Мир без конца - Кен Фоллетт

— От кого? — перебил аббат. — Монахиня не имеет права отпускать грехи.

— От отца Жофруа.

Жофруа не любил Годвина. Но что происходит? Все ждали объяснений. Сесилия продолжила:

— Керис просила позволения стать монахиней аббатства…

И снова у собравшихся вырвался крик ужаса. Настоятельница попыталась перекричать людей:

— И я приняла ее!

Поднялся гвалт. Годвин что-то кричал изо всех сил, но его слова тонули в общем шуме. Элизабет пришла в бешенство; Филемон смотрел на Сесилию с ядовитой ненавистью; Элфрик оторопел; Ричарда все это забавляло. Мерфин заметался. Согласится ли епископ? Значит ли это, что суд окончен? Не грозит ли Керис больше казнь? Как только шум несколько затих, побелевший от бешенства Годвин спросил:

— Она призналась в ереси или нет?

— Исповедь — священное таинство, — невозмутимо ответила мать-настоятельница. — Я не знаю, что она говорила священнику, а если бы и знала, то не сказала бы ни вам, ни кому другому.

— На ней есть меты дьявола?

— Мы не осматривали се, — дала монахиня уклончивый ответ, но быстро добавила: — В этом не было необходимости, поскольку девушка получила отпущение.

— Но так нельзя! — заревел Годвин, уже не делая вида, что обвинитель — Филемон. — Настоятельница не имеет права срывать судебный процесс!

— Благодарю вас, отец-настоятель… — вмешался епископ.

— Необходимо соблюсти формальности!

Ричард повысил голос:

— Они будут соблюдены!

Годвин открыл было рот, чтобы возразить, но передумал. Епископ продолжил:

— Мне не нужны дальнейшие доводы. Я принял решение и сейчас его объявлю.

Наступила тишина.

— Дельное предложение — позволить Керис стать монахиней. Если она ведьма, то в священном месте не сможет причинить никакого вреда. Дьявол не имеет сюда доступа. С другой стороны, если она не является ведьмой, мы не осудили невинную женщину. Может, Суконщица и не собиралась принимать постриг, но ее утешением станет служение Богу. Итак, я считаю это удовлетворительным решением.

Аббат спросил:

— А если она покинет монастырь?

— Верное возражение, — отвечал епископ. — Поэтому формально я приговариваю ее к смерти при условии отсрочки приговора на все время служения. Если девушка снимет принятые обеты, будет казнена.

Вот оно, в отчаянии подумал Мерфин, пожизненное заключение. На глаза у него навернулись слезы бешенства. Ричард встал. Годвин объявил:

— Судебное заседание закрыто!

И епископ вышел в сопровождении монахов.

Зодчий двигался как в тумане. Мать что-то говорила, утешала, но он будто не слышал. Толпа вынесла его через западные двери собора на лужайку. Торговцы паковали нераспроданные товары и разбирали лотки: шерстяная ярмарка закрывалась до следующего года. Фитцджеральд понял, что Годвин добился своей цели. Эдмунд умирает, Керис устранена, Элфрик станет олдерменом, и прошение о хартии будет отозвано.

Молодой мастер посмотрел на серые каменные стены монастыря: Керис где-то там. Он пробрался в обратном направлении через людской поток к госпиталю. Никого. Пол чисто выметен, соломенные матрацы, на которых спали гости, аккуратно сложены у стены. В восточной части на алтаре горит свеча. Мерфин медленно пересек комнату, не зная, что делать дальше.

В Книге Тимофея говорилось, что его предок Джек Строитель недолгое время был послушником. Автор намекал, что это не являлось добровольным решением, что Джека тяготила монашеская дисциплина; во всяком случае, его послушничество в один прекрасный момент закончилось при обстоятельствах, о которых Тимофей тактично умалчивал. Но епископ Ричард сжег за Керис мосты — если Суконщица когда-нибудь оставит монастырь, то будет приведен в исполнение смертный приговор. Вошла молодая монахиня. Узнав Мерфина, она испуганно спросила:

— Что вам?

— Я должен поговорить с Керис.

— Пойду спрошу. — Монахиня торопливо удалилась.

Фитцджеральд смотрел на алтарь, распятие, триптих на стене, посвященный святой покровительнице госпиталя Елизавете Венгерской. Первая его часть изображала, как увенчанная короной принцесса кормит бедных; вторая — строительство госпиталя, третья — чудо святой Елизаветы: хлеб, который она несла под плащом, превращается в розы. Что здесь делать Керис? Ее одолевали сомнения относительно церковного учения. Суконщица не верила, что принцесса может превратить хлеб в розы. «Откуда это известно?» — спрашивала девушка обо всем, что остальные принимали без вопросов: об истории Адама и Евы, о Ноевом ковчеге, Давиде и Голиафе и даже о непорочном зачатии. Она будет здесь как львица в клетке.

