Сталин и заговор военных 1941 г. - Владимир Мещеряков

А нам, все же в дальнейшем, при рассмотрении интервью, которые опубликованы Г. Куманевым, нужно будет учитывать и возраст наркомов, и временной интервал с той давней военной поры. Ведь прошло более тридцати лет со дня начала Великой Отечественной войны. К тому же «не всё вспомнишь», что захочешь?

Каганович

Г. Куманев спрашивает Л.Кагановича о том, что в «Журнале лиц, принятых Сталиным в Кремле» есть его фамилия от 22 июня 1941 года и просит вспомнить:

— «Каким Вы нашли Сталина в тот момент?

Л.Каганович: Собранным, спокойным, решительным.

Г.Куманев: Интересно, какие лично Вам он дал указания?

Л.Каганович: Очень много указаний я получил. Они показались мне весьма продуманными, деловыми и своевременными.

Г.Куманев: Вы пришли по своей инициативе или Сталин Вас вызвал?

Л.Каганович. Вызвал Сталин, он всех вызывал. Конечно, основной круг заданий мне был связан с работой железнодорожного транспорта. Эти поручения касались проблем максимального обеспечения перевозок: оперативных, снабженческих, народнохозяйственных, а также и эвакуационных».

Прервем пока интервью с Лазарем Моисеевичем. Выходит, что Сталин был в Кремле, коли давал указания лично Кагановичу и был на тот момент «собранным, спокойным и решительным». Не то, что в воспоминаниях у Жукова, «проявлял излишнюю нервозность». Это интервью Г.Куманев брал у Л.Кагановича в 1990 году, когда тому исполнилось, можете себе представить, 97 лет. Стоит ли распространяться на тему: «В каком состоянии находится память и умственная деятельность у человека в возрасте приближающимся к сотне лет?» Продолжим прерванное интервью.

Л.Каганович: Я ведь тогда был министром путей сообщения СССР. Кстати, в дарственной надписи в Вашей книге Вы меня почему-то называете наркомом?

Г.Куманев: Относительно периода войны?

Л.Каганович: Да.

Г.Куманев: Нет, министры в годы войны еще назывались наркомами, а будущие министерства — народными комиссариатами, т. е. наркоматами.

Л.Каганович: Наркоматами во время войны назывались гражданские министерства.

Г.Куманев: Нет, нет, Лазарь Моисеевич. Нарком путей сообщения — это послевоенный министр путей сообщения. Я Вам напомню, что наркоматы были переименованы в министерства в 1946 г. после первых послевоенных выборов в Верховный Совет СССР.

Л.Каганович: Да, да, вспоминаю. Возможно, возможно».

Грустные чувства вызывает это интервью. Если бы оно состоялось, хотя бы лет на тридцать раньше, тогда другое дело. А так, получается, что Каганович просто, что-то вспоминает про свою кипучую деятельность в те далекие сороковые годы, когда еще Сталин был «собранным, спокойным и решительным» и, о каком 22 июня, с ним можно говорить. Что можно требовать от памяти человека в возрасте 97 лет?

Пересыпкин

Интервью взято в 1978 году.

Г.Куманев. Каким для Вас оказался первый день войны, где Вы ее встретили?

И.Пересыпкин. «Накануне вероломного фашистского нападения на нашу страну, 19 июня 1941 г. около 10 часов вечера мне позвонил Поскребышев и сообщил, что меня приглашает к себе товарищ Сталин. По какому вопросу меня вызывают, Поскребышев, как обычно, не сказал. Такие вызовы случались довольно часто. И обычно до встречи со Сталиным было невозможно догадаться, с какой целью ты должен прибыть в Кремль. В кабинете, в котором я бывал уже не раз, Сталин находился один. Он поздоровался со мной, предложил сесть, а сам несколько минут прохаживался, о чем-то размышляя. Сталин показался мне несколько взволнованным. Подойдя потом ко мне, он остановился и сказал:

— У Вас не все благополучно, товарищ Пересыпкин, со связью и расстановкой кадров в Прибалтийских республиках. Поезжайте туда, разберитесь и наведите порядок.

После этого Сталин повернулся и направился к своему рабочему столу. Из этого я сделал предположение, что разговор, по-видимому, закончен…»

«Сложный» человек, этот Сталин. Как повернулся к своему столу, так и остался, наверное, стоять в таком положении, до нового посетителя кабинета. Слова, видимо, берег для другого разговора. Кроме того, плохо, товарищ Сталин знал географию. Не хуже Чеховского героя указал адрес убытия. Их ведь три республики, в Прибалтике-то? Да, но с другой стороны, всего лишь — три. Как же Иван Терентьевич догадался начать проверку с Литвы? Может, Поскребышев подсказал?

