Приключения Кавалера и Клея - Майкл Чабон

— Неплохая мысль.

Сэмми аккуратно вывалил дымящуюся груду омлета с маслом Томми на тарелку.

— Извини, — сказал он, — сегодня без салями.

— Очень жаль, — посетовал Томми.

— Я внесла ее в список, — сказала Роза.

Все ненадолго погрузились в молчание — Роза на своем стуле за кружкой кипятку, Сэмми у кухонного стола с ломтиком хлеба в руке, внимательно наблюдая за тем, как Томми загружает в себя омлет. Ох, и едоком же был этот Том. Тощая палочка в обличье мальчугана теперь исчезла под покровом жира и мышц; по сути, Томми даже выглядел малость тучным. Ровно через тридцать семь секунд омлет бесследно исчез, и только тогда Томми оторвал глаза от тарелки.

— А почему все на меня смотрят? — спросил он. — Я ничего такого не сделал.

Роза и Сэмми дружно разразились смехом. Затем Роза перестала смеяться и уперлась взглядом в сына, немного кося, как всегда, когда она собиралась сказать что-то важное.

— Послушай, Том, — начала Роза. — Ты ведь не собирался сегодня отправиться в город.

Томми помотал головой.

— И тем не менее, — вмешался Сэмми, — я тебя провожу.

— Отвези меня туда, — предложил Томми. — Если ты мне не веришь.

— Почему бы и нет? — сказал Сэмми. Если он возьмет машину до станции, Роза не сможет поехать в бакалею, на пляж или в библиотеку «за вдохновением». Тогда она гораздо скорее останется дома и станет рисовать. — Я мог бы на машине до самого города доехать. Как раз за углом от конторы новую стоянку открыли.

Роза подняла тревожный взгляд.

— До самого города? — Даже оставлять их машину, «студебеккер-чемпион» 1951 года, на железнодорожной станции казалось ей довольно рискованным. Роза частенько ходила пешком до станции, чтобы забрать машину, а потом раскатывать по Лонг-Айленду, занимаясь чем угодно, только не рисованием любовных комиксов.

— Дай мне только одеться. — Сэмми вручил Розе ломтик хлеба. — Вот, держи, — сказал он, — ты ему ленч приготовишь.

2

Шла в целом обычная болтовня за завтраком в кафе «Эксцельсиор» на Второй авеню, любимом утреннем заведении людей комиксов, где-то в апреле 1954 года.

— Это розыгрыш.

— Я только что так и сказал.

— Кто-то хочет Анаполю свинью подложить.

— Может, сам Анаполь все это и придумал.

— Не стал бы его винить, если бы ему и впрямь захотелось с Эмпайр-стейт-билдинг спрыгнуть. Я слышал, он там по уши во всяких проблемах.

— Я сам по уши во всяких проблемах. Все по уши во всяких проблемах. Попробуй, назови мне хоть одно издательство, у которого нет проблем. И с каждым днем все только хуже.

— Ты так всегда говоришь. Послушать тебя… Послушать этого парня, так он просто тебя в гроб сведет. Он это… типа автозаправка с унынием. Стоит мне десять минут его послушать, и у меня на весь день уныния полный бак.

— А я скажу тебе, кто на самом деле фонтан уныния. Доктор Фредрик Вертхам, вот кто. Читал ты эту его книжонку? Как там бишь ее? «Как соблазнить невинного?»

Последовал громкий смех. Люди за соседними столиками повернулись посмотреть. Смех вышел слишком громким, особенно для этого часа и степени похмелья каждого из собеседников.

Доктор Фредрик Вертхам, детский психиатр с безупречной репутацией и блестяще натренированным нюхом на всевозможные безобразия, уже несколько лет пытался убедить родителей и законодателей Америки в том, что чтение комиксов наносит глубочайший вред умам американских детей. После недавней публикации восхитительно-энциклопедичной и фундаментально-ошибочной книги «Соблазнение невинных» титанические усилия доктора Вертхама наконец начали приносить реальные плоды. Последовали призывы к контролю издания комиксов или к прямым запретам, а в нескольких южных и среднезападных городах местное руководство спонсировало публичное сожжение комиксов, когда улыбающиеся толпы американских детей с глубоко поврежденными умами радостно швыряли в огонь свои коллекции.

— Нет, не читал. А ты читал?

— Пытался. Но у меня от нее живот заболел.

— А хоть кто-нибудь ее прочел?

— Эстес Кефовер ее прочел. Никому еще повестка не пришла?

Теперь, согласно слухам, сенат Соединенных Штатов всерьез брался за дело. Сенатор Кефовер из Теннесси и его подкомитет по детской преступности твердо вознамерились провести официальное расследование на предмет шокирующих обвинений, выдвинутых доктором Вертхамом в его книге: что чтение комиксов напрямую ведет к антиобщественному поведению, пристрастию к наркотикам, половым извращениям, даже изнасилованиям и убийствам.

— Может статься, тот парень как раз повестку и получил. Тот парень в Эмпайр-стейт-билдинг. Потому ему и охота оттуда спрыгнуть.

