Черты уходящего времени - Алексей Павлович Корчагин

«А то как же, солдат ведь все изгадит и что мы тогда людям покажем», – рассуждали бывалые замполиты.

Эти доводы были выстраданы жизнью и их можно было понять. Так они боролись за свою репутацию и дальнейший карьерный рост. Потому что бессовестные бойцы рвали газеты из подшивок, чтобы достойно сходить в нужник. Туалетная бумага тогда и в обычной жизни была дефицитом, а найти другую в армии было сложновато. По этой причине подшивки газет довольно быстро превращались в натуральную рванину и портили благостную атмосферу комнаты.

Был даже вопиющий случай, когда вот так открыли Ленинскую комнату в одном подразделении, ожидаючи проверяющего, чтобы показать ему единственный во всем полку бюст Ленина из папьемаше. И что вы думаете? Аккурат к его приезду на лбу вождя мирового пролетариата кто-то слово «х…й» написал шариковой ручкой.

У этого негодяя, не то что совести – страха не было. Предупреждали же со всех плакатов, что «Ленин живее всех живых», значит может появиться и устроить разборку. Старик и в прошлой жизни бывал крут, так и писал своим соратникам: «непременно повесить», а уж в этой жизни, когда стал еще живее, страшно подумать, что мог бы сделать. И что человек себе думал? Наверное, как многие знания рождают многие печали, так и многие незнания рождают смельчаков. По мнению проверяющего, да и всех остальных начальников, в этом случае была видна явная недоработка замполита.

После отъезда этого проверяющего в части был не просто скандал. Был скандалище. Никого, конечно, не расстреляли и к уголовной ответственности не привлекли – времена не те уже были, но крови несчастному замполиту выпили много и припоминали ему этот случай долго.

Идеологический враг, как видно из этой истории, таки, нанес свой коварный удар из-за внешнего германского благополучия. Да, что и говорить, условия для нас, для замполитов, были тяжелейшие. Переживи я такое, и сам бы закрыл свою Ленинскую комнату на замок.

Однако, в моей Ленинской комнате бюстов не было, фотографии вождей висели высоко, газеты на туалетную бумагу солдатикам я сам разрешил рвать, потому что, если бы не разрешил, они все-равно бы их рвали. Но мы уговорились с ними – свежие газеты не трогать. И уговор они исполняли честно, в благодарность за то, что теперь газеты можно рвать открыто, без утайки. Все были довольны.

Обновление своей Ленинской комнаты я начал с обхода аналогичных заведений моих коллег, для заимствования идей и образов, потенциально способных реализоваться в стенах нашей батареи.

Обход удался. Его результатом стал небольшой план по воплощению заимствованного, утвержденный начальником политического отдела.

В этих заботах прошла целая неделя – а ручки у меня, по-прежнему, не было.

III

Выходило, что не такие уж Корнейчук и Радченко ушлые, а незатейливый способ приобретения ручки шел, пока, коту под хвост.

Но других вариантов у меня, пока, не было, а ручка была нужна.

Позвал я молодцов, поинтересовался, для начала, как дела вообще и, как бы между прочим, недоуменно вопрошаю о ручке, напоминаю, что сроки они установили сами, предлагаю им признать невыполнимость моей просьбы и забыть о ней.

Ребята сделали вид, что обиделись, немного возмутившись поспешности моего предложения, и сообщили, что ручка уже присмотрена, надо подождать еще пару дней, поскольку есть некоторые обстоятельства, не позволяющие исполнить задуманное в ранее ими же установленные сроки.

Передача ручки была запланирована через два дня, в воскресенье, когда у всех офицеров и прапорщиков выходной день, а у замполитов, как правило, рабочий. На сем и расстались.

Придя в воскресенье утром в казарму я застал Корнейчука и Радченко в батарейной канцелярии, которая не закрывалась, и, вместо ручки, был удостоен печальной повести о том, как они в субботу ушли в самовольную отлучку, чтобы украсть для меня ручку в немецком магазине и Корнейчук чуть не попался. Но ему удалось уйти от едва не задержавшего его работника магазина. Радченко стоял «на стреме» и замечен в противоправных деяниях не был.

По их словам, был большой переполох. Немцы обратились в военную комендатуру, которая в свою очередь устроила проверку личного состава в близлежащих к магазину воинских частях, в надежде, что воровавший ручку не успеет своевременно вернуться к построению. Но, не тут-то было – мои молодцы (конечно, мои, а чьи же они еще) успели вернуться своевременно. И их временное отсутствие замечено не было.

В конце своего повествования они резюмировали, что ручку пока не добыли, немцы их вряд ли найдут, мероприятия гарнизонной комендатуры успехом не увенчались и вряд ли увенчаются, но ручку они обязательно принесут. Какую конкретно ручку они при этом не уточнили.

Не с этим, конечно, я ожидал столкнуться в это осеннее воскресное утро. Но ощущение того, что происходит это не со мной, у меня тогда было точно.

Что из сказанного ими следовало занести в актив, а что в пассив я не сразу сообразил в этой ситуации. До меня стало постепенно доходить, что из представителя «ума, чести и совести нашей эпохи» я превращаюсь в организатора кражи ручки из немецкого магазина – лидера организованной преступной группы. И это при том, что я их в немецкий магазин не посылал, а посылал их в заброшенный подвал скрутить ручку.

Постепенно трезвое сознание стало возвращаться ко мне и в голове поселилась мысль, что все не так уж и плохо, как могло показаться изначально.

Ну, перепутали ребята заброшенный подвал с немецким магазином – с кем не бывает. Они ведь как лучше хотели. Кроме того, ручка осталась в магазине – значит ущерб никому не нанесен, бойцы на месте и живы-здоровы, никто не знает из-за чего (или из-за кого) вчера пересчитывали солдат. Вроде все и всё на своих местах. Однако, просьбу придется отозвать – не справились ребята с простейшим заданием.

Хуже было другое. Они нанесли серьезный удар по моему самомнению. Несмотря на молодость я был уверен, что силой слова могу наставлять заблудших овец на путь истинный.

Незадолго до этого курьеза я лично провел душеспасительную беседу с Корнейчуком и Радченко и связана она была с изменившимся статусом Советских войск в Германии. Войска получали гостевой статус, что предполагало привлечение правонарушителей к ответственности не по советским законам, а по законам страны пребывания.

Я намекнул им, что мне известно об их вылазках в самовольные отлучки на ближайший вещевой рынок, где торговали эмигранты из СССР, и даже то, что приносимые оттуда вещи добыты не совсем законным путем.

Воспитуемые возмущались, божились, что никогда этого не делали и даже не помышляли о подобном.

В завершении беседы я акцентировал их внимание на правовых последствиях, вытекающих из изменившегося статуса Советской армии в Германии.