Сизифов труд - Андрей Константинов

За весьма недолгий период вынужденного знакомства с коллективом «гоблинов» Веня, тем не менее, успел прекрасно изучить музыкальные пристрастия «крестных отцов». Поэтому он действительно не стал терзать присутствующих на вечеринке милицейских ВИПов классическим репертуаром, а заиграл собственно-изобретенное попурри на темы Френкеля – Мокроусова к кинотрилогии про «Неуловимых мстителей». Здесь было всё одновременно и знакомо, и незнакомо: вышибающие пьяную слезу интонации «Русского поля» перемежались бесшабашным чардашем а-ля Буба Касторский, последний в совершенно немыслимом перескоке перетекал в пронзительную «Вербу-Вербочку», а та в свою очередь, лихо подскочив в самом щемящем месте, оборачивалась залихватской песней Яшки-цыгана.

– Обалдеть! – доверительно склонившись, зашептала Прилепина на ухо Мешку. – Он играет просто потрясающе!

– Что ты! Венька, он ведь настоящий профессионал! Служит в концертном камерном оркестре Санкт-Петербургской консерватории.

– Надо же, а я и не знала!

В помещении кафе висела та самая, которая звенящая, тишина. В какой-то момент внимающий музыке народ был уже на волосок близок к эстетическому экстазу, но затем случился досаднейший облом – на заднем плане, за спинами у слушателей что-то грохотнуло так, что большинство из присутствующих нервно вздрогнули. Источник радиопомех обнаружился быстро: это окончательно набравшийся Гриша Холин, задремав, уронил голову на стол. И тем самым на некоторое время завладел вниманием аудитории, невольно сделавшись центровой фигурой стихийно сложившегося анекдотно-классического перформанса «морда в салате».

– …Виталя, сюда! Сюда смотри! Снимай-снимай! Уликовый момент! – возбужденно зашипел Тарас, азартно потирая руки. – Всё, теперь Гришка точно не отвертится!

Вучетич, усмехаясь, развернул камеру на сто восемьдесят градусов, захватывая видоискателем крупный план с безмятежно спящим, уморительно посапывающим Холиным. Который в очередной раз «не дожил до торта»…

– …Ну, скоро они там? Как бы нам под мостами не зависнуть! – поинтересовался Афанасьев у забирающейся в маршрутку Ольги.

– Сейчас, Борис Сергеевич, уже идут. Вернее, уже несут.

И действительно, через несколько секунд из дверей кабака, матерясь, выкатились Мешечко и Вучетич, поддерживая под руки не вяжущего лыка, контуженного «фугасами» бойца Холина. Они не без труда втянули потерпевшего в салон и, облегченно выдохнув, швырнули тело на диван-сиденье.

От такой встряски Григорий временно пришел в себя, приоткрыл один глаз и, постанывая, спросил:

– Виталя, а ты в курсе, что тот, кто способен разбудить спящего, способен на любую подлость?

– А ты в курсе, что у тебя завтра утром поезд, животное?

– Спокуха! – отозвался Холин и пьяно икнул. – Кондуктор, он не спешит. Потому что кондуктор, он всё понимает!

После того как было произнесено сие с немалым трудом давшееся философское изречение, силы оставили его автора окончательно: Григорий закатил глаз и мгновенно захрапел.

Вучетич брезгливо накрыл пьяное тело курткой и перехватил у сидящего рядом Тараса початую бутылку водки: снять стресс и физическое напряжение. Впрочем, Шевченко особо не возражал, ведь в данный момент на его плече мирно покоилась еще одна спящая голова – голова Наташи Северовой…

Мешок сел на первую парту, хлопнул дверцей и устало скомандовал Афанасьеву:

– Всё, концерт окончен – скрипки в печку! Давай, Сергеич: сначала отпускное тело домой доставим, а потом уже всех остальных.

– Если с Гришки начинать, большого кругаля получится.

– Нехай будут кругаля. Я хочу как можно скорее избавиться от трупа.

– Типун тебе на язык!

– Ну хорошо. Пусть будет по-толстовски. От «живого трупа». Поехали!

Глава вторая

Лучшее – враг привычного?

