Поднятая целина - Михаил Шолохов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Давыдов, наслаждаясь Федоткиным нетерпением, тщательно и не спеша скатал бумажный мякиш, положил его на ноготь большого пальца левой руки, зажмурил левый глаз, будто бы прицеливаясь. Федотка надул щеки, опасливо вобрал голову в плечи – как-никак шарик был не маленький и увесистый… Когда Давыдов, улучив момент, легким щелчком послал шарик в Федотку, тот так стремительно нагнул голову, что гулко стукнулся лбом о парту. Выпрямившись, он уставился на учительницу, испуганно вытаращил глазенки, стал медленно растирать рукою покрасневший лоб, а Давыдов, беззвучно трясясь от смеха, отвернулся и по привычке закрыл ладонями лицо.
Разумеется, поступок его был непростительным ребячеством, и надо было соображать, где он находится. Овладев собою, он с виноватой улыбкой покосился на учительницу, но увидел, что она, отвернувшись к окну, также пыталась скрыть смех. Худенькие плечи ее вздрагивали, а рука со скомканным платочком тянулась к глазам, чтобы вытереть выступившие от смеха слезы.
«Вот тебе и строгий попечитель… – подумал Давыдов. – Нарушил весь урок. Надо отсюда смываться».
Сделав серьезное лицо, он взглянул на Федотку. Живой, как ртуть, мальчишка уже нетерпеливо ерзал за партой, показывая пальцем себе в рот, а потом раздвинул губы: там, где некогда у него была щербатина, – торчали два широких, иссиня-белых зуба, еще не выросших в полную меру и с такими трогательными зубчиками по краям, что Давыдов невольно усмехнулся.
Он отдыхал душой, глядя на детские лица, на склоненные над партами разномастные головки, невольно отмечая про себя, что когда-то, очень давно, и он вот так же, как Федоткин сосед по парте, имел привычку, выводя буквы или рисуя, низко клонить голову и высовывать язык, каждым движением его как бы помогая себе в нелегком труде. И опять, как и весною при первом знакомстве с Федоткой, он со вздохом подумал: «Легче вам, птахи, жить будет, да и сейчас легче живется, а иначе за что же я воевал? Уж не за то ли, чтобы и вы хлебали горе лаптем, как мне в детстве пришлось?»
Из мечтательного настроения его вывел все тот же Федотка: словно на шарнирах вертясь за партой, он привлек внимание Давыдова, знаками настойчиво прося показать, как у того обстоит дело с зубом. Давыдов улучил момент, когда учительница отвернулась и, огорченно разводя руками, обнажил зубы. Увидев знакомую щербатину во рту Давыдова, Федотка прыснул в ладошки, а потом с величайшим самодовольством заулыбался. Весь его торжествующий вид красноречивее всяких слов говорил: «Вот как я тебя обставил, дядя! У меня-то зубы выросли, а у тебя – нет!»
Но через минуту произошло такое, о чем Давыдов и долгое время спустя не мог вспоминать без внутреннего содрогания. Расшалившийся Федотка, снова желая привлечь к себе внимание Давыдова, тихонько постучал о парту, а когда Давыдов рассеянно взглянул на него, Федотка, важно откинувшись, полез правой рукой в карман штанишек, вытащил и опять быстро сунул в карман ручную гранату-«лимонку». Все это произошло так мгновенно, что Давыдов в первый момент только ошалело заморгал, а бледнеть начал уже после…
«Откуда у него?! А если капсюль вставлен?! Стукнет по сиденью, и тогда… О, черт тебя, что же делать?!» – с жарким ужасом думал он, закрыв глаза и не чувствуя, как пот прохладной испариной выступил у него на лбу, на подбородке, на шее.
Надо было что-то немедленно предпринять. Но что? Встать и попытаться силой отобрать гранату? А если мальчишка испугается, рванется из рук и еще, чего доброго, успеет швырнуть гранату, не зная, что за этим последует его и чужая смерть… Нет, так делать не годится. Давыдов решительно отверг этот вариант. Все еще не открывая глаз, он мучительно искал выхода, торопил мысль, а воображение помимо его воли услужливо рисовало желтую вспышку взрыва, дикий короткий вскрик, изуродованные детские тела…
Только теперь он ощутил, как медленно стекают со лба капельки пота, скользят по бокам переносицы, щекочут глазницы. Он хотел достать носовой платок и нащупал в кармане перочинный нож – давнишний подарок одного старого друга. Давыдова осенило: правой рукой он вытащил нож, рукавом левой вытер обильный пот на лбу и с таким подчеркнутым вниманием стал вертеть и разглядывать нож, как будто видел его впервые в жизни. А сам искоса посматривал на Федотку.
