Сципион. Социально-исторический роман. Том 1 - Юрий Тубольцев

Эмилия сама снаряжала мужа на битву. Она тщательно оборачивала тогу вокруг его свежеомытого тела и продуманным расположением складок придавала одеянию особый шик. Публий терпеливо выносил эту процедуру, представлявшуюся ему сегодня исполненной значения, что говорило о пробуждении его вкуса к жизни.

На улице, кроме официальной свиты, консула поджидала огромная толпа его почитателей. Народ встретил Сципиона бурными восторгами и настойчиво скандировал воинственные призывы в подтверждение правильности избранного им плана боевых действий на этот год. На форуме людей было еще больше, чем накануне, казалось, будто весь Рим собрался, чтобы поддержать Сципиона. На всем пути следования процессии плебс взывал к консулу с требованиями держаться намеченного политического курса и не уступать трусливой и завистливой знати. Его недоброжелателей толпа оттеснила к полуразрушенным давним стихийным бедствием торговым лавкам, и когда те, преодолевая смущение, пытались вспомнить вчерашние стишки Гнея Невия, народ заглушал их громогласным ревом во славу Сципиона.

Все это было приятно. И хотя Публий угадывал истоки явленного сегодня единодушия плебса и мысленно благодарил своих друзей за проделанную ночью работу по консолидации его сторонников, такое шумное масштабное представление радовало консула. Важное значение имело то, что все сенаторы, проходя к Капитолию, должны будут проследовать через форум, превращенный умелой рукой в гигантскую театральную сцену, и напитаться его духом. Кроме того, и сам народ, вторя зачинщикам, постепенно проникался верой в исторгаемые лозунги.

Публий предстал перед сенатом изысканно учтивым и доброжелательным человеком, очаровав своими манерами большинство сенаторов и вызвав неприязнь лишь у некоторых патриархов, воспитанных в духе суровой, безыскусной старины. Открыв заседание, Сципион сказал, что до вчерашнего дня предполагал полное единогласие в вопросе выбора стратегии войны на настоящем этапе и считал себя только выразителем общих чаяний. Однако, услышав в первый день работы сената интенсивные возражения, показавшиеся ему не столько убедительными по своему содержанию, сколько весомыми авторитетом человека, их высказавшего, он решил сегодня из уважения к Фабию Максиму как можно подробнее изложить собственные взгляды, касающиеся военной кампании этого года, дабы все ясно представляли, о чем идет речь, и в принятии решения руководствовались не эмоциями, а только разумом. Получив поддержку, хотя и редкими, но одобрительными возгласами, Публий взял слово и начал речь.

«Итак, отцы-сенаторы, давайте разберемся, что лучше: пойти в наступление на врага, для чего перебросить передовое войско в Африку, или же продолжать терзать войною родную Италию, осаждая Бруттий, превращенный Ганнибалом в военный лагерь. Любому полководцу известно, что, обороняясь, можно, самое большее, не проиграть сражение, но победа всегда достается только атакующему. Да что там полководец! Разве легионер в поединке с противником старается лишь отбиться от его наседаний или ранить неприятеля в руку либо, скажем, в ногу? Нет, настоящий воин стремится поразить соперника в сердце! Так почему же наше государство столь оробело, что воюет хуже своих солдат и не может отважиться на смертельный удар врагу? Почему мы бьемся лишь с одною рукою противника, а Ганнибал — это только выставленный вперед, поднесенный к нашему лицу кулак Карфагена, и не смеем прицелиться в его сердце, тем более, что столица карфагенской державы — ее самое уязвимое место?

Может быть, не все представляют себе слабости пунийского союза? Еще полгода назад я находился в южной Испании, народы которой долгое время пребывали под карфагенским владычеством. Там я на собственном опыте убедился, как призрачны узы, соединяющие их с пунийцами, и, наоборот, сколь велика между ними сила отталкивания. Иного и невозможно было ожидать. Карфагеняне целиком подавляют инициативу зависимых городов, племен и царств. Они запрещают им торговать с дальними странами иначе, как через свое посредничество, и наводняют их рынки собственными низкосортными изделиями, тогда как сами пользуются в основном греческим и египетским импортом. Они взимают чудовищные подати, для чего подвластные территории заполонили их чиновники, которые, грабя народы в пользу столицы, еще более ревностно преследуют сугубо личные интересы и таким образом обворовывают провинции дважды. Они принуждают молодежь зависимых стран служить в их войсках. Вся эта гигантская машина насилия зиждется на страхе перед наемниками, над которыми в свою очередь господствуют деньги. Едва покачнулась военная, а следом и финансовая мощь пунийцев в Испании, как не только иберийцы, но и местные финикийцы ринулись в мой лагерь, прося защиты от надменных корыстных хозяев. Даже Гадес, основанный, как и Карфаген, тирийцами и формально имеющий наряду с Утикой равные права со столицей, всячески стремился избавиться от Магона и не раз присылал к нам делегации с предложением передать город Риму. Их можно понять, если вспомнить, что еще триста лет назад пунийцы, прибыв в Гадес под предлогом оказания помощи против иберов, штурмом овладели родственным городом и подчинили его своей воле. Многие из вас, конечно же, слышали о тех событиях, тем более, что именно тогда, как говорят, был впервые применен таран современной конструкции. А уж коли мы вспомнили и об Утике, то обратим внимание на поведение этого древнего африканского города по отношению к Карфагену. Здесь присутствует немало людей, которые своими глазами видели послов из Утики, предлагавших союз против Карфагена во время Ливийской войны. Исчерпывающий факт. Когда мы, враги карфагенян, считали бесчестным пользоваться их внутренними трудностями в своих целях, их союзники предлагали нам свалить пошатнувшегося титана. Кроме того, мне довелось непосредственно общаться с нумидийскими царями, и я устал слушать их мольбы, обращенные к богам и людям, способным направить оружие против Карфагена.

