Сталин. Разгадка Сфинкса - Марат Ахметов

Колоссальной мощи удар был нанесен по миллионной Квантунской группировке войск, окопавшейся на континенте. Советское наступление проходило в условиях упорного сопротивления противника и сложного рельефа местности, тем не менее, на всех основных направлениях развивалось успешно.

Между тем, американцы произвели 6 и 9 августа атомные бомбардировки городов Хиросима и Нагасаки, вызвавшие огромные разрушения и неслыханные жертвы среди мирного населения. Японцы были деморализованы, и их дух сопротивления резко понизился.

Вступление СССР в войну произвело на них еще более ошеломляющее впечатление. За пять дней боев на материке и островах, войска трех русских фронтов продвинулись вперед на многие десятки километров, в больших количествах уничтожая при этом живую силу и технику японцев. 14 августа японское правительство вынесло решение о капитуляции.

Пока соответствующие формальности осуществлялись, Красная Армия заняла Южный Сахалин, Манчжурию, Северную Корею, Курильские острова. 17 августа десантники захватили в плен на аэродроме в Шэньяне (Мукден) главу Манчжоу-Го, последнего императора Китая Пу И со всей свитой и сопровождавшими его японскими генералами.

Известие о капитуляции Японии застало генерала Эйзенхауэра, Верховного главнокомандующего союзными войсками, в Западной Европе, в Москве. Генерал находился там по личному приглашению генералиссимуса Сталина и в рамки его визита вошел спортивный праздник, пышно отмечавшийся в СССР. Сталин совершил в отношении Эйзенхауэра беспрецедентный жест, любезно пригласив генерала — видного представителя капиталистического государства вкупе с двумя коллегами по его выбору, на усыпальницу Ленина.

Несколько часов два главнокомандующих стояли плечо к плечу на трибуне Мавзолея и лицезрели грандиозное спортивное представление, дружески разговаривая при помощи переводчика и с некоторыми перерывами.

«Вершиной всех событий, связанных с нашим пребыванием в Москве, стал обед в Кремле с непременным присутствием советского генералитета, — заявлял Эйзенхауэр. — Было провозглашено множество тостов, и каждый из них отражал дух сотрудничества и совместной работы, какая постепенно сложилась в ходе войны».

Высокопоставленный американский гость пожелал иметь копию документального фильма о взятии Берлина, показанного после торжественной трапезы, а также попросил у генералиссимуса его фотографию. Советский Верховный не забыл просьб своего заокеанского коллеги. Буквально через несколько дней Эйзенхауэр получил в Берлине полную копию фильма и фотографию Сталина с дарственной надписью, которую предположительно он ценил не меньше, чем наивысший советский полководческий орден «Победа».

В «последние месяцы лета и первые месяцы осени 1945 года радушие и готовность к сотрудничеству в Берлине, достигли наивысшего предела, какого мы смогли достигнуть в работе с советскими официальными представителями» — полагал Эйзенхауэр. Причем последнему, в большей степени политику, нежели военному, представлялся неразумным отказ своего правительства от условий ранее достигнутых договоренностей с СССР со всеми вытекающими из этого факта событиями…

2 сентября представителями Японии на палубе флагманского корабля флота США «Миссури» в Токийском заливе, близ Иокогамы, был подписан акт о капитуляции. Ее приняли от США — генерал Макартур и адмирал Нимиц, от Великобритании — адмирал Фрейзер. Также были представители от Советского Союза и Китая. На верхней палубе корабля толпились военные и корреспонденты газет и фотографы. Ослепительно сверкали блицы.

Действо происходило изумительно великолепным для одной, и мучительно прекрасным для другой стороны, утром. Неожиданно перед взорами торжествующих победителей и удрученных побежденных появилась седовласая Фудзияма. Она возвышалась над Токийским заливом, как символ грядущего перерождения Японии.

В тот же день Сталин обратился к народу с многозначительным заявлением. Он сообщил о том, что японскими представителями подписан акт о безоговорочной капитуляции. Таким образом, успешно ликвидирован второй очаг мировой агрессии и, следовательно, мировая война закончилась.