Санкт-Петербург,

5 августа 2009 года,

среда, 6:35 мск

«Я сегодня до зари встану…»

По примеру лирического героя советской патриотической песни Мешечко заставил себя подняться неприлично рано. После бурно проведенного вечера, плавно перетекшего в такой же кусочек ночи, подвиг сей дался ему нелегко. Но то был единственный проверенный способ привести себя если не в форму, то хотя бы в подобие оной…

…Примерно с часик Андрей отмокал в ванне, умудрившись даже немного соснуть. Затем поскоблился, выдул пинту растворимого кофе и засобирался по служебным делам, коих на сегодня было запланировано великое множество. Перед уходом он осторожно заглянул в спальню: жена Лера спала в позе «зародыша», что, по версии психоаналитиков, свидетельствует о внутреннем страхе перед жизнью и стремлении укрыться от ее, жизни, трудностей и невзгод. Зная авантюрный и шебутной характер супруги, можно было с уверенностью утверждать, что психоаналитики – такие же шарлатаны от науки, как, к примеру, журналисты от творчества. Последних Андрей отчего-то не переваривал как класс. Из всей отечественной периодики своим вниманием Мешечко удостаивал лишь новостной контент Интернета, журналы «Максим» и «Эсквайр», а также еженедельную газету «Явка с повинной», специализирующуюся на городских криминальных новостях. Из постоянных авторов последней с некоторых пор он особо выделял материалы Льва Цыганова, публикации которого чаще других оказывались яркими и глубокими, вызывая неизменный резонанс. Резонанс, естественно, не общественный (газеты давно перестали быть рупором), а скорее колебательно-раздражающий. Точечно затрагивающий определенные круги. Те круги, которые в теме и к которым, в частности, принадлежал сам Мешечко. Правда, порою в своих статьях Цыганов позволял себе уж слишком неприличное ерничанье, но эта его слабость с лихвою компенсировалась отличным пером и умением четко схватывать суть. Андрей давно хотел познакомиться с этим журналистом, да всё как-то подходящего случая не было. И вот буквально на днях и случай, и повод появились. Чем он, не откладывая в долгий ящик, и собирался нынче воспользоваться.

На пути к парковке, расположенной у соседнего с их домом универсама, Мешка застиг звонок начальства.

– Слушаю, Павел Андреевич.

– Голос бодрый, похвально. А вот у меня, если честно, после вчерашнего головка немного того, побаливает. Долго там еще без меня сидели?

– Не очень, – из деликатности не стал уточнять Мешок.

– Холин небось снова нажрался как свинья?

– Нажрался. Но всё было в рамках приличия. Почти, – соврал Андрей.

– Ну-ну, дай-то бог… Ты во сколько планируешь быть в конторе?

– Скорее всего, только во второй половине дня. Мне сейчас нужно в Управление «Р» заехать, к Генке Певзнеру. Они нам направленный радиомикрофон обещали по дружбе уступить. А потом планировал на Зодчего Росси, в редакцию газеты проскочить. Надо бы там с одним журом познакомиться-пошептаться. Это всё по теме судьи Зимина.

– Во-во. Как раз по поводу судьи я и хотел с тобой поговорить.

– А что такое?

– Да всё никак из головы история эта не выходит. Гришкой поведанная.

– Про Бузу и заказчика, который негр?

– Она самая, – громко и тяжло вздохнул Жмых. – У меня сегодня в одиннадцать часов заслушивание в Главке. Вот я и гадаю: то ли слить тему, от греха, то ли повременить. Сам-то как мыслишь?

– Даже не знаю, что и сказать, Пал Андреич, – честно признался Андрей. – Уж больно инфа стремная. И не то беда, что при неподтверждении застебут. А то, что в другой раз – не прислушаются.

– То-то и оно. Ладно, я эту тему докладывать пока не буду. А то прокукарекаем, на уши всех поставим, а потом выяснится, что Буза просто поиздеваться над нами решил. С негром с этим. Или того хуже: собрался с кем-то счеты свести, а нас втемную попользовать… Но судью охранять продолжайте. И охранять вживую, а не с вашими чертовыми брелочками-кнопочками!

– Больно накладно получается, – проворчал в ответ Мешок. – Люди по двенадцать часов попеременно Зимина караулят. Практически день через день. Скоро выть начнут.

– Им только на пользу. А то совсем обленились со всеми этими GPS-ами, КТС-ами, SMS-ами. В нашем мире ничего лучше старого доброго наружного наблюдения еще никто не придумал… Напомни, когда начинаются судебные слушания?

– В следующий понедельник.

– Еще раз, как там в последнем письме было сказано?

– «У вас остается совсем немного времени для того, чтобы придумать внятную причину отказа от председательствования на процессе Панова. В противном случае первый день этих слушаний может стать персонально для вас последним днем», – по памяти процитировал Андрей.

– Ч-черт! Очень хреново. И сам текст, и то, что у нас фактически считаные дни остались. В общем, так: давай езжай, решай свои дела, а когда у меня уборочная страда закончится, я тебе отзвонюсь. Ближе к вечеру засядем да померкуем, как до вторника дотянуть. Так чтобы и судью сохранить, и собственные жопы уберечь.