Страж неприступных гор - Феликс Крес

Готах устал и замолчал. Хайна, задумавшись, тоже молчала.

— Все это только предположения, Черная Жемчужина, — добавил посланник. — Очертания некоей истории, рамки, в которых все… вероятно, и даже наверняка, выглядит несколько иначе. Я показал тебе всего лишь набросок некоторых событий, но у меня нет никаких доказательств в подтверждение своих слов, поскольку, как я уже говорил, математика оказалась тут беспомощна. Посчитать можно соотношение между Ференом и Отвергнутыми Полосами, но никто не представит расчетов, учитывающих состояние и потенциал этих сил после обретения ими сознания. Так что можешь рассматривать эту историю по-своему, но помни о мудрых словах королевы, которые ты мне привела: из всего этого для Шерни следует многое, но для вас — ничего.

— Как это ничего? Я едва не убила…

— Ибо бездумные Полосы воспринимают вас… всерьез. Для себя вы Эзена, Анесса и Хайна, но для Полос камень — это камень, человек — это человек, а символ Ферена — символ Ферена, неважно какой. Вас втянули, можно сказать, по ошибке, в некие дела, которые вас, собственно, никак не касаются. Кто-то выдумал сестер королевы так же, как и сама королева, вы отражение, далекое эхо некоего мифа, и не более того. Ты носишь одолженное платье. Некто глупый и подслеповатый, хорошо знающий это платье, не увидел ничего больше, даже того, что кто-то его носит, и потому пытался запихать платье в сундук, повесить на подлокотник кресла… знаю, сколь абсурдно и смешно это звучит, тем не менее — такова история Хайны и Ридареты, Делары и Рубина Дочери Молний, Ферена и Отвергнутых Полос. Будь же мудрее Шерни. Ведь она бездумна и мертва. Как камень.

— Разве платье может помнить, что с ним когда-то делали?

— А оно помнит? Я ведь спрашиваю: что, собственно, ты помнишь о Деларе, Хайна? Ты действительно вспомнила, кем была и что чувствовала Делара, или тебя просто снабдили этими знаниями, впихнули в голову сведения, которых там раньше не было? Правда, от всей этой чуши готов содрогнуться мир, ибо законы всего мертвы, Полосы Шерни бездумны, Рубин Дочери Молний подобен камню на склоне холма, достаточно лишь его подтолкнуть… Но все-таки это чушь, и ты продемонстрировала это раз и навсегда, доказала своей преданностью, железной волей… Ты Хайна, верная воительница королевы, а прежде всего разумное существо, которое может унизить все силы Шерни вместе взятые, ибо это ты их унизила, а не они тебя.

— Унизила… — горько проговорила она.

— Ты ведь понимаешь, что я имею в виду, Жемчужина, — призвал он ее к порядку. — Кто выиграл? Маленький человек, один из миллионов, или символ двух могущественных Полос? Слепая сила, пусть и величайшая, всегда будет слабее разума и стоящей за ним воли. Ты доказала это, Хайна, — закончил он. — Думаю, сегодня я сказал все, что обещала объяснить тебе королева. Когда-то точно так же я говорил с ней. Умной, сильной, но еще слегка растерянной госпожой Доброго Знака.

— Я не глупа, ваше благородие, и ты это знаешь, — подумав, сказала она. — Но мне нужно время, чтобы разобраться со всем, что ты мне рассказал. Разложить по местам.

— Прекрасно понимаю.

— Тогда расскажи мне теперь, что случилось с тобой.

Готах рассказал, добавив сделанные на основе рассказа Хайны замечания насчет княжны Ридареты и ее приемного отца, неразумного плана, в существование которого он поверил, так же как и в то, что агарский князь отправился в Роллайну, чтобы предотвратить трагедию. Катастрофу.

— Все это крайне важно, может быть, даже для всего мира, — сказала она, когда он закончил. — Но сейчас прости меня за то, что… как обычная обиженная девушка… пусть даже воительница, побежденная в битве… спрошу о другом. О пустяках. Меня мучила тупая сила, которую пыталась усмирить другая воительница, в чем-то такая же, как я? Нечто должно было получить мою смерть или боль и унижение… и потому все так и было?