«Из Кремля я поехал в Наркомат связи, где со своими заместителями мы наметили ряд сотрудников, которые должны были вместе со мной отправиться в командировку. Но наша поездка задержалась. На следующий день, в пятницу 20 июня, состоялось заседание правительства, на котором был и я. Председательствовал глава СНК СССР Сталин. В ходе обсуждения одного из вопросов повестки дня для подготовки проекта решения потребовалось создать комиссию. В ее состав по предложению Сталина был включен и я. Проект решения мы должны были подготовить 21 июня. Отсюда я сделал вывод, что моя поездка в Прибалтику откладывается на два дня.

Во второй половине дня 21 июня комиссия подготовила проект решения и документ был подписан. После этого я побывал в Наркомате связи и часа через два уехал за город. Был субботний вечер, и мне пришла в голову мысль, что выезжать в Прибалтику надо в конце следующего дня, т. к. в воскресенье все там отдыхают. Когда же я приехал к себе на дачу, мне вскоре позвонил Поскребышев и сказал, чтобы я срочно по такому-то телефону связался со Сталиным. Я тут же набрал указанный номер телефона.

— Вы еще не уехали? — спросил меня Сталин.

Я попытался объяснить, что по его же поручению работал в комиссии по проекту решения… Но он меня перебил:

— Когда же Вы выезжаете?

Я вынужден был поспешно ответить:

— Сегодня вечером.

Сталин положил трубку, а я стал лихорадочно думать, как нам в названный срок выехать из Москвы».

Очередное сочинение на тему: «Как я провел субботний день, когда на нас напала фашистская Германия». Как всегда кроссворд повышенной сложности. Я, никоим образом, не имею желание обидеть такого уважаемого человека, как Иван Терентьевич. Прекрасно понимая, что данное интервью подверглось жесточайшей цензуре, делаю на него ссылку, как на кроссворд. Будем разгадывать! Такое ощущение, что здесь описаны три Сталина. Один — посылает Пересыпкина в Прибалтику, другой — заставляет готовить проект решения в Совнаркоме СССР, а третий — после всего этого, разговаривает с ним еще и по телефону. Из трех «Сталиных» самый «туповатый» — это последний. Спрашивать абонента: «Вы еще не уехали?», когда с ним по телефону разговариваешь. Это надо полагать, уровень «товарища Бывалова» из к/ф «Волга-Волга». А выяснять «почему не уехал?», значит признаться в том, что правое полушарие в голове не в ладах с левым. Разбираться, в данном моменте, с вопросом: «Какой из них настоящий Сталин, первый или второй?», тоже малопривлекательное занятие.

Если первый — Сталин, то сомнительно, чтобы после отдания приказа о приведении войск в полную боевую готовность 18 июня, посылал бы Пересыпкина в Прибалтику разбираться с кадрами и связью? Раньше это надо было делать. Кроме того, высылать из Центра наркома Пересыпкина, это фактически блокировать руководство наркоматом связи, важнейшим органом управления по началу военных действий.

Если второй — Сталин, то, что же он не помнит, что накануне послал Пересыпкина в Прибалтику? К тому же, неясно, кто же пригласил Ивана Терентьевича на заседание Совнаркома? Конечно, эти вопросы лучше всего было бы задать тому, кто редактировал эти мемуары, да где ж его, родного, возьмешь теперь за давностью лет?

Но приближаемся к кульминационному моменту, началу войны. Она застала Ивана Терентьевича в пути. Он был в поезде под Оршей, когда узнал, что Германия напала на нашу Родину.

«Я размышлял, как мне поступить дальше: продолжать ли следовать в Вильнюс или возвращаться в Москву. Из кабинета начальника вокзала я позвонил в Наркомат связи своему заместителю Попову и попросил его срочно переговорить с маршалом Ворошиловым, который тогда курировал наш наркомат, и получить ответ, как мне поступить дальше».

Ну, вот туман неопределенности понемногу начинает рассеиваться. Значит, командировочка была, конкретно в Литву, а не в абстрактную Прибалтику, и не задержись в Москве товарищ Пересыпкин, то 22 июня он был бы уже в зоне боевых действий с непредсказуемыми для него последствиями.