— А знаете, кто мне только что в голову пришел? То есть, если это не розыгрыш. Черт, да даже если розыгрыш. На самом деле, если это и правда он, то это как пить дать розыгрыш.

— Тут тебе что, игровое шоу? Ты о ком?

— О Джо Кавалере.

— Да, точно, Дню Кавалер! Я как раз о нем и подумал.

— Джо Кавалер! А что вообще с этим парнем стряслось?

— Я слышал, он в Канаде. Кто-то его там видел.

— Морт Мескин видел его у Ниагарского водопада.

— А я слышал, что в Квебеке.

— А я слышал, что его видел Морт Сегал, а не Мескин. Он там медовый месяц проводил.

— Джо Кавалер мне всегда нравился.

— И художник был потрясающий.

Полдюжины людей комиксов, собравшиеся за столом в задней части «Эксцельсиора» в это конкретное утро со своими рогаликами, яйцами в мешочек и дымящимся черным кофе в чашках с красной полоской на ободке — Стэн Ли, Фрэнк Панталеоне, Гил Кейн, Боб Пауэлл, Марти Голд и Джули Гловски, — дружно согласились, что до войны Джо Кавалер был один из лучших в профессии. Они также сошлись на том, что обращение, которому Джо и его партнер подвергались со стороны владельцев «Эмпайр», было весьма прискорбным, хотя едва ли уникальным. Практически все присутствующие могли представить оригинальный рассказ на предмет странного и эксцентричного поведения со стороны Джо Кавалера. Однако, просуммированные, эти рассказы никак не предвещали ни для одного из собеседников чего-то столь опрометчивого и отчаянного, как смертельный прыжок с крыши Эмпайр-стейт-билдинг.

— А как насчет этого его старого партнера? — спросил Ли. — Я тут третьего дня на него наткнулся. Вид у него был чертовски унылый.

— Ты про Сэмми Клея?

— Я не очень хорошо его знаю. Хотя мы всегда были друг к другу доброжелательны. Он никогда у нас не работал, хотя…

— Хотя он работал во всех прочих местах.

— Так или иначе, этот парень что-то совсем кисло смотрелся. И едва мне кивнул.

— Несчастный человек, — сказал Гловски. — Бедный старина Сэм. Не очень ему радостно там, в «Фараоне». — Сам Гловски рисовал крутой материал под названием «Гранитный Мак» для фараоновского «Медного кулака».

— Если по правде, он нигде не счастлив, — сказал Панталеоне, и все согласились. Все они более-менее знали историю Сэмми. Он вернулся к занятию комиксами в 1947 году, сплошь покрытый неудачами во всем, за что он только ни брался. Первым поражением Сэмми стала рекламная игра в компании «Бернс, Баггот и Де Винтер». Он успел уволиться как раз перед тем, как у него собрались попросить заявление об уходе. После этого Сэмми пытался пробовать что-то сам по себе. Когда его собственное рекламное агентство тихо и незаметно скончалось, Сэмми нашел себе работу в журнальном бизнесе, продавая славно исследованную ложь в «Правду» и «Янки». Ему также удалось продать один чудесный короткий рассказ в «Коллиерс» — про поход молодого парнишки-калеки со своим силачом-отцом в парную баню еще до войны. Однако затем Сэмми осел в глубокую и узкую колею третьесортных журнальных издательств и того, что осталось от некогда могущественной бульварной литературы.

Все это время ему поступали предложения от старых друзей по комиксам (некоторые из них прямо сейчас сидели за столиком в задней части «Эксцельсиора»), от которых Сэмми всегда отказывался. Он считал себя эпическим романистом — и, хотя его литературная карьера продвигалась не так быстро, как бы ему хотелось, по крайней мере, он был уверен, что движется вперед, а не назад. Всем, кто желал его слушать, и даже на тогда еще свежей могиле своей матушки Сэмми клялся, что никогда не вернется к комиксам. Каждому, кто приходил в гости к Клеям, показывали тот или иной фрагмент наброска его аморфной и весьма запутанной книги. Одно время Сэмми писал статьи по пситтакозу и пруститу для «Птицевода» и «Самоцвета и стакана». Он также пробовал свое перо в промышленной сфере и даже написал целый каталог для компании, торгующей семенами. Оплата была, как правило, ничтожной, часы длинными, а кроме того, Сэмми находился на милости редакторов, чья ожесточенность, как говорил сам Сэмми, заставляла Джорджа Дизи казаться Диной Дурбин. Затем, в один прекрасный день, Сэмми прослышал о вакантном месте редактора в «Голдстаре», ныне позабытом издательстве комиксов на Лафайет-стрит. Ассортимент там был паршивым и вторичным, тиражи низкими, а оплата далекой от желательной, зато этот пост, если бы Сэмми его принял, по крайней мере дал ему какую-то власть и пространство для маневра. В организованную Сэмми школу для будущих журналистов записались всего три ученика, один из которых жил в Гвадалахаре, что в Мексике, и по-английски почти не говорил. У Сэмми были неоплаченные счета, долги и семья. И, когда подвернулась работа в «Голдстаре», он наконец выбросил полотенце на предмет старой мечты типа «бабочка из гусеницы».