уже Альпы оставались в стороне и широкие римские страды вели в глубь Трансальпийской Галлии.

Издавна галлы, свирепые и воинственные, беспокоили Рим. В дни первых царей, на заре Вечного Города, квириты вспахивали свои поля, опоясавшись мечами. Каждый миг из-за болотистых далей Цизальпин могли показаться косматые шкуры галлов. Они не щадили ни женщин, ни детей. Бездомные, как дикие звери, лютые враги труда и очага, они жили грабежами.

Годы шли. Рим рос и креп, а галлы по-прежнему оставались разрозненными бродячими племенами. Уже к концу самнитских войн, за два столетия до рождения Цезаря, Галлия Цизальпинская была покорена римскими легионами. Марий присоединил к Республике Рима провинцию Аквитанию[28] - юго-запад Галлии с многочисленными греческими портовыми городами. Но Трансальпийская земля лежала за гранью Римского мира, лесистая, заболоченная, таинственная и манящая.

Цезарь знал: покорив ее, он подчинит Риму бескрайние пространства Севера, обогатит Вечный Город новыми пашнями и добычей, мехами, рабами, янтарем и оловом. Навсегда положит конец набегам свирепых варваров, разоряющих поля и очаги италиков.

Последние десятилетия варвары притихли, но еще отец Цезаря отражал под знаменами Мария кимвров и тевтонов, ринувшихся из глубины бесконечных трансальпийских лесов на Италию.

VI

Лес был так густ, что солнца не было видно. Идущие впереди прокладывали себе путь топориками. В начале похода Сильвий то и дело настороженно оглядывался и хватался за оружие, но вскоре привык к этим бесконечным дебрям. Больше месяца шли они, а кругом — лес, густые дубравы, разлапистые ели, повитые седыми космами, и болотистая, хлюпающая под ногами земля. Изредка попадалась полянка с влажной травой и странно тусклыми цветами. А в молчаливом, сыром полумраке вставали замшелые, неизвестно кем поставленные на ребро камни-дольмены. Этим камням поклонялись лесные галлы. Их жрецы — друиды, иссохшие от глубокой старости, седые, как космы мха на елях, стерегли свои святыни, и горе несчастному, кто оскорбит лесное божество.

Один легионер, веселый Крисп, посмеялся над этим мшистым обломком скалы, и в тот же день на него упало дерево и перебило ему спину. Криспа пришлось приколоть.

После этой беды легионеры, завидев издали дольмен, обходили его стороной или, остановившись перед вражьей святыней, приносили жертвы и молили галльских лесных богов не карать их. Не своей волей они пришли сюда, но исполняя замыслы судьбы, указавшей народу римскому путь за Альпы.

Первые дни похода армия продвигалась быстро. Богатые портовые города, роскошные притоны, подобострастное гостеприимство греческих и местных купцов... Сильвий познал все радости солдатского бытия. Безудержная игра в кости, вино, девушки, легкие деньги...

В Массалии чуть не убили Антония. После пира он забрался в храм и пытался во что бы то ни стало овладеть каменной богиней Галлии. Мраморная дева осталась безучастной в его объятиях. Разъяренный Антоний принялся громить святилище. Местные жители с оружием в руках накинулись на святотатца. Цезарь велел облить разбушевавшегося трибуна ледяной водой и связать до вытрезвления.

Но вскоре настали будни, полные трудов, опасностей и напряжения. Невидимый противник поражал из-за кустов и деревьев, вырастал как из-под земли у высоких дольменов. Преследовать галлов было невозможно, родные чащи прятали их. В лесах не встречалось поселений. Жилища дикарей высились на сваях среди болот и на плотах, плывущих по тихим глубоким водам северных рек.