Гордая птичка Воробышек - Янина Логвин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
… второго, успевшего среагировать, встречаю кулаком в подбородок, тяну на себя и надолго лишаю дыхания ударом колена в печень…
— Скажи, Женька, что ты позволяла ему, что так трясешься за его шкуру? Что этот жлоб делал тебе та — кого, чего не делал я?
— Всё! Я позволяла и делала ему всё, слышишь! Всё! И то, в чем отказала тебе!
… рухнувшего на колени, отталкиваю прочь.
Воробышек…
Я не вижу ее, но слышу голос. Тесно прижатую к стене девчонку от меня закрывает широкая мужская спина, и я замираю на пороге собственной квартиры, в этот самый миг вспоротый болью, разорвавшей душу на части, одновременно пригвожденный к месту открывшейся глазам картиной борьбы и страшным рыком зверя, в бешенстве собственника взвившегося внутри меня.
Крупный качок. Значительно выше птички. Старше. Словоохотливее. Сильнее. И куда возбужденнее девчонки в его руках…
Они знакомы и были близки — это знание почти вышибает из меня дух…
— Сука! Ты специально заводишь меня, я знаю! Но ты напрасно думаешь, что я откажусь от тебя. Давай же, моя хорошая, как скажешь! Сейчас я готов сыграть по твоим правилам, но после ты ответишь за свои слова!
… Если я сейчас коснусь его, я окрашу его проклятой кровью весь мир, пока этот мир не сдохнет. Или не сдохну я сам.
И ее тоже. Я окрашу кровью птичку тоже, превратившись в зверя на ее глазах.
— Тихо. Не дергайся и отойди от нее. Мне кажется, или ты намерился в моем доме безнаказанно трахнуть мою девушку?
Он смотрит на меня стальными глазами, ясно расслышав акценты. Скользит изучающим взглядом, настороженно раздувает ноздри, с удивлением встречая предупреждающий рокот зверя, вернувшегося на свою территорию, затрепетавшего в предвкушении неминуемой схватки.
— Твою девушку?.. Зая, ты сказала он твой репетитор, ты солгала?
— Нет! Пожалуйста, Игорь, не тронь его! — тонкие руки птички, взметнувшись из-за плеч незнакомца, касаются чужого лица, и я тут же надстраиваю над оскалившимся в болезненном рыке зверем холодные клети, временно остужая пыл, заставляя его в бессильной ярости скулить и царапать когтями ледяной пол. — Он просто здесь живет. Он ни при чем, слышишь! Я сейчас соберу вещи, и мы уйдем! Уйдем, обещаю…
Такой родной голос, по которому я скучал. Так много сказавший мне этой фразой…
— Знаешь, что полагается лгунишкам, моя хорошая? Наказание с последующим извинением в коленопреклоненной позе.
А вот за это ты заплатишь…
— Рыба! Филин! Сюда! — и вновь удивленный стальной взгляд, еще жестче, еще холоднее. Видимость, за которой уже родился страх. — Говоришь, надо с тобой считаться, парень?
— Говорю. Давай выйдем, кто-ты-у-нас-есть, не хочу пугать ее видом твоей крови.
Он смеется, надеясь выгадать время. Все еще не веря, что привкус меди вот-вот появится на его языке. Он не привык отступать, но уже понимает, что просто теперь не будет. Ни для него, ни для меня.
— Она моя! Если ты не понял, парень, я пришел за своей девчонкой. Не мешайся под ногами, раздавлю!
Я набрасываю на зверя пудовые цепи и вбиваю в кандалы клинья. Впиваюсь в холку жесткой пятерней, пытаясь удержать в рвущихся путах.
— Пожалуйста, Игорь, отпусти! Ну, зачем я тебе? Ради забавы? Тебе всегда хватало игрушек, так откажись от одной, ты даже не заметишь!
— Ошибаешься, золотая! — Он возвращается к птичке и трогает ее волосы — последний раз в своей жизни. С неожиданной тоской и лаской в пальцах, так, как мог бы ее ласкать я. — В моей игровой комнате тебе всегда будет отведено главное место. Может, я — ужасный Карабас-Барабас и не люблю терять игрушки? Любимые игрушки. А ты, Женечка, знаешь, как в отношении тебя обстоят дела.
Я сбрасываю с клети внешние ледяные замки, позволяя крепким стенам содрогнуться под ударом мощного плеча.
— Я тоже эгоист и не намерен делиться. Кажется, чертов кукловод, я ясно сказал отойти от нее!
Черт! Мне бы только выдернуть отсюда воробышка! Но гость, словно чувствуя мою еле сдерживаемую ярость, не отходит от девчонки.
— А не могу! — со смехом выдавливает раздирающую его изнутри злость. — Смотри, какая девочка, — цедит сквозь зубы, открывая птичку моим глазам, и властно касается рукой ее кожи. — Куколка! А ты, херов **арь, шмоток пожалел, с сумками заставил бегать…
А дальше мир раскалывается напополам. Едва я вижу ее — обнаженную, испуганную у стены, я понимаю, что сдохну, но поломаю пальцы, касающиеся сейчас ее тела. Нежного, мягкого в линиях, светлого… Я не могу оторвать от него жадных глаз, не хочу, но скольжу взглядом по высокой упругой груди, животу, ниже, туда, где смыкаются ее гладкие бедра… Гладкая, вся… И такая желанная рассветная девчонка, с застывшим вскриком на полураскрытых губах. Пригвожденная к стене печатью требовательных рук, униженная прямым взглядом направленных на нее двух пар мужских глаз. В страхе за меня выдохнувшая:
— Прости…
Я вижу слезы на ее щеках и понимаю, что ждал слишком долго. Что вряд ли остановлюсь, даже если тот, кого она сейчас сводит с ума и заставляет сбиваться в дыхании одной только близостью тела, кто уже познал ее и признал своей, окажется ей дорог.
— Он дорог тебе?
Она в отрицании дергает подбородком и неожиданно громко всхлипывает. Затыкает ладонью рот, прерывая плач. Он пугает ее до черта, до рассыпания костей, до нутра. Губы не послушны мне, а сердце останавливается, ударившись о грудь с особой силой. И вдруг заходится в бешеном ритме вместе с утробным рыком: моя!
— Шлюха!
Красная пелена омывает взгляд, и зверь вырывается из клетки. Дает выход вскипевшей ненависти, оскаливает в злой хватке клыки, выпускает когти, желая рвать… но тут же испуганно скуля, прижимает морду к полу, увидев ломаное падение птички.
Она скрыла лицо под волосами, и даже когда я поднимаю ее, вздернув вверх за холодные плечи, прячет взгляд за плотно сомкнутыми веками…
— Женя…
…уходит так глубоко в себя, что мне приходится вырывать ее у отчаяния, снова и снова повторяя ее имя. Пряча звенящее дрожью и болью унижения тело от впившегося в него холода под слоем теплой одежды, в тщетной надежде вернуть девчонку…
— Женя…
…Умеряя силой воли рвущийся из меня крик. Смиряя желание, не позволяя рукам, окрасившимся кровью, решиться на большее. Чтобы не оттолкнуть еще дальше, не испугать… И не отчаяться самому.
— Женя! Посмотри на меня. Пожалуйста…
Я не сдерживаюсь и касаюсь рукой холодной кожи. Провожу пальцами вдоль влажной от слез щеки, почти умоляя птичку подарить мне взгляд.
И она отвечает. Широко распахивает свои невозможно-серые глаза и выдыхает чуть слышно: