Ослепительный нож - Вадим Полуян

Евфимия вошла в храм. Богомольцев было немного. Предстоящие в основном - под куколями. Впереди, у правого клироса выделялись шёлковыми ферязями несколько удельных болярцев, да рядом с нею крестились и кланялись две странствующие монашки, сбирающие пожертвования.

Всеволожа под звуки службы отрешилась от преходящих дум, сосредоточилась, стала творить молитву:

«Рассуди меня, Господи, ибо хожу в непорочности и, уповая на Бога, не поколеблюсь. Искуси меня, Господи, испытай меня! Расплавь внутренности мои и сердце моё, ибо милость Твоя перед очами моими. Всегда в истине Твоей пребываю. Не сижу с людьми лживыми и с коварными не пойду. Возненавидела сборище злонамеренных, воспылала обличением к нечестивым. Омою руки в невинности, припаду к жертвеннику Твоему. Не погуби души моей с грешниками и жизни моей с кровожадными. Их руки в злодействе, десница в лихоимании. Избавь от них, Боже, и помилуй меня. Нога моя да стоит на правом пути! Господь - свет мой и спасение моё. Кого убоюся? Господь - крепость жизни моей. Кого устрашуся?..»

Служба подходила к концу. Вот старенький иеромонах прочитал Отпуст. Стали подходить ко кресту. Евфимия, как мирянка, постаралась примкнуть к болярцам. Один из них глянул на неё…

Сошла по шатким ступенькам паперти, блюдя осторожность. Увидела удельных - кучкою у калитки. По виду главный стоял наособь. Подняла взор, когда он преградил путь:

- Теперь-то не сомневаюсь, Евфимия Ивановна. Тебя вижу!

То был Василий Ярославич Боровский. Боярышня склонила голову и зарделась:

- Здрав буди, князь Василий!

- Не окажешь ли честь принять тебя? - несмело попросил Ярославич.

- Окажу, - улыбнулась Евфимия и последовала за ним.

Князь отдал людям коня. При нём не было кареты. Сам и окружение - вершники. Потому пришлось ему влезть в неказистую, пыльную с дороги котовскую повозку.

- Неслично тебе со мною, князь. Поезжай-ка в седле. А я в одиночку - следом, - протестовала боярышня.

Он молча отверг протесты и водворился рядом.

- Через три версты - мой Боровск. Покуда рассказывай. Расспросы о тебе на Москве - без пользы. Как будто никто ничего не ведает.

- Кому ж ведать? Была вдали, - начала исповедь Всеволожа.

Князь превратился в слух. Не перебивал вопросами. Она говорила, как на духу. Пусть злоязычат Василиус и Можайский в насмешках над давними воздыханиями по ней Ярославича. Сей князь не в пример другим. Он неизменно добр. В нём хочется видеть близкую душу. Так оно и есть. В лице Ярославича, как в зерцале, отражались все злоключения, о коих она поведывала.

Боярышнина повесть окончилась прощанием с Котовым. Князь не успел отозваться ни словом. Повозка остановилась. Их ждал перевоз через реку Протву. Сошли на паром. В небе обозначились звёзды. Река играла последними угольками зари. Райская явь, кабы не конский пот да запах назьма.

Вот и Боровск, затыненный, тесовый, бревенчатый. Кирпичный храм. Опустелый Торг. Княж терем под закоморами.

- Зело красен твой терем! - похвалила Евфимия.

- Велел палаты покрыть в два тёса, - по-хозяйски сообщил князь. - Промеж тёса - скалы с подзорами, закоморы над верхними окнами по угожеству.

У красного крыльца во дворе он представил боярышне своих ближних:

- Дружинники! Верные боярские дети. Были со мной и под Угличем, и под Галичем. Самый юный - Володя Давыдов. Лука Подеиваев, умудрённый годами. Урядливый на послуги Парфён Бренко…

- Лик твой, боярин, чем-то мне памятен, - обратилась Всеволожа к последнему.

- Муром. Столовая палата воеводского дома. Оболенский и Ряполовские, - чётко, исчерпывающе напомнил Парфён.

- А, ты был послан князем Василием сообщить угрозы Шемяки, - вспомнила боярышня. - Благодаря тебе великокняжичи спасены.

- Малые государи Иван и Юрий спасены благодаря тебе, Всеволожа, - скромно отвёл похвалы Бренко.

Пошли в терем. Боярышне определили одрину, поел ужницу и всё, надобное после длительного пути.

Когда послужница Дарья ввела в трапезный покой, князь там был один. Гостье предложил:

- Дозволь призадержать трапезу? Представил тебе споспешников. Дозволь, представлю детей?

- Рада лицезреть и большого, и малых, - откликнулась всей душой Евфимия. - И супругу твою, княгинюшку…

Ярославич резко пошёл вперёд, повёл по переходам и пряслам.

