Джура - Георгий Тушкан

Другая, худенькая брюнетка с злыми глазами, кричала:

— Перестань стонать, черномазая! Убирайся на кухню, неженка!

Курляуш подхватила Зейнеб под мышки и уволокла в кухню.

— Брось её, брось! — закричали обе жены, ворвавшись вслед за ней.

Но Курляуш схватила кочергу, и обе женщины убежали. На крик и шум вошел Тагай. Прогнав обеих жен, он сел возле стонавшей Зейнеб и сказал:

— Вот видишь, как плохо быть прислугой! Будь моей женой — и эти две сварливые бабы будут целовать твои ноги. Ну?

Зейнеб отрицательно покачала головой и замахнулась на Тагая. Курляуш ахнула и упала ничком на пол.

Тагай неожиданно засмеялся и сказал:

— Побудешь в услужении — узнаешь вкус слез и покоришься. Отныне ты будешь делать самую тяжелую, самую черную работу, а когда надоест, скажешь мне.

Когда Тагай ушел, Курляуш промыла ноги Зейнеб крепким раствором чая и смазала маслом.

— Терпи, — сказала она, — ещё не то будет. И чего ты упорствуешь?

Зейнеб легла ничком. Курляуш бросила ей одеяло, но Мими ханум, наблюдавшая в щелку за происходившим, закричала:

— Принеси это одеяло мне! С неё довольно и рваного халата, которым мы укрываем белого осла.

Ночью Курляуш закутала её своим халатом. Зейнеб не спала и сдерживала стоны, кусая губы. Ноги горели. Зейнеб думала о Джуре. «Если он жив и это рассказать ему, — думала Зейнеб, — о, он зарежет Тагая! А с этими дурами я справлюсь сама». Зейнеб мысленно представляла себе, как будут просить у неё пощады жены Тагая, и это несколько облегчало её муки. Потом, она думала о побеге. Заснуть ей так и не удалось. Утром к ней подошла Мими ханум, бесцеремонно стащила с руки Зейнеб большой золотой браслет с желтым камнем и надела себе на руку.

IV

Наступила весна.

Ноги Зейнеб зажили. Но печаль её не проходила. Зейнеб примирилась с мыслью, что Джура погиб, и улыбка совсем исчезла с её уст. Тагая она больше не видела. Курляуш сообщила ей, что Тагай уехал куда то далеко. Жены Тагая издевались над Зейнеб и приказывали ей делать самую черную работу. Она двигалась как во сне и беспрекословно выполняла любые приказания.

— Эй, черномазая! Иди помой мою собачку! — кричала Мими ханум.

— Что ты ходишь как сонная? — говорила ей другая и колола её булавкой.

На теле Зейнеб выступала кровь, но девушка молчала.

— Она ходит в рваном платье, на ногах у неё струпья. Никакой мужчина не полюбит такую женщину, — говорили между собой жены Тагая.

— Она немного сумасшедшая, — сказала о ней Курляуш.

Нельзя было узнать жизнерадостную и порывистую Зейнеб в этой женщине с мертвенным взглядом.

— Ты завороженная, — говорила ей Курляуш. — Они изведут тебя, горемычная!

Но Зейнеб молчала. Ей все было безразлично. Еще зимой она начала кашлять, теперь же, весной, она часто не могла заснуть по ночам от приступов удушья.

— Перестань, ты мешаешь нам спать! — кричали жены. — Иди во двор!

Ночи стояли морозные, но Зейнеб уходила во двор. Однажды, когда она, прислонившись плечом к дереву, кашляла особенно сильно, к ней подошел ночной сторож.

— Я знаю, — сказал он, — ты умрешь. Однажды мой сын привел с высоких гор яка. Як начал кашлять и подох. Мы его разрезали. У него было легких больше, чем надо для долин, и лишние легкие сгнили. Вот и у тебя лишние легкие гниют. Смотри, ты выплюнула кровь. — И старик ткнул палкой в пятно, темневшее при свете луны.

— Я не могу спать! — жаловалась Мими ханум. — Пусть черномазая спит в сарае и делает грязную работу. Она так ослабела, что роняет из рук чашки и тарелки.

Зейнеб больше не прислуживала Мими ханум. Она плела арканы и вспоминала, как Джура ловко закидывал аркан. Она меньше кашляла, багровые пятна с её щек исчезли. Думать о прошлом было её единственным утешением. Она выделывала жеребячьи шкуры, вымачивала их в квашеном молоке, смазывала бараньим салом, коптила и выминала руками. Она живо представляла себе, как бы выглядел Джура, если бы надел костюм из крашеных шкур, сделанный её руками. По вечерам Курляуш рассказывала ей различные забавные истории.

Однажды к женам Тагая пришли две гостьи. За одной из них бежала небольшая собака, похожая на снежный ком. А другая гостья несла на руках маленькую, все время дрожавшую собачонку с большими слезящимися глазами.

— А а!.. — радостно закричали в один голос жены Тагая, лежа на подушках возле водоема. — Стол! Эй, там, принесите стол — мы будем обедать.

Зейнеб принесла стол и тарелки.

Толстая коричневая моська Мими ханум обнюхала шпица и подошла было к дрожащей собачонке, но та подняла такой лай, что гостья снова взяла собачонку на руки.

— Еще тарелку, для шпица!

В отдалении послышался шум. Вскоре донеслись гневные крики, улюлюканье, свист. Все насторожились. Раздался выстрел, и спустя несколько мгновений на дорожку выбежал большой черный пес с белой меткой на груди. Он тяжело дышал: с большого красного языка капала слюна.

— Бешеный! — испуганно вскрикнула Мими ханум и бросилась к дому.

За ней побежали гостьи. По дороге Мими ханум упала. Курляуш втащила хозяйку в комнату.

Крошечная собачка осталась на столе, а шпиц, побежавший было за женщинами, заворчал и медленно возвратился к тарелке. Зейнеб, все время пристально смотревшая на черного пса, вдруг закричала:

— Тэке!

Пес вздрогнул, поднял уши и беззвучно оскалился.

— Тэке! Тэке! — звала Зейнеб.

«Ну конечно, Тэке! — думала она. — Разве может быть у другой собаки такая белая метка на груди?»

Тэке подбежал к столу. Избалованные всегдашней защитой людей, комнатные собаки не испугались. Шпиц залаял, а моська зарычала. Тэке отбросил моську в сторону, и она беспомощно завизжала.

— Пошел! Пошел! — злобно кричала Мими ханум, но Тэке в ответ грозно ворчал, показывая огромные белые клыки. — Эй, Зейнеб, что же ты смотришь? Гони его вон!

Но Зейнеб не слыхала этих криков. Она смотрела на собаку и восторженно шептала: «Тэке! Тэке!» О, она теперь была уверена, что Джура жив, и не только жив, но где то близко.

Жареная курица хрустела в зубах у Тэке.

Прибежал сторож с ружьем, и Тэке молниеносно скрылся через ограду.

— Ах, ты!.. — закричала Мими ханум, подходя к Зейнеб, и замахнулась на неё кулаком.

Зейнеб, не обращая на неё внимания, потянулась и сладко зевнула. Зейнеб казалось, что она проспала много много времени и только сейчас проснулась.

— Ай ай! — испуганно крикнула жена Тагая. — Черномазая потягивается! Не смей при мне, не смей! — Мими ханум, причитая на ходу, бросилась в дом.