— Не знаю, Хайна. Я не могу ответить, где заканчивается пиратка Ридарета и начинается Рубин Риолата. Я верю… наверное, верю в искренность ее намерений. Но в добро, которое скрывается в душе? Пожалуй, нет. Мне трудно согласиться с Кесой, которая утверждает, что она добрая девушка, лишь выгоревшая в сражении, ведущемся уже полтора десятка лет, и совершающая преступления, чтобы предотвратить еще большие.

— Почему бы и нет?

— Потому что я думаю, что все намерения, искушения и желания… благородные порывы, отвратительные прихоти и постыдные потребности давно уже слились в ней воедино. Возможно, осталась лишь искренняя ненависть к силе, которая одновременно является проклятой и благословенной. Спроси, могла ли Ридарета руководствоваться желанием «поступить наперекор» Рубину, и я отвечу: да, наверняка да. Но если ты спрашиваешь, мучила ли она тебя потому, что не могла иначе, или ей это просто доставляло удовольствие, я не отвечу. Скорее всего, было и то, и другое. Это давно уже не человек, Хайна. Ею не движут чувства, которые мы знаем и можем назвать. Иногда эти чувства подобны нашим, но, вероятно, лишь внешне, ибо откуда они берутся, как влияют друг на друга, какими путями движутся… Я не возьмусь об этом говорить. Мне пришлось бы просто гадать.

— Кто-то ее… любит. Очень отважный человек, который спас ей жизнь. Она тоже его любит? Своего опекуна, почти отца?

Готах беспомощно развел руками:

— Не знаю, что сказать. Что значит для нее слово «любить»? Она совершенно спокойно рассказывала Кесе, как убивает собственных детей, совсем так, будто убирала из-под себя нечистоты… Да, они все содержат в себе чистую мощь Рубина, трудно сказать, живые ли они вообще. Но она носит их под сердцем, чувствует первые шевеления, рожает в муках, как и любая женщина… И помогает разрывать их на куски, которые быстро съедают рыбы. Она видит в них лишь «рубинчики», может, даже и справедливо, но все же она их мать, а внешне это обычные новорожденные, не отличающиеся от нормальных детей. Если самый могущественный из женских инстинктов мог подвергнуться подобному извращению, то что говорить об остальных инстинктах? Чувствах? Я боюсь касаться этой темы, ибо она мне не по силам, Хайна. Я не знаю, что чувствует княжна Ридарета. Вероятно, она может быть преданной, веселой, иметь друзей, уважать кого-то за что-то… Но какие при этом действуют правила? Еще раз повторяю: не знаю.

— Кеса считает так же?

— В том-то и дело, что нет. Кесу я тоже не понимаю, — признался Готах.

— Может, я попробую ее понять, — задумчиво сказала Хайна.

— Ты? Почему именно ты, которая…

Он не договорил.

— Потому что я видела это нечто вблизи, — неожиданно убедительно, почти резко проговорила она. — Ты не знаешь, о чем говоришь, ваше благородие. Если это нечто поселилось в обычной девушке и сидит там полтора десятка лет… Во имя всех Полос Шерни, ваше благородие! Ты вообще не знаешь, о чем говоришь! Мне хватило нескольких дней, чтобы я была почти готова убить самых дорогих мне людей на свете! Не знаю, чем княжна Ридарета кормит и задабривает это нечто. Но если она может быть обычной пираткой, а к тому же еще кого-то любит… бывает преданной, как ты говоришь, честной с кем-либо… Я вообще не могу себе этого представить. Мы ничто по сравнению с этой девушкой, никто! Ничто! Если все это правда, ваше благородие… Я еду к Кесе, — сказала она, касаясь виска, — и сразу же возвращаюсь, поскольку мне нужно быть рядом с королевой. У меня шрамы на лице… Какие шрамы у Ридареты в душе? — сбивчиво спрашивала она. — Нужно либо ее убить, либо ей помочь. Но оставить это просто так нельзя. Думай, мудрец Шерни! — сказала она, и это прозвучало почти как приказ. — Ты едешь к королеве. Тебе не удалось убить княжну Ридарету, значит, придумай, как можно ее поддержать. Какую новую цепь можно дать ей в руки, чтобы она крепче могла связать эту… дрянь.