Дваждырожденные - Дмитрий Морозов

Теперь я спешил, проклиная себя за то, что не решился сразу уехать с Митрой. Прийя вела меня кратчайшей дорогой к городским воротам, и временами мне казалось, что если я успею добраться до них, то подобно Митре, смогу обмануть стражу и вырваться на свободу. Но охота за нами началась по всем правилам, хоть и явно запаздала. Уже неподалеку от стен крепости нас окликнули, и пять темных фигур с металлическим лязганьем заступили нам путь.

Тьма стояла в узкой улочке. Дома, построенные, очевидно, совсем недавно, уже в годы тревоги, были лишены окон. Двери оставались закрыты. Я вдруг почувствовал себя в западне. Шуршал ветер в крышах, крытых тростником, где-то в саду истошно орал павлин, и оглушительно билось мое сердце. За спиной застыла не дыша Прийя, а напротив — пять черных фигур с тонкими короткими копьями в руках. Черные посланцы смерти, сгустившаяся воля хозяев Хастинапура. Я был бессилен спасти себя и Прийю, безжалостно втянутую в непонятный для нее водоворот державной ненависти.

Будь проклята моя карма… Если бы эти три года я каждый день изнурял себя боевыми упражнениями, то разметал бы этот жалкий заслон, спасая Прийю и себя. Но поздно сожалеть о том, что могло быть. Надо готовиться к последнему безнадежному бою.

И вдруг за своей спиной я услышал быстрый перестук копыт, и сердце сжалось в груди от предчувствия встречи… Звон вырываемого из ножен меча и блеск лунного света на шлеме. Всадник поставил коня между мной и преследователями. Мы стояли так близко, что я почувствовал острый запах конского пота и услышал, как шепотом выругался кто-то из врагов.

Кшатриев Хастинапура не смутить видом оружия, не отвратить от выполнения долга.

Три копья ударили одновременно. Снизу вверх. Слишком близко, чтобы успеть парировать. Мой незванный защитник был обречен, а я не мог даже прийти на помощь. От врагов меня отделял лошадиный круп. От смерти — несколько ударов сердца. Оно застыло на долю мгновения, пока я беспомощно ожидал падения тела.

Мощный крик на высокой ноте. Лязг оружия. Перерубленные древки копий падают на землю. Черные фигуры отпрянули на безопасное расстояние. Те, кто потеряли копья, обнажили мечи.

— Отойди, кшатрий, — сказал предводитель нападающих моему защитнику, — мы действуем по повелению могучерукого, стойкого в доброде телях Духшасаны. Этот человек — шпион Панда– вов, и ему нельзя позволить уйти из города.

Всадник не шелохнулся.

— А я, — громким, знакомым, почти родным голосом сказал он, — действую по велению соб ственного сердца и в интересах Высокой сабхи дваждырожденных. Я Крипа — патриарх общи ны. Кто из вас осмелится поднять на меня руку? Кто захочет сегодня увидеть царство Ямы?

Воины застыли, охваченные благоговейным страхом. Слава о воинском искусстве Крипы давно была вплетена в легенды.

Уходите! — громко и отчетливо сказал Крипа и, повернувшись к нам, неожиданно рассмеялся:

Не бойтесь! Я не буду убивать их. Это было бы все равно, что поднять оружие на детей.

Я бросил настороженный взгляд на наших противников, но увидел только мокрые спины.

Тогда я позволил себе немного расслабиться и от души приветствовать Крипу:

Наставник, как вовремя! Откуда вы здесь? — Услышал зов о помощи, — отмахнулся от объяснений Крипа, пристально разглядывая Прийю, — Слава богам, успел на выручку.

Но почему ты здесь, в Хастинапуре? — не выдержал я. — Тебя прислали Пандавы?

Крипа отвел глаза, и я почувствовал, как ровный чистый поток брахмы, окутывавший его, замутился и задрожал.

Патриарх Высокой сабхи не может принять ни чью сторону. Но ты — мой ученик. И, значит, у меня есть долг перед тобой. Пора выбираться отсюда. Митра, я знаю, уже прорвался через заслоны, и твоя жизнь в этом потоке ничего не решает.

А как же наш брахман? — спросил я.

Его уже не выпустят из города, — мрачно сказал Крипа. — Не бойся, смерть ему не угрожает. Будет жить во дворце с патриархами почетным пленником до тех пор, пока не определится окончательный хозяин Хастинапура. Он-то знал с самого начала, какие плоды принесут его действия, так что, примет их безропотно.

-- Но ведь это страшно, — сказал я.

Крипа покачал головой:

— «Лишь в заблуждении чараны поют о смерти…» Не скорби о том, что еще не произошло… Пора уходить, я выведу тебя. Мы простились с Прийей в этой темной улочке под проливным дождем, и над нашими головами не сияла ни одна звезда…

-- Вот преимущество выучки дваждырожденных, — почти весело говорил Крипа, пока я шел за его конем по скользкой грязи темных узких улочек. — Теперь ты готов принять любой путь не ропща и не оглядываясь…

Я думал меня убьют… Да и тебя. Удары трех копий на таком расстоянии нельзя даже заметить, не то что парировать. Почему ты жив?

