Тяжелый дивизион - Александр Лебеденко

У автомобилистов все спали. Только в одном углу на лежанке, при свете крошечного ночника, как всегда обнявшись, отгораживаясь в своем личном от будней войны, сидели Борисоглебский и румынская девушка…

Андрей ворвался в комнату, не стучась.

— Господа, слышали новость?!

Четыре офицера подняли головы из-под одеял.

— Что такое? — спросил командир. — Вы бы хоть постучались.

— Николай отрекся от престола…

Капитан сбросил одеяло и сел на постели, открывая косматую грудь.

— Что? Вы, батенька, сознаете, что говорите?

— И Михаил! Нет больше Романовых!

Командир вставил ноги в туфли.

— Вы кто? — спросил он Габриловича.

— Это телефонист штаба корпуса, — сказал Андрей. — Я его привел…

Габрилович сразу потерял уверенность.

— Так какого черта он… — начал было командир.

— У него телефонограмма.

Габрилович протянул руку с запиской.

Офицеры натягивали галифе, как будто было уже утро и был дан сигнал к походу.

У стола Габрилович опять, еще больше заикаясь и путая слова, читал текст отречения.

Андрей смотрел на затылки склонившихся над столом офицерских голов и думал:

«Вот сейчас они взорвутся восторгом. Они тоже пойдут плясать по халупе».

Но Габрилович кончил читать, а в комнате стояла черная тишина.

— Чему же вы, собственно, радуетесь, прапорщик? — спросил наконец командир, глядя на возбужденное лицо Андрея.

— Как чему? Династия изжила себя. Она задерживала рост…

— Не ново, — злобно отмахнулся командир. — Мы войну сейчас ведем. Всякое потрясение внутри разрушает фронт. — Он опять посмотрел с неудовольствием на телефониста.

— Там еще что-нибудь есть? — спросил он резко.

— Есть, есть, — стал перебирать бумажки Габрилович. — Самое главное…

— Самое главное — как это произошло и что же теперь… там, в столице?

— В Петербурге революция. Власть перешла к Государственной думе, образовался Совет рабочих депутатов, — глядя в землю, говорил Габрилович. — А еще есть приказ номер один.

— А это еще что такое? — спросил из угла Борисоглебский.

— Отменено отдание чести. Солдаты уравнены в правах с офи…

— Что, что? — вскочил капитан. — Что ты мелешь? Читай, как там!

Габрилович стал читать, и голос его то спадал до шепота, то снова приобретал уверенность. Он волновался и не мог сдержать себя.

— Не может быть! — крикнул капитан, не звонко, тупо ударив мягким кулаком по столу. — Что за белиберда? Когда все это началось?

— Вот здесь сказано: забастовки начались с двадцать шестого.

— А у нас уже девятое. Две недели назад? А мы ничего не знаем. Чушь какая-то. Дай сюда. А сам — марш! — Он вырвал записки у Габриловича. — Я здесь начальник гарнизона. Я расследую это дело.

Габрилович с укором смотрел на Андрея.

— Капитан, не забывайте, что я привел его к вам. Он рассказал мне о телефонограмме по секрету. Он никому еще не говорил.

— А вы тоже хороши. Такие вещи… Не спросясь совета, бах в колокола. Это хуже пороха, милый мой. Это динамит, и еще какой!

Андрей не узнавал грузного, ленивого офицера. Он был похож на медный клокочущий внутри котел. Глазки его загорелись и стали колючими, как два шипа. Эти глаза были противны. Глаза дикого кабана, узкие красные лучики, выходящие из тучного тела. Замечания его были оскорбительны.

— Этих вестей давно с нетерпением ждет вся армия! — крикнул Андрей. — Надоела распутинщина. Прогнившая дворцовая нечисть. — Слова вырывались сами собою и расчищали атмосферу, прогревая ее вихрями нарастающего конфликта. — Как вы не понимаете?

Капитан указал Габриловичу пальцем на дверь:

— Кругом, шагом марш! А с вами мы еще поговорим.

— Не о чем, я вижу, нам с вами разговаривать, — бросил ему Андрей с неожиданным спокойствием, которое нашлось у него только на секунду, чтобы пресечь волнение, заставлявшее дрожать пальцы и одно веко.

Он вышел и громко стукнул дверью.

XIV. Красные маки

Ничто не могло теперь удержать Андрея на голом перевале, обвеваемом весенними, скользкими ветрами. Надо было стремительно мчаться в долину к людям, где много людей…

На шоссе он удержал за рукав Габриловича.

— Я кругом виноват. Я никак не ожидал. Экая гадость! Вы простите меня. Я был убежден, что такая весть всем нужна, для всех радостна.

