Сципион. Социально-исторический роман. Том 1 - Юрий Тубольцев

Фабий хотел опротестовать и эту просьбу Сципиона, но у него не хватило физических сил для нового выступления; сказывался возраст, и длинная речь утомила его. За него попытался возражать Фульвий, но сенат, примирившийся с Сципионом благодаря его последнему уравновешенному и благопристойному высказыванию, отклонил требование Фульвия закончить заседание сегодня же и удовлетворил пожелание консула.

9

Возвращаясь с Капитолия к себе домой в Велабр, Публий проходил сквозь расступившуюся толпу, заполняющую форум. Ряды его недоброжелателей к вечеру сгустились, и поносные стишки теперь звучали громче. Некоторые, прячась за спинами товарищей, отваживались выкрикивать оскорбления и прозой, то там, то здесь раздавались возгласы: «Тиран!», «Душитель Республики!», «Царь римский!» С другой стороны, наоборот, доносились ободрения и восхваления консулу. Его призывали наперекор трусливому сенату вести наступательную войну, дабы принудить Карфаген к покорности.

Сципион старался не слушать эти крики, но все же шум проникал в его сознание и рушил мысли, не позволяя сосредоточиться на обдумывании предстоящих дел. Это вызывало раздражение. Он нервно обернулся, словно в поисках тихого места, и увидел рядом с собою Гая Лелия. К нему сразу вернулась уверенность, дух обрел опору в лице друга.

— А-а, ты здесь, Гай, — сказал Публий, — твоя отличительная черта в том, что ты всегда оказываешься рядом и помогаешь, даже если молчишь… Откуда взялись эти стишки, Гай?

— Я, Публий, сегодня уже задавал такой вопрос, — деловито отозвался Лелий. — Квинт Цецилий уверен, что это проделки Гнея Невия.

В памяти Публия всплыло крупное плебейское лицо с презрительным или, точнее, саркастическим выражением.

— Ах этот, — промолвил он задумчиво, — вспоминаю. Он еще написал «Песнь о Пунической войне».

— Да, точно, и кое-что о Марцелле и галлах.

— Но более всего ему удавались пьески для плебса.

— Стих его действительно примитивен и сух, единственное достоинство — что латинский.

— А чем же я его обидел, ведь я почти не общался с ним?

— Видишь ли, Публий, этим летом, как мне рассказали, Невий ловко изобразил в какой-то комедии великосветский образ жизни Цецилиев. Народ узнал под вымышленными именами истинных героев и, окружив дом Цецилиев, осыпал это почтенное семейство насмешками. Ну, тогда Квинт Цецилий припомнил этому стихотворцу его кампанское прошлое и обвинил его в бесчинствах, устроенных капуанцами в Риме после падения их города. Я не знаю подробностей следствия и суда, но как бы то ни было, Метелл, пользуясь консульской властью, засадил его в темницу, где он пребывает до сих пор. Можно полагать, что своим поэтическим вдохновением Невий пытался купить освобождение, видимо, обещанное ему друзьями Фабия.

— Аристократы не станут пачкаться такими делишками. Да и декламаторы уж больно задрипанные, непохожие на клиентов приличных домов… Пожалуй, это затея плебейских трибунов, а знать лишь соизволила им подхихикивать.

— Скорее всего, так и есть. Уровень мероприятия соответствует характеру Децимов и Сервиев.

— Ну что же, этот старик крупно ошибся, ввязавшись в политику. Пусть и дальше сидит в подземелье, пока не поумнеет. Или лучше отправить его куда-нибудь в Кирену. Впрочем, хватит о нем. Больше волнует другое. Меня обидел Фабий. Я всегда ценил этого человека, несмотря на постоянное проявление его неприязни ко мне… Сегодня он мастерски разделался со мною. Однако он потому одолел меня, что я видел врага в Ганнибале и сражался с ним, хотя пока и заочно, а Фабий усматривал противника, в первую очередь, во мне и вел битву именно со мною. Завтра же я переключу внимание на него и добьюсь своего. Я обязан это сделать. Но не о том речь. Меня обижает другое. Скажи, Лелий, неужели он, в самом деле, не верит в меня? Или он просто помешался на страхе перед Пунийцем? А может быть, разгадка в том, что он запомнил ситуацию многолетней давности, когда расклад сил в войне был в пользу карфагенянина, а теперь его мысль убита старостью и не способна объять новую обстановку? Все же, несмотря ни на что, я хочу, чтобы Фабий Максим понял меня и оценил по достоинству, а не грызся со мною только из-за моего имени.

— Вряд ли твои надежды, Публий, осуществятся. Фабий действительно стал стар, и ум его законсервировался. Кроме того, мне думается, он испытывает особую неприязнь, глядя на тебя теперь, когда не стало его сына, с которым ты дружил вопреки его запрету. Он мечтал видеть на твоем нынешнем месте своего Квинта, а смотрит на тебя, облеченного властью и ореолом надежд всего народа… Хотя он и держался на похоронах сына с непреклонным мужеством, все же эта смерть надломила его.