Памятуя обо всем этом, Ганнибал и принес войну в Италию, во-первых, чтобы увести ее подальше от пределов своей рыхлой державы, а во-вторых, рассчитывая, что у нас с италийцами примерно такие же отношения скрытой ненависти. Потому-то Пуниец и теперь сидит здесь, хотя тут у него потеряны все шансы на успех, что знает, стоит только ему возвратиться в Африку, как сразу же, кроме римлян, он получит новых врагов в лице ливийских народов. Не пунийские женщины будут провожать Ганнибаловых воинов в битву у стен Карфагена, а ливийские и нумидийские, и воспоминания об их объятиях будут призывать солдат к своим очагам, а не воодушевлять их на битву за жестокий город-поработитель. Неспроста ведь Газдрубал Барка поспешил увести испанских наемников в Галлию, а потом и в Италию. У себя дома иберы помышляли только о бегстве из армии, тогда как на чужбине поневоле приняли подобие войска.

Так на чем же основаны возражения против наступательной войны? Довод только один: Ганнибал все еще в Италии. Ганнибал! Это имя окружено ореолом ужаса давних поражений. Да, Ганнибал пришел на нашу землю как новатор в области военной тактики. Мне довелось наблюдать переправу его полчищ через Родан на пути в Италию. Передо мною предстала гигантская панорама, как бы отражающая половину мира, подвластную Карфагену. Великая держава собрала воедино пунийцев, ливийцев, иберов, нумидийцев, мавританцев, галлов, балеарцев и даже греков, сделав их родиной войско из-за удаленности от отеческих земель. Каждое из перечисленных наименований можно разложить на множество других, обозначающих отдельные племена и народы. Любое из подразделений было загадкой для наших полководцев. А Ганнибал в длительных завоевательных войнах в Испании сумел сплотить все эти разнородные массы в единую гигантскую и могучую армию, способную до бесконечности разнообразить тактику, варьируя действиями различных видов войск. К передовому военному опыту Средиземноморья Пуниец добавил свое изощренное коварство, заставшее врасплох римскую честность. И над этой армадой возвышались горы пунийского золота и серебра, главенствующие надо всем и всеми.

При столкновении с этой силой мы не могли устоять. Видя успехи иноземного завоевателя, встрепенулись наши италийские недруги и толпою ринулись в войско Пунийца. Над Отечеством нависла страшная угроза. И тут государство выдвинуло из своих рядов выдающегося мужа, по промыслу богов, уже с рождения пророчески именовавшегося Великим, Квинта Фабия Максима. Увы, у Фабия Максима не было объективной возможности одолеть Ганнибала, но он сумел научить сограждан избегать поражений. Кто в тех условиях смог бы добиться лучшего результата! Уступая Пунийцу инициативу, он выигрывал большее — время, столь необходимое Родине, чтобы собраться с силами. Потом Клавдий Марцелл сделал следующий шаг к окончательной победе. Он решительно повел против карфагенян атакующие действия и преуспел. Его удачи не перечеркивали достижений Фабия Максима, но стали их продолжением. Правда, и теперь Ганнибал не был сломлен, но он потерял возможность задавать тон в войне. Далее ему успешно противостояли Квинт Фульвий, Аппий Клавдий и Клавдий Нерон. На протяжении последних двенадцати лет Пуниец одерживал верх только над второстепенными войсками, в столкновениях с консульскими армиями он не добивался побед. Ганнибал практически проиграл войну, он оказался хорошим тактиком, но никудышным стратегом. К сегодняшнему дню Ганнибал уже показал все, на что был способен, он исчерпал себя. Мы же, наоборот, выросли. Наши полководцы восприняли опыт Пунийца и развили его, объединив с достижениями отечественной военной науки. Мы накопили гигантский потенциал в борьбе против него. С трудом и потерями, но с неотступным упорством мы продвигались к победе. Все уже было в этой войне, за исключением одного, за исключением сокрушительного поражения Ганнибала. Настал черед этого последнего действа драмы!