— Вот вы умный человек, — остановился вдруг Габрилович, — а я заметил: вы людей не знаете. Вы вот каждого человека, так вот, каждого отдельно берете, а человек в одиночку не живет, и понимать его в одиночку нельзя.

— То есть как так? — не понял Андрей.

— Ну, может быть, я плохо говорю. Ну вот хотя бы командир… У него, я слышал, брат — губернатор.

— Один — губернатор, а один — даже посол.

— Ну вот видите, а вы хотите, чтобы он радовался революции.

— Не революции, а падению Романовых.

— А что же вы думаете, Романовы пали без революции?

Только теперь сообразил Андрей, что ошеломляющая весть об отречении двух царей обрушилась на его мысли, привела их в хаос и он до сих пор не подумал о том, как же все это могло случиться.

Власть сейчас, по-видимому, в руках Думы. Совет рабочих депутатов… Это как в 1905 году. Наконец, приказ № 1. Ясно, что информация передавала только результаты событий, а не самые события. Это была сжатая, кем-то профильтрованная сводка, которая докатилась до Карпат только на двенадцатый день. Ясно, ясно. События были грандиозны. Необходимо во что бы то ни стало узнать, как все это случилось.

— А вы не боитесь, — тихо спросил Габрилович, — что приказ спрячут? Что вот такие, — он кивнул на дом командира парка, — постараются повернуть события?

— Эту весть, конечно, уже задерживали, но дело, видимо, зашло далеко, и больше молчать нельзя. Вероятно, штаб армии давно уже знал о событиях, но не доводил до сведения частей. Слушайте, насколько я вспоминаю, приказ предлагается прочитать во всех ротах, батареях и командах.

— Да, есть такое место…

— Завтра же утром я на свой страх читаю в своей команде. Дайте мне текст.

— Хорошо, я перепишу для вас. А вы не боитесь?

Андрей уже не боялся ничего. Если события уже потрясают империю, то не он будет плестись в хвосте, Свою роль он выполнит.

Команду склада он увидел в сборе и в строю впервые. Казалось, для этой команды были отобраны из армии все самые худые, почерневшие от дождей шинеленки. Шапки, по-видимому, служили уже не только головным убором, но и кружкой на походе, и птичьим гнездом. Младшему из солдат было тридцать лет. Лица были усталы, унылы и безразличны, словно скука прифронтовая истолкла всех их вместе и потом лепила сызнова эти лица по одной маске.

— Братцы, — сказал Андрей, приподнятость которого не угасили ни обшарпанные шинели, ни хмурые лица. — Хочу вам сообщить, что царя Николая больше нет, Он отрекся от престола.

Ряды стояли неподвижно, только на грудях едва-едва колыхались незастегнутые шинели.

— Сейчас власть взяла Государственная дума. Теперь вся жизнь в стране пойдет по-новому… И вот уже есть приказ номер один, который совсем меняет положение солдат. Вот я вам прочту все, что мы получили от штаба армии. Вы услышите сами.

Волнуясь, прочел Андрей выписанные на чистом листе телеграммы. Старики запасные, не шушукаясь, вперив в Андрея тусклые, подернутые неосознанной тревогой глаза, стояли в строю. Ни одна фуражка не взлетела кверху. Ни один крик восторга не понесся над заросшим кудрявой травкой двором склада.

«Бесчувственные какие-то», — подумал Андрей. Он сказал еще несколько слов по поводу новых отношений в армии и, обескураженный, распустил команду. Через одну-две минуты на дворе уже не было ни одного человека. Ни один не остался побеседовать с командиром. Этого Андрей не ожидал. Он еще надеялся, что в свободной беседе вне строя удастся найти общий язык.

— Вы не обращайте внимания, ваше благородие, — утешал его уже в халупе фельдфебель. — Старики они. Из пехоты сюда попали. Держатся за склад, на фронт попасть боятся. Всё думают, как бы не было подвоха.

— Зачем же вы сами продолжаете звать меня «ваше благородие»?

— Да несподручно как-то…

Андрей послал в дивизион ординарца. В письме к Лопатину он просил разрешения приехать в Григорени.

Ординарец вернулся поздней ночью. Лопатин сообщал, что Андрей может вообще вернуться к исполнению своих прямых обязанностей, так как, по согласованию со штабом корпуса, складом будет заведовать офицер паркового дивизиона, управление которого стоит там же, в Сандуленях.

Днем зашел Габрилович.

— Я еду в штаб корпуса. Вы знаете, что у парковых приказ не читали. А солдаты все знают. Ваши им рассказали… Всё на ушко. Ваши тоже боятся. Я хочу узнать в штабе, как в боевых частях. Пехотные полки — это не парки и не складская команда. Там, наверное, все это иначе…