— Я тоже мечтал увидеть на месте Фабия своего отца, а вижу его, этого Веррукоза. Мы в равном положении, но я же не ставлю ему в упрек его славу и смерть отца.

У дверей дома Сципион распростился с Лелием, сказав, что ему нужно остаться одному, сосредоточиться и собрать воедино рассыпанные поражением легионы мыслей. Вопреки обычаю Публий пообедал наспех и столь же легко, как и позавтракал, потом принял ванну и, накинув поверх домашней туники плащ, вышел в перистиль, хотя в марте по вечерам там еще было прохладно. Он расположился у нимфея и под журчанье текущей по ступенькам воды предался успокоительному созерцанию фонтана. Попытки осмыслить прошедший день и выработать стратегию на завтра ни к чему не приводили. В голову то и дело врывались воспоминания о пережитых на Капитолии оскорблениях, и сознание судорожно выбрасывало ответные фразы обидчикам, которые, несмотря на свою остроту, были явно непригодны для словесных баталий предстоящего дня.

Вошел раб и доложил о прибытии ликтора Лициния Красса. По знаку Публия посланца второго консула ввели в перистиль, и тот сообщил, что Красс ожидает Сципиона у себя дома для проведения совещания, но, если Сципион пожелает, он готов сам прибыть к нему. Публий поморщился, помолчал, потом взял письменные дощечки и нацарапал свои извинения коллеге. В этом письме он объяснял, что из-за усталости не способен не только породить мысль, достойную слуха товарища, но даже не в состоянии оценить дружеский совет, а потому переговоры в данной ситуации считает нецелесообразными. Далее он просил дать ему возможность продолжить начатое дело, а в случае его окончательного поражения предоставлял Крассу право действовать по своему усмотрению. Он сложил дощечки исписанной стороной внутрь, запечатал восковой печатью с оттиском своего перстня и, по-прежнему не произнося ни слова, протянул их ликтору.

Через некоторое время Публия снова побеспокоили. Пришел Марк Эмилий. Выгонять тестя было неудобно, и Сципион принял его у очага в атрии. Эмилий много и горячо говорил о Фабии, Фульвии, Крассе и Ганнибале. Публий слушал слова, но не слышал фраз. Он ничего не воспринимал и лишь безучастно ожидал, когда его оставят в покое. Наконец Эмилий понял психическое состояние Сципиона и ушел, крайне озабоченный судьбою их общего дела.

На улице Эмилия Павла встретил Лелий. Они посовещались вполголоса и отправились к Лицинию.

Публий же нехотя встал и посмотрел в сторону неуютного, холодного перистиля, но тут из спальни выглянула жена в обворожительном ночном одеянии и позвала его спать. Он подошел к ней, погладил ее по плечу и начал путано объяснять, почему сегодня он должен остаться один. Она смотрела на него особой, как бы многогранной улыбкой, выражающей сразу несколько различных и даже противоречивых чувств. Когда он замолк, Эмилия просто и откровенно заявила, что никак не может обойтись без него. Проклиная супружеский долг, Публий пошел за женою в глубь комнаты, с отвращением глядя, как она виляет бедрами при ходьбе. Однако через несколько мгновений, когда они оказались у ложа, линии тех самых бедер и складки туники из тонкой полупрозрачной мелитской ткани, мерцающие при движениях игрою светотени, уже представлялись ему весьма заманчивыми и волнующими; женственность мягко выпустила свои кошачьи коготки и бесшумно вонзила их в его сердце. Через час он забыл о Фабиях и Ганнибалах; счастливый смех Эмилии делал его могучим и непобедимым.

Утром Публий почувствовал себя бодрым и готовым к великим свершениям. Он хорошо выспался, что всегда имело для него большое значение, и потому теперь вполне мог положиться на свои физические силы, как воин — на хорошо отточенный меч. Вчерашняя неудача отошла в прошлое и казалась далекой.

Эмилия сама снаряжала мужа на битву. Она тщательно оборачивала тогу вокруг его свежеомытого тела и продуманным расположением складок придавала одеянию особый шик. Публий терпеливо выносил эту процедуру, представлявшуюся ему сегодня исполненной значения, что говорило о пробуждении его вкуса к жизни.

На улице, кроме официальной свиты, консула поджидала огромная толпа его почитателей. Народ встретил Сципиона бурными восторгами и настойчиво скандировал воинственные призывы в подтверждение правильности избранного им плана боевых действий на этот год. На форуме людей было еще больше, чем накануне, казалось, будто весь Рим собрался, чтобы поддержать Сципиона. На всем пути следования процессии плебс взывал к консулу с требованиями держаться намеченного политического курса и не уступать трусливой и завистливой знати. Его недоброжелателей толпа оттеснила к полуразрушенным давним стихийным бедствием торговым лавкам, и когда те, преодолевая смущение, пытались вспомнить вчерашние стишки Гнея Невия, народ заглушал их громогласным ревом во славу Сципиона.