Бездна - Александр Авраменко

…Чёрный жирный дым гигантским столбом вздымался над городом. Иногда в просветах мелькали силуэты «штук» с их изломанными крыльями, заходящие на видимую только им цель. Сквозь грохот канонады прорывался изредка пронзительный скрежет самолётных сирен, да визг сыпящихся авиабомб больно бил по ушам. Взрывы рвали дымное облако в клочья, и по нему пробегали волны мелко дрожащей ряби, подсвечиваемые огнём взрывчатки. Что творилось в эпицентре самого попадания, лучше было не представлять, чтобы не потерять аппетит… Иногда вырываемые неимоверной силой взрывчатки в воздухе долго кружились, прежде чем упасть на землю, обломки деревянных балок, громадные камни фундамента и брусчатка мостовой, и, самое страшное — железные листы крыш. Последние были самым жутким. Они парили в вышине, поддерживаемые горячим воздухом многочисленных пожаров, а потом, неудачно извернувшись устремлялись к земле, пробивая узкой плоскостью окраин всё на своём пути, прорезая хлипкие перекрытия, рассекая слабые хрупкие человеческие тела… Не менее ужасным были осколки оконных стёкол. И горе было тому, кто попадал под близкий разрыв. Обычно воздушная волна крошила витрины и окна в мелкую шрапнель, со свистом рассекающую воздух, прошивающую самую толстую одежду. Но самое страшное — что найти стекло в телах было практически невозможно… Десятки, сотни людей корчились в муках на койках и операционных столах подземных госпиталей, и хирурги бессильно разводили руки, не в силах им помочь. Только морфий мог облегчить их страдания… Непрерывно со стороны осаждавших били и пушки. Десятки, сотни орудий. Полковые и корпусные, крупнокалиберные стратегического назначения, немецкие, итальянские, румынские… суетилась прислуга, похожая на очумевших чертей, вылезших на поверхность из своего ада…

— Geshoss!

— Feuer!

Постоянно доносилось с позиций бьющей беглым огнём батареи 150-мм гаубиц «sFH-18». Артиллеристы носились от штабелей непрерывно пополняемых боеприпасов словно наскипидаренные. Отлаженным конвейером казенники орудий глотали снаряды, заряды, чтобы клацнув хорошо смазанным затвором выплюнуть на упорно обороняющийся город очередную порцию смерти… тянулись бесконечные колонны здоровенных куцехвостых битюгов, без видимой натуги волокущих за собой полные повозки боеприпасов самых разных калибров. Не было ни крика, ни шума. Знаменитый германский порядок, орднунг. Все знали что им делать и куда идти. Аккуратно подписанные ломаным готическим шрифтом указатели, посыпанные жёлтым песочком дорожки для личного состава, стройные шеренги палаток для солдат. Строгий график «работы» с перерывами на обед. Смена первой очереди прислуги на вторую. А ту — на третью. Перерыв для остывания стволов, едкое шипение уксуса, охлаждающего раскалённые от непрерывного огня орудия. Макс смотрел на деловито суетящихся артиллеристов, слегка приоткрыв рот, чтобы не так больно било по перепонкам, заворожённый чёткостью их движений. Шесть строго рассчитанных шагов, наклон, сильные руки подхватывают уже обтёртый от смазки снаряд. Разворот, опять шесть размеренных шагов. Затвор уже открыт, и дымящаяся гильза подхвачена ладонями в асбестовых рукавицах, полуоборот — гильза звякает. Ударившись о небольшой холмик уже остывших использованных выстрелов. В это время заряжающий загоняет снаряд в ствол, умело орудует прибойником досылающий, входит следом гильза с зарядом. Поворот рукоятки, клацает затвор. В это время наводчик миллиметровыми движениями поправляет прицел, все отскакивают, рывок шнура — гулкий выстрел. Мгновенное пламя из жерла ствола, облака моментально рассеивающегося дыма, вновь рывок рукоятки, а снаряд уже наготове, прибойник, заряд, выстрел… И всё повторяется снова и снова. Тридцать минут, час… Словно не люди, а невиданные прежде автоматы обслуживают гигантский конвейер, уничтожающий огромный город, бывшую столицу когда то слишком наглой, а теперь растоптанной кованным арийским сапогом страны…

