Третий рейх изнутри. Воспоминания рейхсминистра военной промышленности. 1930–1945 - Альберт Шпеер

Отчужденность Гитлера прогрессировала медленно, почти незаметно. Начиная с осени 1943 года он, бывало, произносил одну и ту же фразу, свидетельствовавшую о том, как горько он переживал свое одиночество: «Шпеер, скоро у меня останутся только два друга: фрейлейн Браун и моя собака». В его голосе звучали такое недоверие и страдание, что я даже не пытался убедить его в своей преданности. И это единственное предсказание Гитлера полностью сбылось, но его заслуга лишь в том, что он выбрал верную любовницу, а собака во всем от него зависела.

Позже, за много лет тюремного заключения, я понял, что значит жить в состоянии постоянного психологического напряжения. Только тогда мне пришло в голову, что жизнь Гитлера во многом была аналогична жизни заключенного. В его бункере, лишь в июле 1944 года ставшем похожим на склеп, всегда были толстые стены и потолки, как в тюрьме. Железные двери с железными засовами охраняли малочисленные входы и выходы, и даже редкие прогулки за колючей проволокой дарили ему не больше свежего воздуха и контактов с природой, чем кружение узника по тюремному двору.

Рабочий день Гитлера начинался с послеобеденного оперативного совещания около двух часов дня. Сторонний наблюдатель не заметил бы отличий от совещаний, проводившихся, например, весной 1942 года. Практически те же генералы и адъютанты собирались вокруг большого стола, на котором расстилали оперативные карты. Однако события прошедших полутора лет оставили глубокие следы: все присутствующие явно постарели и устали, а призывы и приказы фюрера воспринимали весьма сдержанно и равнодушно.

Сначала обсуждались положительные аспекты. Судя по показаниям военнопленных и разведдонесениям с русского фронта, силы врага должны были вот-вот иссякнуть.

Наступающие всегда несут большие потери в живой силе, но даже с учетом огромного превосходства России над Германией в численности населения ее потери все равно были ошеломляющими. Самые незначительные наши успехи раздувались в ходе этих дискуссий до колоссальных масштабов, дабы убедить Гитлера в том, что в конце концов мы обескровим армию Советов и остановим ее наступление. Более того, многие из нас верили, что Гитлер сумеет закончить войну в нужный момент.

Йодль представил Гитлеру доклад с прогнозом развития событий на следующие несколько месяцев. Одновременно он попытался вернуть себе возможность выполнять обязанности начальника штаба оперативного руководства, которые последовательно узурпировал Гитлер. Йодль прекрасно знал о недоверии Гитлера к доводам, основанным на расчетах. Даже в конце 1943 года Гитлер с презрением говорил о докладной записке генерала Георга Томаса, в которой тот чрезвычайно высоко оценил советский военный потенциал. Гитлер был так раздражен, что вскоре после получения докладной записки запретил Томасу и всему ОКВ впредь заниматься подобными изысканиями. Когда осенью 1944 года мое управление планирования, надеясь помочь штабу оперативного руководства войсками принимать решения, провело исследование возможностей вражеской военной промышленности, Кейтель не преминул упрекнуть нас в излишнем усердии и запретил передавать подобные документы в ОКБ.

Йодль прекрасно понимал, сколь серьезные препятствия ему предстоит преодолеть, а потому поручил молодому полковнику авиации Кристиану вкратце изложить суть вопроса на оперативном совещании. Выбор пал на Кристиана, поскольку он был женат на одной из секретарш Гитлера, неизменно посещавшей ночные чаепития, то есть обладал немаловажным преимуществом. Йодль надеялся раскрыть тактические планы врага на более или менее длительный период времени и сделать выводы о том, какие последствия это будет иметь для нас. Из всей этой затеи я помню лишь, как полковник Кристиан показывал не проронившему ни слова Гитлеру различные пункты на нескольких больших картах Европы. Во всяком случае, у Йодля ничего не вышло.

Не встречая никакого сопротивления со стороны военного командования, Гитлер продолжал принимать все решения единолично, полностью пренебрегая анализом военной ситуации и материально-технического обеспечения войск. Он не опирался на исследовательские группы, которые могли бы проанализировать все аспекты наступательных операций, оценить их эффективность, предусмотреть вероятные контрмеры противника. Персоналы штабов обладали более чем достаточными знаниями для ведения современной войны – требовалось только ставить перед ними цели. Правда, Гитлер воспринимал информацию о ситуации на отдельных участках фронта, но предполагалось, что обрывочные сведения могли соединиться в единое целое лишь в его голове. Так что фельдмаршалы и ближайшие помощники Гитлера выполняли лишь функции советников, ибо решения он обычно принимал заранее и изменениям подлежали лишь несущественные детали. К тому же он не пожелал извлечь урок из результатов Восточной кампании 1942–1943 годов и повторял одни и те же ошибки.

В Ставке, где весь персонал изнемогал под тяжелейшим бременем ответственности, пожалуй, даже радовались приказам свыше. Это освобождало от принятия самостоятельных решений и служило оправданием при неудачах. Очень редко кто-нибудь из штабистов добивался перевода на фронт, мотивируя это тем, что больше не может поступать против своей совести. По сей день для меня остается загадкой, почему, несмотря на критическую оценку положения, ни один из нас не осмелился убедительно изложить свое мнение – ведь мы почти не чувствовали своих оков. Но в замкнутой атмосфере Ставки мы оставались равнодушными к последствиям решений Гитлера на фронте, где сражались и погибали немецкие солдаты. Снова и снова наши армии попадали в окружение только из-за того, что Гитлер накладывал вето на приказ Генерального штаба об отступлении.

Невозможно требовать от руководителя государства регулярных поездок на фронт, но Гитлер объявил себя Верховным главнокомандующим, он вникал в самые мелкие детали, а потому поездки на фронт входили в его обязанности. Если выезжать на фронт ему не позволяло здоровье, он должен был посылать специально назначенного представителя. Если же он боялся за свою жизнь, то не имел никакого права оставаться Верховным главнокомандующим.

Стоило бы Гитлеру и его штабистам пару раз съездить на фронт, и вскрылись бы фундаментальные ошибки, стоившие так много крови. Однако Гитлер и его военные советники считали, что могут руководить армиями, полагаясь лишь на оперативные карты. Они понятия не имели ни о русской зиме и российских дорогах, ни о страданиях измученных солдат, замерзающих в землянках без соответствующего обмундирования, солдат, боевой дух которых был давно уже сломлен. Гитлер передвигал на карте дивизии, которые считал боеспособными, но которые на самом деле растеряли в боях и людей, и технику, и боеприпасы. Более того, он часто устанавливал совершенно нереальные сроки. А поскольку он неизменно приказывал наступать немедленно, передовые отряды вступали в бой без оперативной поддержки, а дивизии, не успевая сосредоточить все силы, становились легкой добычей врага и в итоге уничтожались.