Подумаешь, обычная стычка с неповоротливыми головорезами…

Может ли быть чудо обыденным? Именно таким его представил мне Крипа. Но от этого оно не перестало быть чудом.

— Я все-таки твой ученик и знаю пределы воз можного в бою.

Наставник покосился на меня:

— Раньше ты этим не очень интересовался.

Я тупо смотрел перед собой, стараясь попасть в ритм хода его коня. Мысли путались, и я чувствовал, что патриарху было не легко понять мое состояние. Пришлось прибегнуть к словам, но как же ими обьяснить ту кровавую тягучую муть, что поднялась в моей душе?

— Это все из-за Прийи. Я не мог ее защитить… — слова давались с трудом, дыхание срывалось. — Смерть, она была… вот, на расстоянии руки. Знаю, надо было хранить достоинство перед неизбежным. Ведь мысль о смерти — заблуждение… Но рядом кричала Прийя. И мне было плевать на следующие воплощения. Там, во мне, что-то корчилось от соб ственного бессилия. Да, поздно было проклинать себя за неумение убивать. Даже у матсьев, в бою с тригартами, я не чувствовал такой жажды убийства, как здесь в Хастинапуре. Теперь я прозрел! Жизнь, оказывается, совсем не такая, как казалось… Ну, вы-то это понимаете, иначе зачем были уроки в Два-раке? Раз мне опять выпала жизнь, то я хочу научиться ее защищать как должно. Вы еще успеете преподать мне урок?

Крипа пожал плечами и пристально всмотрелся мне в лицо. Дождь стекал с его шлема, капли висели на ресницах, бежали по щекам, искрились в бороде. Со стороны могло показаться, что патриарх плачет.

— Сначала надо выйти из города, а уж потом мечтать о мести.

Я плохо помню последующие события. Дождь. Тревожное ожидание в лоскуте ночного мрака неподалеку от ворот, ярко освещенных кострами стражи. Недолгое препирательство охранников с Крипой. Потная рукоять меча, который, хвала богам, так и не понадобилось вытаскивать из ножен.

Мои мысли прояснились только вдали от Хас-тинапура на тихой лесной дороге под ясным светом луны. Дождь перестал. Бледные блики скользили по мокрой листве. Страшная тяжесть, лежавшая у меня на плечах весь истекший месяц, вдруг отпустила. Я уже забыл в каменной твердыне, как легко дышится среди деревьев, когда прохладный ветер сдувает паутину забот с мокрого чела. Я снова мог впитывать настоенный на волшебных цветах воздух, расстворяться в покое лесного мира, сколь щедрого, столь и бесстрастного к нашим человеческим страданиям.

Проклинаю тебя, Хастинапур, и благодарю за подаренную мудрость. «Каждый берет ношу по силам,» — сказано мудрыми. Но кто может измерить силы в начале пути, когда кажется, что цель — вот она, рядом. И лишь потом приходит понимание бесконечности дороги и ничтожности собственных возможностей. И слово «долг» вспыхивает тревожной последней кроваво-красной звездой на небосклоне надежды. Лишь тогда с яростной, конечной, отчаянной решимостью ты понимаешь, что никто в этом мире тебя больше ничему не научит и никуда не поведет.

Глава 3. Горы

К моему удивлению, Крипа сразу за городом повернул коня не на юго-восток к Панчале, а на северо-запад, к Великим горам. Не вдаваясь в объяснения, он гнал своего коня по узкой дороге среди жуткого мрака дикого леса, сухого шелеста пальмовых листьев и криков ночных птиц.

Я едва поспевал следом, но спрашивать или спорить не было сил. Слава богам, моя карма сно-

ва в мудрых руках Учителя, и можно отдохнуть от непосильной ноши свободного выбора. Мир человеческих стремлений и судеб, открывшийся в Хастинапуре, оказался бескрайним, непостижимым, беспощадным, уподобившись сразу и мертвящей пустыне, и жестоким джунглям, и бешеному океану. Ничтожными оказались мои силы, жалкими затверженные истины. Мое сознание трещало по швам, пытаясь вместить преклонение перед непостижимой мудростью патриархов, поддерживающих Дхритараштру, непроизвольный восторг перед благородством и мощью Дурьодханы, жалость к несчастному отцу Карны и мощно пробудившуюся во мне жажду убийства.

Не сутолка дворцов и хижин в кольце укреплений открылась моему третьему глазу, а свернувшаяся тугим кольцом сила. Древнейший город был прекрасен, как царь Нагов, и также смертельно ядовит в минуту опасности. Я допустил ошибку, заглянув в эти по змеиному мудрые, беспощадные, стареющие, очаровывающие. Теперь они продолжали пить мою жизнь, даже после того, как Крипа вырвал бренную оболочку из удушающих обьятий.