Черты уходящего времени - Алексей Павлович Корчагин

простое шалопайство. А если бы его поймали, то, пожалуй это можно было бы и правонарушением назвать», – резонно рассудил Игорь Семенович, вновь припомнив эксперимент с реагентами и горящий угол здания политехнического института, чудом не переросший в полноценный пожар и окончательно отправил проступок сына в категорию шалопайства.

– Ладно, так и быть, на этот раз я тебе поверю, классной руководительнице скажешь, как есть – отругал отец, долго мучил, но криминала не нашел. Но, чтоб к деньгам в этом интернете даже не приближался. Если нужны деньги, лучше ко мне подойди. Кстати, тебе чего в жизни не хватает, я имею ввиду, на что деньги нужны?

Сын подозрительно посмотрел на отца, который деньгами его не баловал, и всегда с ворчанием, покупал ему современные гаджеты, но потом изрек:

– Да, вроде все у меня есть, вот только новый айфон скоро выйдет, неплохо было бы его возможности протестировать.

– Ладно, протестируем, – ответил отец, – только смотри у меня, помни что я тебе про чужие деньги говорил.

– Да я и сам не дурак, – сказал Андрей уже повеселевшим голосом.

Игорь Семенович поинтересовался уроками сына на завтра, домашним заданием к немалому удивлению Андрея, потому что не делал этого довольно давно, потом к еще большему удивлению сына поинтересовался какой последний фильм тот смотрел, и, получив ответ, засобирался на деловую встречу.

По дороге на встречу он твердо решил с завтрашнего дня поглубже вникать в дела сына, чтобы тот окончательно не превратился в шалопая, от которого до преступника рукой подать, если вдуматься.

А если не вдумываться?

Плачьте дети, плачьте!

Мой дядя начинал свою службу с простого матроса и дослужился до капитана второго ранга. Он частенько повторял «Не пройди я все это, я не стал бы тем, кто я есть». А стал он, как сам же и говаривал, самодостаточной личностью, что не так уж и мало, учитывая зигзагообразный характер движения нашей страны к светлому будущему. Его одногодки, а дяде было уже 68 лет, так и не сформировавшие в себе этого качества, дожив до пенсионного возраста впадали в уныние, глядя на окружившие их явления вновь образовавшейся общественно-экономической формации. Дядя был не таков. Небольшая пенсия его не смущала, и он смотрел в будущее оптимистично, свозь рюмашку крепкого алкоголя, и иронизировал, не только над окружающей действительностью, но и над собой.

Чтобы горячительные напитки не ложились бременем на его бюджет он гнал самогон, что позволяло оставаться «при деле», в уже пенсионном возрасте и, одновременно, получать удовольствие от собственного продукта. Получалось дешевле и полезнее для здоровья.

Отдавая дань глубочайшего уважения к сформировавшей его личность флотской службе, дядя ежегодно отмечал День военно-морского флота, приглашая на это мероприятие и меня.

Самогон и закуски были в изобилии, всегда присутствовал военно-морской флаг и наше застолье сопровождалось историями из его жизни.

В этот год праздник мы отмечали не на пленэре у пруда, как делали это обычно, а у него дома, изредка поглядывая в окно, за которым не переставая шел дождь.

– Ты накладывай себе еще салатика, мяска побольше бери. Это полезно для здоровья. Наш боцман всегда говорил: «Сытое тело больным не бывает. А боцман – никогда не ошибался», – приговаривал он, наполняя наши рюмки.

Наполнив их, дядя Вася бросил взгляд на телевизор, по которому шла передача об СССР. Показывали похороны Брежнева.

– Даа, – протянул дядя. – Кончилась эпоха. Давай ее помянем, да я расскажу тебе, пару забавных историй как я участвовал в траурных мероприятиях, посвященных отходу генсеков в мир иной.

Увидев мое лицо, выражавшее неподдельный интерес, дядя улыбнулся поднял свою рюмку, мы чокнулись, выпили и закусили.

– Ты понимаешь, – продолжил он. – Как-то так получилось, что кончина каждого генерального секретаря нашей Коммунистической партии, коих провожали на вечный покой, была для меня радостным событием. Ты не подумай, практически, ничего личного, – видя мое удивление заранее оправдывался дядя. – Вот, к примеру, последние почившие генсеки – хорошие были люди. При них все было чинно и благородно, и провожали их в последний путь соответственно.

– Неужели участвовал в похоронных процессиях? – с долей сарказма в голосе осведомился я.

– Нет, не угадал, – вновь наливая самогон по рюмкам отвечал дядя. – Я работал тогда в редакции одной из флотских газет, и мы устраивали на работе соревнование, кто больше заработает денег на некрологах почившим партийным лидерам и репортажах с траурных митингов по поводу их кончины, которые проходили во всех организациях.

Я покачал головой, в очередной раз удивляясь вновь открывшейся для меня стороне жизни из прошедшей эпохи.

– А что ты удивляешься, – отреагировал дядя, – я же говорил, что генсеки были люди приличные и наши репортажи и некрологи о них были «гонорарные» – за каждый из них платили отдельно, сверх полагающегося оклада. Мы бегали по организациям, у ответственных людей получали план траурного митинга, фамилии и должности выступающих, тогда ведь все по разнарядке было – никакой самодеятельности. А потом уже, играя словами, чтобы репортажи не выглядели шаблонно, писали о том, чего на самом деле не видели. В этих соревнованиях я занимал почетные вторые места, а поздравления за победу в «конкурсе-сенокосе», с небольшим отрывом, что называется у боксеров «по очкам», принимал Колька Ухарский. Вот уж фамилия говорящая, куда угодно без мыла мог залезть.

– И много заработали, – поинтересовался я.

– Ну, по тем временам неплохие деньги, практически вторая зарплата получалась. Часть денег, конечно, пропили, а на остальные, помниться, мебель, какую-то купил, со следующего генсека – сапоги жене, что-то на отпуск отложил. В общем, маленькие радости на фоне больших трагедий, – подытожил дядя.

– А до этих генсеков при твоей жизни только Сталина, умершего на посту, хоронили. Но его уход ты, наверное, не застал или застал? Сколько тебе тогда было? – осведомился я, думая, что рассказ его окончен.

– Не скажи, – повысив слегка голос ответил дядя, – Сталина я хоронил в детском саду, лет эдак в 6. В том возрасте мы хорошо уже понимали, что он самый главный в стране, портрет его даже висел у нас при входе.

И вот, когда случилась его кончина, скорбела вся страна. Руководство детского сада, а может кто и повыше, решили, что дети также не должны быть безучастны к такому горю.

Я почему-то очень хорошо, во многих подробностях, помню тот день. Нас привели в зал, где проходили все утренники и празднования наших дней рождений, в центре которого стоял уже стул с портретом вождя. Поставили нас вокруг него, друг за другом, велели руки сложить в замок за спиной. Я даже подумал, что будем репетировать что-то к новому утреннику. Воспитательница скомандовала нам: «Молча, шагом марш», аккомпаниаторша заиграла похоронный марш. Мы в скорбном молчании прошли несколько кругов вокруг портрета и тогда воспитательница стала настойчиво просить: «Плачьте