…Они входили в город. Фон Шрамм присутствовал при подписании капитуляции. Польский офицер в новенькой, даже необмятой шинели с птичьими чертами лица и застывшим навечно испугом в глазах. Казалось, что он в любую минуту рухнет на колени и завопит — Пощады, пощады! Куда же делась его гордость? Сквозь окошки штабного автобуса было видно, как поляк поминутно вытирал лоб платком, беспрестанно ёжился, чесался… Макс сплюнул. Ему было противно. Наконец дверца открылась, и парламентёр, отдуваясь, соскочил на землю. Напялил на плешивую голову нелепую четырёхугольную фуражку, подхватил свой белый флаг и направился к виднеющейся вдали баррикаде. Следом заспешил сопровождающий его хорунжий. Довольный, улыбающийся генерал Бласковиц ухмыльнулся в усы:

— Они приняли все условия…

Колонны марширующих парадным маршем гренадёров, конница, мотоциклисты, танки. Их встречали испуганные, жмущиеся к стенам варшавяне, дымящиеся развалины домов, опрокинутые городские трамваи, из которых соорудили импровизированные баррикады… И «Баденвеллер-марш», гремящий над зелёной аллеей роскошного парка Бельведера, чётко отбивающие ритм солдаты, вскинутая в приветствии своих победоносных войск рука Фюрера…

Потом началась их работа. То, для чего они сюда прибыли… Луч фонаря выхватывает из темноты испуганные чёрные глаза, чем-то напоминающие итальянские маслины.

— Всем выйти из дома на улицу! С собой только личные вещи, продукты на три дня!

Устрашающе рычит дюжий манн Готфрид, похлопывая резиновой дубинкой по сапогу. Жиды покорно ползут наружу, собираются в колонны, в руках — узелки с пищей, кое-кто толкает перед собой коляски со стариками и инвалидами. Грохочут по улицам подковы сапог эсэсовцев, легко перекрывающее униженное шарканье тысяч еврейских ног… Длинные колонны, которым нет ни конца, ни края. Они идут в гетто. Точнее, в район, который отвели под гетто. Сами евреи построят загон для себя. Впрочем, им не привыкать. Они всю жизнь живут обособленно, тесными общинами единоверцев и соплеменников, куда их согнали их реббе, духовные учителя…

— Слушай, Курт, да сколько же их тут?

Гауптштурмфюрер ухмыляется, раскуривая найденную в одном из опустевших домов настоящую кубинскую «Корону».

— А ты что думал, что в Варшаве поляки живут? Ха! Этого отродья здесь три четверти населения. Пускай теперь посидят в одном квартале, а то расползлась чума по всему городу. Думаешь, почему горожане решили сопротивляться, а? Когда имеешь семьдесят пять процентов голосов, любое решение будет в твою пользу. А вообще, в Варшаве очень трудно найти настоящего поляка…

Они смеются. Громко, не смущаясь, по-хозяйски. Германия — победитель! Наконец наступил час расплаты за позор Версаля! Сегодня — уродливое порождение Антанты, собравшее в себя самые отбросы рода человеческого. Сколько лет Польша была самостоятельным государством? Да просто мгновения на карте истории. Пожалуй, лет тридцать наберётся. Из них больше половины в двадцатом веке. То под Литвой, то — под властью Тевтонского Ордена, то под тяжёлой стопой русских государей… Да, пожалуй хорошо, что русские сейчас их союзники, а не враги, как в Великую Войну… Теперь и Антанта узнает, что значит вести войну на два фронта. Меньше месяца, и с карты Европы стёрто главное Версальское унижение. Отныне Германия и Восточная Пруссия едины. Древний Данциг вернулся в лоно Третьего Рейха. И не помогли полякам их союзники, раздувающие гневно напомаженные усы галлы и лимонники. Ничего у них не вышло. СССР, управляемый усатым Сталиным, не послушал покорно наглых западных плутократов, как при царе. Не погнал против союзников на убой тысячи и тысячи русских Ванек. Нет, хитрый грузин давно уже не кричит с трибуны о советизации Европы, о мировой революции. Наоборот, он поставил к стенке самых громких крикунов и заткнул их вонючие еврейские пасти свинцом. Сталин строит СВОЁ государство. Социалистическое. Для блага людей, в нём живущих. Как и Фюрер в Германии. Как знать, будь СССР единонациональным государством, без всяких там примазавшихся к России азиатов и кавказцев, не победил бы и у них национал-социализм, как у нас?