Анафем - Нил Стивенсон

— Конечно, — сказал Гнель. — К этому всё должно прийти. Однако мы не думаем, что существует тайный заговор с целью скрыть истину.

— Он считает, что вы честно ошибаетесь! — перевёл Юл. Гнель кивнул.

— Очень мило с твоей стороны, — сказал я.

— Мы сохранили записные книжки светителя Блая, — продолжал Гнель. — Я их читал. Очевидно, что он не стал богопоклонником.

— Прости, — начал Самманн (он всегда так говорил, когда собирался сказать кому-нибудь гадость), — но разве не бред, что кучка богопоклонников основывает свою религию на текстах заведомого атеиста?

— Мы солидарны с его целями, — нисколько не обиделся Гнель. — С его стремлением к истине.

— Так вы же и без того знаете истину!

— Мы знаем истины, изложенные в писании. Те истины, которых в нём нет, мы ощущаем, но не знаем.

— Это похоже на… — Я прикусил язык.

— На то, что сказал бы инак? Вроде Эстемарда? Или Ороло?

— Только его не надо, пожалуйста, приплетать.

— Ладно. — Гнель пожал плечами. — Ороло держался особняком. Соблюдал канон, насколько мне известно. Я с ним ни разу не говорил.

И тут я должен был сдать назад. Сосчитать до десяти. Применить грабли. Эти люди стремятся к вечным истинам. Считают, что некоторые — но не все — истины изложены в писании. Что их писание правильное, а все остальные — нет. И здесь они мало чем отличаются от остального человечества. Прекрасно — лишь бы меня не трогали. Теперь выяснилось, что их вдохновил наш светитель. И не важно, в силах ли я это понять.

— Вы чувствуете истину, но не знаете её, — повторила Корд. — Мы слышали в Пробле, как вы поёте. Очень проникновенно!

Гнель кивнул.

— Потому-то Эстемард и ходит на службы, хоть и не верит в Бога.

— Умом он не соглашается с вашими доводами, — перевела Корд, — но сердцем отчасти чувствует то же, что и вы.

— Совершенно верно! — воскликнул Гнель. Странное дело: он радовался так, будто уже обратил её в свою веру.

— В общем-то я могу его понять, — сказала Корд.

Я глянул на неё укоризненно. Юл закрыл лицо руками. Корд ощетинилась.

— Я не говорю, что хочу вступить в эту скинию. Просто здорово, когда едешь много часов по пустой дороге и вдруг оказываешься перед зданием, где люди собрались вместе. Ты слышишь их пение, чувствуешь их единство и понимаешь, что всё это живёт не одну сотню лет.

— Наша скиния, наши города, такие как Пробл, умирают, — сказал Гнель. — Потому-то и службы у нас так эмоциональны.

В первый раз он произнёс что-то, от чего не разило самоуверенностью. Мы все опешили. Юл отнял руки от лица и заморгал.

— Умирают из-за небесного эмиссара? — догадался Самманн.

— Он проповедует простую веру. Она распространяется со скоростью эпидемии. Те, кто её принял, отвращаются от нас как от еретиков. Она нас уничтожает. — Гнель недружески покосился на Юла.

Всё это было очень занятно, но меня волновало другое. Значит, Эстемард рехнулся. А Ороло?

Я вспомнил свой разговор с Ороло перед закрытием звездокруга. Разговор о красоте, который спас мне жизнь. Задним числом можно было предположить, что тогда-то Ороло и начал сходить с ума. Как будто в один миг я исцелился, а он заболел.

Я заставил себя прогнать эти мысли. Ороло отбросили. Кроме Блаева холма, идти ему было некуда. Там он соблюдал канон. В скинии песен не распевал. И ушёл из Пробла, как только смог.

Минуточку.

Не «как только смог». Он ушёл на север всего за два дня до нас — наутро после того, как лазеры осветили Три нерушимых. Что побудило Ороло взять стлу, хорду, сферу и отправиться не куда-нибудь, а на Экбу?

Может быть, через несколько дней я смогу спросить его самого.

Хорошин, природное химическое соединение, которое при определённой концентрации в мозгу вызывает чувство, что всё в целом неплохо. Выделено в чистом виде теорами вскоре после Реконструкции и применялось как лекарственный препарат. Получило широкое распространение после того, как методами цепочечной инженерии из повсеместно встречающегося сорняка была выведена раданица — растение, производящее X. в качестве побочного продукта метаболизма. Раданица причислена к одиннадцати.

Поездка длилась примерно двое суток — точнее, два цикла сон-бодрствование. Внезапно я понял, что снова готов действовать. Путь до санной станции был долгожданным отдыхом от чтения и мыслей, но вид Джезри, готовящегося лететь в космос, пробудил меня от спячки. Пока я дрых по двенадцать часов кряду и смотрел спили, мои друзья работали и отравлялись в опасные миссии. Однако мою проснувшуюся энергию некуда было приложить. Если есть на свете полная противоположность клуатру как месту сосредоточенных занятий, то это — санный поезд. Тряска и периодический лязг не давали читать или писать; даже спили смотреть было не в удовольствие. Выйти пройтись я, разумеется, не мог и всё лучше понимал, почему здесь многие употребляют наркотики.

Ещё до отправки поезда Самманн изучил вопрос, как пересечь границу без документов. Экономические мигранты делали это постоянно, и некоторые помещали свои рассказы в авосеть, так что я примерно представлял, как надо действовать. Главное было — не ехать на санном поезде до конца. Очевидно, по другую сторону полюса порядки были куда строже. В двух градусах к северу от станции находилась застава. Там в поезд входили проверяющие; за последние два часа пути они тщательно досматривали вагоны и локомотив. Мигранты советовали не прятаться (что было возможно, но рискованно), а спрыгнуть с поезда до пограничной заставы и договориться с местными санщиками. Они делились на две категории. Более солидные контрабандисты, работавшие здесь давно, водили большие санные поезда на две тысячи миль к скованному льдом побережью. В последнее время появились и другие, на маленьких шустрых машинках. Они просто объезжали заставу. Мы надеялись найти такого. Однако маленькие машины не ездили в буран. Конечно, мирская власть могла бы положить конец контрабанде, если бы взялась за дело всерьёз, но при нынешнем положении от нелегалов требовалась самая малость: не переть прямо через заставу.

Поскольку Двоюродные по-прежнему глушили навигационные спутники, мы не знали своих координат, но могли прикинуть широту по скорости поезда и времени в пути. Когда, по нашим расчётам, до заставы осталось совсем немного, я надел на себя всё, что было тёплого, и до отказа заполнил топливную ёмкость термокостюма. Рюкзак, который мне выдали после воко, был слишком маленький, слишком новый и слишком пижонский, но Юл сказал, что у него в кузовиле есть побольше, с металлическим каркасом. Мы по переходным мостикам добрались до платформы. Ветер дул нам в спину, но идти было трудно — поезд то и дело подпрыгивал на неровностях ледника. На кузовиль намело целый сугроб — пришлось разгребать его лопатами. Пока мы этим занимались, снова пошёл снег; какое-то время казалось, что он падает быстрее, чем мы его расчищаем. Наконец нам удалось попасть в Юлов кузовиль и найти армейский ранец, подходящий для того общества, в котором мне предстояло оказаться. Я переложил туда содержимое своего рюкзачка. Остальное место мы забили энергетическими батончиками, запасной одеждой и другими нужными вещами, а по бокам на всякий случай приторочили снегоступы.