Анж Питу - Александр Дюма

— Продолжайте! Продолжайте! Только не отнимайте у меня надежду, что я исцелюсь, утешусь и спокойно вернусь в родную деревню.

— Деревня… Послушай, Бийо, вся наша надежда на деревню. Деревня — это спящая революция, она переворачивается раз в тысячу лет, и всякий раз, когда она переворачивается, у королевской власти кружится голова; деревня перевернется, когда придет пора покупать либо завоевывать это неправедно приобретенное добро, о котором ты только что говорил и которым владеют дворяне и духовенство; но чтобы побудить деревню собирать урожай идей, надо побудить крестьянина завоевывать землю. Становясь собственником, человек становится свободным, а становясь свободным, становится лучше. Нам же, избранным труженикам, — перед нами Господь соглашается приподнять покров будущего, — нам предстоит тяжкая работа, мы должны дать народу сначала свободу, а затем собственность. Здесь, Бийо, жизнь деятельная, быть может, неблагодарная, но зато бурная, полная радостей и горестей, полная славы и клеветы; там — холодный неподвижный сон в ожидании пробуждения, что свершится по нашему зову, зари, что придет от нас. Как только деревня проснется, наш кровавый труд закончится и начнется ее труд — мирный труд на родной земле.

— Какой же тогда совет вы мне дадите, господин Жильбер?

— Если ты хочешь быть полезным своей стране, своему народу, своим братьям, всему свету — оставайся здесь, Бийо, бери молот и трудись в этой кузнице Вулкана, где куются молнии.

— Остаться, чтобы смотреть на резню, а может быть, и самому резать?

— Как это? — спросил Жильбер со слабой улыбкой. — Тебе — и резать, Бийо, что ты такое говоришь?

— Я говорю, что если я останусь здесь, как вы советуете, — воскликнул Бийо весь дрожа, — то вот этими руками повешу первого, кто станет привязывать веревку к фонарю!

Улыбка Жильбера стала более явной.

— Выходит, — сказал он, — ты меня понял и сам готов стать убийцей.

— Да, убийцей негодяев.

— Скажи, Бийо, ты видел, как убивали де Лома, де Лонэ, де Флесселя, Фуллона и Бертье?

— Да.

— Как называли их те, кто их убивал?

— Негодяями.

— Верно, — подтвердил Питу, — они называли их негодяями.

— Да, но прав я, — настаивал Бийо.

— Ты будешь прав, если ты будешь вешать, да; но если тебя повесят, ты будешь не прав.

Этот неопровержимый довод заставил Бийо опустить голову, но внезапно он снова гордо вскинул ее:

— Вы будете меня уверять, — сказал он, — что тот, кто убивает беззащитных людей, за которых поручились общественные избранники, такой же француз, как я?

— Это другое дело, — ответил Жильбер. — Да, во Франции есть разные французы. Во-первых, есть французский народ, среди которого Питу, ты, я; кроме того, есть французское духовенство; кроме того, есть французская аристократия; таким образом, во Франции три вида французов, каждый из них француз по-своему, то есть с точки зрения своих интересов, и это не считая французского короля, француза на свой лад. Видишь ли, Бийо, в том-то и состоит революция, что все французы получили право быть французами на свой лад. Ты будешь французом на один манер, аббат Мори — на другой, отличный от твоего, Мирабо будет французом не таким, как аббат Мори; наконец, король будет французом иным по сравнению с Мирабо. Теперь, Бийо, мой замечательный друг, отличающийся прямотой и здравомыслием, ты дошел до второй части вопроса, о котором я толкую. Сделай одолжение, посмотри вот сюда.

И Жильбер показал фермеру бумагу с печатным текстом.

— Что это? — спросил Бийо.

— Читай.

— Э! Вы же прекрасно знаете, что я не умею читать.

— Тогда вели Питу прочесть.

Питу встал и, приподнявшись на цыпочки, заглянул через плечо фермера.

— Это не по-французски, — сказал он, — и не по-латыни, и не по-гречески.

— Это по-английски, — ответил Жильбер.

— Я не знаю по-английски, — высокомерно сказал Питу.

— А я знаю, — сказал Жильбер, — и переведу вам этот документ, но прежде прочитайте подпись.

— Питт. Что такое Питт? — спросил Питу.

— Сейчас объясню, — сказал Жильбер.

XVI

ПИТТЫ

— Питт, — продолжал Жильбер, — это сын Питта.

— Смотри-ка! — удивился Питу, — прямо как в Священном писании. Значит, есть Питт Первый и Питт Второй?

— Да, и Питт Первый, друзья мои… Слушайте внимательно, что я вам расскажу.

— Мы слушаем, — в один голос ответили Бийо и Питу.

— Этот Питт первый целых тридцать лет был заклятым врагом Франции; он боролся с ней, сидя в своем кабинете, прикованный к креслу подагрой. Боролся с Монкальмом и Водрёем в Америке, бальи де Сюфреном и д’Эстеном на море, Ноаем и Брольи на суше. Этот Питт первый все тридцать лет отстаивал точку зрения о необходимости свергнуть французов с европейского трона. Постепенно он отнял у нас все наши колонии, все индийское побережье, полторы тысячи квадратных льё в Канаде, все наши заморские торговые дома; потом, когда он увидел, что Франция на три четверти разорена, он призвал своего сына, чтобы разорить ее вконец.

— О-о! — заинтересовался Бийо. — Так, значит, Питт, который нынче…

— Совершенно верно, — перебил Жильбер, — это сын того самого Питта, о котором вы уже знаете, папаша Бийо, о котором знает Питу, о котором знает весь мир; этому второму Питту в мае исполнилось тридцать лет.

— Тридцать лет?

— Как видите, он времени не терял, друзья мои. Вот уже семь лет, как он правит Англией, семь лет, как он проводит в жизнь теории своего отца.

— Значит, нам еще долго его терпеть, — заметил Бийо.

— Да, тем более что Питты обладают большой жизненной силой. Позвольте мне вам это доказать.

Питу и Бийо закивали, показывая, что внимательно слушают.

Жильбер продолжал:

— В тысяча семьсот семьдесят восьмом году Питт-отец, наш враг, был при смерти; врачи объявили, что жизнь его висит на волоске и малейшее усилие разорвет этот волосок. Тогда в парламенте как раз обсуждали вопрос о том, чтобы предоставить американским колониям независимость, дабы предотвратить войну, разжигаемую французами и грозившую поглотить все богатство и всех солдат Великобритании.

Это было в ту эпоху, когда Людовик Шестнадцатый, наш славный король, единодушно именуемый народом отцом французской свободы, торжественно признал независимость Америки; там, на полях сражений и за столом совета, одерживали верх шпага и гений французов; тогда Англия обещала Вашингтону, то есть предводителю повстанцев, что признает американское государство, если оно вступит в союз с англичанами против Франции.