Необходимо с ней поговорить и узнать, что она думает. У нее должен быть какой-то план, о котором он просто не догадывается. Зодчий нетерпеливо ждал возвращения монахини. Но вместо нее вошла Старушка Юлия.

— Слава Богу! Юлия, мне нужно как можно скорее увидеть Керис!

— Прости, Мерфин. Керис не хочет тебя видеть.

— Не говорите глупостей. Мы помолвлены, мы должны были завтра венчаться. Она должна меня увидеть!

— Твоя невеста теперь послушница и не выйдет замуж.

Мерфин повысил голос:

— Если это так, не думаете ли вы, что она не сказала бы мне это сама?

— Вопрос не ко мне. Девушка знает, что ты здесь, и не хочет тебя видеть.

— Я вам не верю.

Мостник оттолкнул старую монахиню, выскочил в дверь и очутился в маленьком коридорчике, где раньше никогда не был: лишь немногие мужчины заходили на женскую половину аббатства. Прошел в следующую дверь и оказался в женской аркаде. Там несколько монахинь читали, задумчиво ходили по дворику, тихо беседовали. Молодой мастер пробежал аркаду. Одна монахиня, заметив его, закричала. Зодчий не удостоил ее вниманием. Увидев лестницу, Фитцджеральд взбежал по ней и ворвался в первую же комнату. Это оказался дормиторий — два ряда аккуратно застеленных одеялами матрацев. Никого. Прошел дальше по коридору и толкнул другую дверь — заперта.

— Керис! Ты здесь? Поговори со мной! — Он застучал в дверь кулаком, до крови расцарапав костяшки, но почти не заметил боли. — Пустите меня! Пустите меня!

Знакомый голос сзади произнес:

— Я впущу тебя.

Он обернулся и увидел мать Сесилию. Настоятельница сняла с пояса ключ и спокойно отперла дверь. Мерфин распахнул ее. За ней оказалась маленькая комнатка с одним окном. Вдоль стен стояли полки с вещами.

— Здесь мы храним зимнее облачение. Это кладовка.

— Где она? — заревел строитель.

— В комнате, которая заперта по ее собственной просьбе. Ты не найдешь эту комнату, а если найдешь, то не войдешь. Она не хочет тебя видеть.

— А если Керис умерла? — Голос дрожал, но молодой человек даже не пытался совладать с ним.

— Как монахиня говорю — она жива. — Сесилия посмотрела на его руку: — А вот ты поранился. Пойдем, я смажу царапины.

Зодчий посмотрел на руку, затем на настоятельницу:

— Вы дьявол.

Мерфин рванул обратно в госпиталь, промчался мимо испуганной Юлии на улицу, продрался через сутолоку закрывающейся ярмарки к воротам аббатства и вынырнул на главную улицу. Поговорить с Эдмундом? Ну уж нет: пусть кто-нибудь другой скажет больному отцу страшную правду. Кому же довериться? Он подумал о Марке Ткаче.

Компаньон Керис переехал с семьей в большой дом на главной улице, с прочным каменным первым этажом, где оборудовал склад для тюков сукна. На кухне уже не стоял ткацкий станок: ткали работники, получавшие заказы. Марк и Медж неподвижно сидели на лавке. Когда вошел Мерфин, Ткач вскочил.

— Ты видел ее?

— Меня не пустили.

— Это неслыханно! Никто не имеет права запретить девушке увидеть человека, за которого она собиралась выйти замуж!

— Монахини говорят, что Керис не хочет меня видеть.

— Не верю.

— Я тоже. Был там, искал ее, но не нашел. Одни запертые двери.

— Но где-то же она должна быть.

— Конечно. Ты пойдешь со мной — с кувалдой? Поможешь мне взламывать все двери, пока мы ее не найдем?

Марк смутился. Он был очень сильным, но ненавидел насилие.

— Но я должен ее найти! Может, она умерла.

Прежде чем Марк успел ответить, Медж сказала:

— Я кое-что придумала.

Мужчины посмотрели на нее.

— К сестрам пойду я. С женщиной им сподручнее. Может, они уговорят Керис повидаться со мной.

Ткач кивнул.

— По крайней мере мы будем уверены, что она жива.

Мерфин покачал головой:

— Но… мне этого мало. Что она думает? Собирается бежать, когда затихнет вся эта шумиха? Или мне выкрасть ее оттуда? Или просто ждать? И сколько? Месяц? Год? Семь?

— Спрошу, если меня пустят. — Ткачиха встала. — А вы останетесь здесь.

— Нет, я пойду с тобой. Подожду на улице.

— В таком случае, Марк, тебе тоже лучше пойти. Составишь Мерфину компанию.