В дальней боковуше постучал в дверь. Вошли. Пред боярышней будто из её детства вышел отрок, сын Ярослава Владимировича, вжимавший голову в плечи под указкой её отца…

- Поздравствуйся, сыне: боярышня Всеволожа. Другиня детства. Вместе учились грамоте, - представил гостью Боровский.

Отрок отвесил поясной поклон:

- Будь здрава, боярышня! По добру ли доехала?

- По добру, - залюбовалась им Всеволожа. - Ишь, рослый, весь в батюшку! - Взяв с поставца книгу, приблизила к свече. - Умник! «Пролог» читаешь…

- Перейдём к младшим, - предложил князь. - Их Дарья готовит на опочив.

В верхнем прясле дворца вошли в ложню с изображением лисицы и зайца на двери, вырезанных по дереву и раскрашенных.

Первой входила гостья.

Погодки, мальчик и девочка, стояли в маленьких ложах, держась за деревянные спинки. Обое воззрились на вошедшую. Глазки расширились. Девочка приоткрыла рот. Мальчик опередил её:

- Мама?

Всеволожа попятилась, выскочила за дверь. Услышала два детских голоска вместе:

- Мама?.. Мама?..

- Не ставь во грех, Евфимия Ивановна! Ой, не поставь во грех! - умолял трясущийся Ярославич. - Матерь два года тому преставилась. От деток скрываем: мол, отъехала до поры. Вот-вот-вот-вот воротится… Лушечка лучше помнит. Кснятка был ещё мал. Он первый и… Не обессудь деток!

Всеволожа без слов устремилась в ложню, крепко обняла Кснятку, а потом Лушечку. Два тельца прильнули к ней. Князь заглянул и вышел. Когда объявилась Дарья, боярышня удалилась.

Трапезовали вдвоём. Гостья спросила:

- Где же твои друзья?

- Отпустил, - сказал князь. - У каждого - жена, дети.

Сызнова молчание.

- Что глядишь столь пристально? - удивилась Евфимия.

Ярославич поднялся из-за стола. Клюквенный взвар с заедками - последняя перемена, трапезе конец. Гостья тоже поднялась.

- Гляжу, всё такая, - тихо сказал Василий. - Как и тогда, на занятиях с твоим батюшкой.

- Лестливые слова, - вздохнула Евфимия.

- Мыслишь, завтра - на Москву? - спросил князь, как бы страшась ответа.

- Дала слово свойственнице: вернусь. Задержалась вот… Известные тебе события! - ответила Всеволожа.

- Говорил ли я? Нет, запамятовал, - тянул речь Ярославич. И по кратком молчании объявил: - Вдова Владимира Васильевича отошла в мир горний.

- Как? - воскликнула Всеволожа. - Ульяна? Её больше нет?

- Два месяца, - поник князь.

От такого удара боярышня замерла. Привыкла: войдёт в старый дом, объяснится с Ульяной Михайловной, тяжело объяснится, а всё же благополучно. Заранее отложила в памяти пригожие, убедительные слова. И вдруг - нет княгини! Всю землю обойди - её нет.

Вдругожды осиротевшая спохватилась: надобно говорить с хозяином терема, держаться перед ним по достою. Взглянула: смотрит на неё тот самый маленький княжич, трущий перстами лоб, что на строгий вопрос учителя Ивана Дмитрича о значении «счастного колеса» робко отвечал: «Счастное колесо»?.. Его же латины нарицают «фатун» и «фуртуною»…»

Внезапь подошед, ведатель «фуртуны» подал ей руку:

- Евфимия Ивановна, выдь за меня! Ко времени не сказал сих слов. Ныне произношу. Коль тебе не противен…

Она мгновенно вернулась из детства в зрелость и приняла его руку:

- Ты? Мне? Противен? Вернейший из детских друзей! Единственный - без толики зла? Мне ль за тебя не выйти? И Кснятке с Лушей не понадобится сызнова сочинять про отлучку матери.

- А я страдал об этом, когда ты давеча вернулась к ним в ложню и приласкала сирот.

Князь трепетно припал губами к руке Евфимии.

10

В огороде у колыхалок боярышня сидела с отроком Иваном Васильичем, будущим своим пасынком. Кснятка и Луша покачивались на висячей доске. Князь отлучился в Москву обустроить кремлёвский дом для свадебной каши. Иван расспрашивал Всеволожу о рати с татарскими царевичами под Суздалем:

- Ужель ты скакала на боевом коне и ратовалась мечом?

- Так распорядилась судьба, - неохотно вспоминала Евфимия. - Возложила на меня мужескую обязанность.

- Страх и девицу может превратить в мужа, - пробормотал Иван.

Она видела его ревность к памяти матери, чувствовала истоки тех тугих отношений, что сложатся у княжича с мачехой. И смолчала, ища пригожие подступы к насторожённому юноше. Знала: между отрочеством и юностью человек проходит тонкою коркой льда. Бережно надо его поддерживать, дабы лёд не сломался, идущий не рухнул в непоправимое.