Нож был старенький, сточенный, но зато боковые перламутровые пластинки его тускло сияли на солнце, а кроме двух лезвий, отвертки и штопора, в нем имелись еще и великолепные маленькие ножницы. Давыдов последовательно открывал все эти богатства, изредка и коротко взглядывая на Федотку. Тот не сводил с ножа зачарованных глаз. Это был не просто нож, а чистое сокровище! Ничего равного по красоте он еще не видел. Но когда Давыдов вырвал из записной книжки чистый листок и тут же, быстро орудуя ножничками, вырезал лошадиную голову, – восторгу Федоткиному не было конца!
Вскоре урок окончился. Давыдов подошел к Федотке, шепотом спросил:
– Видал ножичек?
Федотка проглотил слюну, молча кивнул головой.
Наклонившись, Давыдов шепнул:
– Меняться будем?
– А кого на кого менять? – еще тише прошептал Федотка.
– Нож на железку, какая у тебя в кармане.
Федотка с такой отчаянной решимостью согласия закивал головой, что Давыдов должен был попридержать его за подбородок. Он сунул в руку Федотки нож, бережно принял на ладонь гранату. Капсюля в ней не оказалось, и Давыдов, часто дыша от волнения, выпрямился.
– У вас тут какие-то секреты, – улыбнулась, проходя мимо, учительница.
– Мы с ним старые знакомые, а виделись давно… Вы нас извините, Людмила Сергеевна, – почтительно сказал Давыдов.
– Я рада, что вы побывали у меня на уроке, – краснея, проговорила девушка.
Не замечая ее смущения, Давыдов попросил:
– Передайте товарищу Шпыню: пусть сегодня вечером зайдет ко мне в правление, а перед этим пусть прикинет, какой ремонт будем делать школе, и пусть подумает о смете. Ладно?
– Хорошо, я все передам ему. Вы к нам больше не зайдете?
– Как-нибудь в свободную минуту загляну непременно, факт! – заверил Давыдов и сейчас же, без видимой связи с предшествовавшим разговором, спросил: – Вы у кого на квартире находитесь?
– У бабушки Агафьи Гавриловны. Знаете такую?
– Знаю. А какая у вас семья?
– Мама и двое братишек в Новочеркасске. Но почему вы обо всем этом спрашиваете?
– Надо мне хоть что-нибудь о вас знать, я же ваших девичьих секретов не касаюсь? – отшутился Давыдов.
Возле крыльца толпа ребятишек плотным кольцом окружила Федотку, рассматривая нож. Давыдов отозвал счастливого владельца в сторону, спросил:
– Где ты нашел свою игрушку, Федот Демидович? В каком месте?
– Показать, дяденька?
– Обязательно!
– Пойдем. Пойдем зараз же, а то мне после некогда будет, – деловито предложил Федотка.
Он сжал в руке указательный палец Давыдова и, явно гордясь тем, что ведет не просто дядю, а самого председателя колхоза, изредка оглядываясь на товарищей, вразвалочку зашагал по улице.
Так они и шли, не особенно торопясь, лишь время от времени обмениваясь короткими фразами.
– Ты размениваться не надумаешь? – спросил Федотка, слегка забегая вперед и встревоженно заглядывая в глаза Давыдову.
– Ну что ты! Дело у нас с тобой решенное, – успокоил его Давыдов.
Минут пять они шагали, как и подобает мужчинам, в солидном молчании, а потом Федотка не выдержал – не выпуская из руки пальца Давыдова, снова забежал вперед, глядя снизу вверх, сочувственно спросил:
– А тебе не жалко ножа? Не горюешь, что променялся?
– Ни капельки! – решительно ответил Давыдов.
И снова шли молча. Но, видно, какой-то червячок сосал маленькое сердце Федотки, видно, считал Федотка обмен явно невыгодным для Давыдова, потому после длительного молчания и сказал:
– А хочешь, я тебе в додачу свою пращу отдам? Хочешь?
С непонятным для Федотки беспечным великодушием Давыдов отказался:
– Нет, зачем же! Пусть пращ у тебя остается. Ведь менялись-то баш на баш? Факт!
– Как это «баш на баш»?
– Ну, ухо на ухо, понятно?
Нет, вовсе не все было понятно для Федотки. Такое легкомыслие при мене, которое проявил взрослый дядя, крайне удивило Федотку и даже как-то насторожило его… Роскошный, блестящий на солнце нож и ни к чему не пригодная круглая железка, – нет, тут что-то не так! Спустя немного практичный Федотка на ходу внес еще одно предложение:
– Ну, ежели пращу не хочешь, может, тебе бабки отдать? В додачу, а? Они у меня знаешь какие? Почти новые, вот какие!
– И бабки твои мне не нужны, – вздыхая и усмехаясь, отказался Давыдов. – Вот если бы этак лет двадцать с гаком назад – я бы, братец ты мой, от бабок не отказался. Я бы с тебя их содрал как с миленького, а сейчас не беспокойся, Федот Демидович! О чем ты волнуешься? Нож – твой на веки вечные, факт!
И опять молчание. И опять через несколько минут вопрос:
– Дяденька, а этот кругляш, какой я тебе отдал, он от кого? От веялки?