Сталин весьма подробно остановился на том, что у России был свой особый счет к Японии еще с начала века. «Поражение русских войск в 1904 году в период русско-японской войны оставило в сознании народа тяжелые воспоминания. Оно легло на нашу страну черным пятном. Наш народ верил и ждал, что наступит день, когда Япония будет разбита и пятно будет ликвидировано. Сорок лет ждали мы, люди старого поколения, этого дня. И вот, этот день наступил», — торжественно констатировал вождь. Он сполна расплатился с еще одним обидчиком русских.

Положительно, будучи безвестным революционным пропагандистом, Коба Джугашвили не помышлял почти полвека назад о том, что именно на его долю выпадет выполнить эту миссию.

«Пора отомстить», — писал тогда кавказец в прокламации, адресованной своим землякам. Но он не имел в виду мщение японцам. Его призыв относился к «старчески дряблому царскому самодержавию», в том числе и за сдачу Порт-Артура.

За «дистанцию огромного размера» Сталин прошел путь от одного из многочисленных ниспровергателей устоев российского государства до самого ревностного великодержавника.

Основными причинами тяжелых поражений Польши и Франции во Второй мировой войне, несомненно, являются деструктивные действия их высших руководителей, вернее отсутствие в этих странах ярко выраженного авторитетного лидера.

После смерти Пилсудского в 1935 году, введшего режим так называемой санации (оздоровления) государства, его преемники, как-то Юзеф Бек, Рыдз-Смиглы проводили двойственную политику, в основном, враждебную СССР. В итоге, Польша оказалась между молотом и наковальней. Но даже после Сентябрьской катастрофы 39 года, военно-политическая элита страны не сумела объединиться и выдвинуть главу, которой повиновались бы беспрекословно. Хотя видные деятели санации, типа генерала Казимежа Соснковского, первое время, опасаясь ответственности за разгром, вели себя в эмиграции смиренно, впоследствии они продолжили свои козни и интриги, о чем убедительно поведал Климковский. Политическая значимость генерала Сикорского, главного оппонента Пилсудского еще до обретения Польшей независимости, мгновенно возросла. Он автоматически становится первым лицом разгромленной Речи Посполитой. Тем не менее, «парижско-лондонская» польская верхушка, формально сплоченная вокруг Сикорского, фактически препятствовала его деятельности как премьер-министра и верховного главнокомандующего.

Тому виною, отчасти, был сам генерал, недостаточно хорошо разбиравшийся в людях. В противном случае, он не отправил бы послом в Москву Станислава Кота, известного ученого-историка, но никудышного политика и организатора. Данного профессора Сталин называл в приватном порядке чуть ли не форменным болваном. Также Сикорский ни в коем случае не поручил бы формирование генералу Андерсу Польской армии в СССР.

Последний, испытывавший к русским неприязненные чувства и не веривший в их победу, воспользовался уступчивостью Сталина и вопреки договоренностям увел войска на Ближний Восток. Тем самым, Андерс упустил реальный шанс покрыть свое имя славой участием в завершающей фазе Сталинградской битвы. Правда, на выводе настаивали союзники, обеспокоенные нехваткой боеспособных частей на Среднем Востоке.

Официальный визит Сикорского в Советский Союз состоялся, когда исход битвы за Москву еще не был ясен. Климковский, занимавший на кремлевском банкете в честь польского премьера весьма почетное место, испытывал на нем весьма странные чувства. Он «видел, какое спокойствие выражали лица членов Советского правительства, хотя враг находился в каких-нибудь двадцати семи километрах от столицы. За Москву беспрерывно велись ожесточенные бои», и в то же самое время Верховный Главнокомандующий Сталин самым спокойнейшим образом «совещается и принимает гостей». Молодой польский офицер вспомнил по аналогии, как вело себя польское правительство и верховный главнокомандующий, когда немцы подходили к Варшаве. Ему было стыдно за своих более титулованных сородичей, произносивших «крикливые, чванливые и надменные речи». Из их хвастливых выступлений могло создаться впечатление, что воюет Польша, а не Советский Союз. И не последняя оказывает помощь с целью восстановления польского государства.

Сикорскому также становилось не по себе от поведения своих соотечественников, он понимал, «что эти люди сводят на нет с таким трудом достигнутое им улучшение польско-советских отношений». До конца своей жизни, преждевременно и столь трагически прервавшейся в результате таинственной авиакатастрофы над Гибралтаром летом 1943 года, Сикорскому не удалось наладить полноценного сотрудничества со Сталиным.