Повесть и житие Данилы Терентьевича Зайцева - Данила Зайцев

На другой день утром отправились в город Шушенское. За ето время мы нашли восемь козерогов съеденных и одну козулю.

– Дак что, здесь много волков, что ли?

– Нет, волков немного, но оне задирают слабых, слабый сразу бежит вниз, и его задирают на льду, а сильный бежит вверх, его не поймать. Вот такая природа.

– Да, интересно. А волк не кидается на человека?

– Нет, он человека хорошо знает и боится его, даже коров не будет трогать, знает, что будет проблема с человеком. Вот какой умный.

– Да ишо какой! А медведь?

– Так же.

– Вот ето новость, я етого не знал.

Мне одно не понравилось: все рабочи пьяницы и матершинники. Да, здесь в Сибири пьют дак пьют, не по-Ромкиному[385]. Абрикосов Владимир Фёдорович спросил, чем я занимался и чем чичас занимаюсь, я рассказал, он ответил:

– Вы суда не приедете.

– Вы ошибаетесь, Владимир Фёдорович. Надоело уже всё, да и здоровья слабо.

– Ну, тогда ждём. А когда думаете приехать?

– А вот разберёмся с чиновниками и съездим в Бразилию, и ранняй весной будем здесь у вас.

– Ну хорошо, будем ждать.

Мы заехали в Шушенское в дом Александра Григорьевича, я переоделся и отправился с Абрикосовым в Абакан. У меня телефон разряженный. Приезжаем на железнодорожный вокзал, поезд московский отходит через час.

– Данила, поди, погостишь? – спросил Владимир Фёдорович.

– Нет, спасибо, поеду.

– Ну, смотри сам.

Я взял билеты и отправился в путь, попросил провожатых[386], чтобы зарядили мне телефон. Когда получил его, включил – матушки, одиннадцать звонков пропушшено! Из дому, от Бузычкина, от АПК. Звоню домой:

– Марфа, ты где?

– Еду домой.

– Что случилось?

– Нас отравили.

– Ты что, сдурела?

– Да все в постели, скоре́ приезжай.

– Но я буду толькя через пять дней. Ну что, рассказывай.

– Мука или масло отравлено.

Ну, ишо не лучше! Да, тут надо аккуратне. Мы знам, что советски немало отравили, хто вернулся обратно на родину, мой дед Мануйла вернулся и помер скоропостижно. Что ето такоя, неужели всё ишо занимаются етим? Нет, не может быть. Приедем, разберёмся.

Приехал в Москву, зашёл к Руслану и рассказал ему, что происходит дома. Он мне ответил:

– Нет, Данила, ето можно судить за ето, тут какая-то ошибка, езжай разберись и сообчи нам.

– Хорошо, Руслан. Ну, большоя спасибо.

Москвин так же ответил:

– Тут какоя-то недоразумение, и власти не могут так поступить.

Я успокоился и отправился домой.

18

Дома уже все на ногах, но коросты мо́кры по телу, губы сплыты, на голове пятна́ми вылезли волосы, особенно у детей.

– Ну, рассказывайте, что случилось.

– Ето мука или масло отравлено.

– Нет, етого не может быть. Я спрашивал у Руслана и Москвина, оне подтверждают, что ни в коем случае, етим заниматься государство не будет.

Андриян возразил:

– Тятя, я уже отравлялся и знаю ети синтомы, и именно отравились те, которы употребляли етот продукт.

– А хто не отравился?

– Все дедыны и Васильявы.

– А Алёша?

– Алёша жил в городе у тёщи, оне тоже не отравились.

– А тесть почему не отравились?

– Он увидал раскрытой продукт и приказал, чтобы не употребляли, он говорит: «В ранешныя времена уже так случалось», и старики решили такой продукт не употреблять.

Да, тогда что-то здесь есть. Я стал звонить Якуниным. Трубку взял Владимир Димитриевич, я рассказал, что случилось, он мне ответил:

– Привези етот продукт, и сделаем експертизу.

– Ну спаси Христос, я завтра же выезжаю к вам.

– Хорошо, позвонишь, Данила Терентьевич.

А тут звонит Юрий Петрович:

– Данила Терентьевич, вы дома?

– Да, дома.

– Можете прямо чичас приехать в администрацию?

– Я с удовольствием, но мне не на чем.

– Я за вами заеду.

– Ну хорошо, жду.

Минут через тридцать Юрий Петрович заехал за мной, мы поехали в Шебекино, он стал спрашивать, как дела, я на все вопросы отвечал скудно. Он спрашиват:

– Данила Терентьевич, что-то не то?

– Юрий Петрович, ето не то слово. Чичас приедем, разберёмся.

Заходим к Бузычкину, вижу, что он настороженный.

– Данила Терентьевич, вы где потерялись?

– Я ездил в Сибирь.

– Да, мы знам. Нам ответила женчина, что покидаете нас.

– Да, ситуация заставляет.

– А в чём дело?

– Вы меня разре́дили, отобрали у меня партнёров, кругом воруют, всё ташшут, наркоманы лазют по нашим огородам и придираются, зачем срубили мак.

– А хто вам не даёт заявлять?

– Да, лёгкоя слово. Сын сказал суседьям, что надо заявить, наркоманы предупредили: «Петушка не увидели, дак увидите»[387]. Вы дали нам продукт и отравили наши семьи. Ну и где ваша государственная гарантия?

– А что случилось? – Я рассказал. – Немедленно надо сделать експертизу.

– Да, делайте.

– И что, всё бросаешь?

– Да. Ежлив Василий возмёт проект, пускай берёт, но я отказываюсь от всего.

– Но а как техника, посев, и вы же деньги вложили?

– Мне ничего не надо.

– Но вы не можете так просто оставить, вы доложны обратиться к губернатору и причину указать.

– Да, ето обязательно мы постараемся. Да, он решит, куда технику и посев девать.

– Да, толькя Евгений Степанович может решить ето дело. Юрий Петрович, возми у них продукт и немедленно отправь на експертизу.

– Так точно, всё будет исполнено.

Мы вышли, приехали домой, я дал муки и масла Юрию Петровичу, он извинился и уехал. Дак вот, Бузычкин сам не свой был. Ну как же гарантия государственная? Нихто про переселенса и не думает, дак хоть вы загнитесь, а вот денюжки отмыть – на ето молодсы. Уж каки́ у нас в Южной Америке страны бе́дны, но так не поступят. Позор, позор, позор России! Уж как ведут здесь себя высо́ко и шшитаются всех умнея, но, разобраться хороше́нь, оне от заду первы.

Дома я сообчил, что я от проекту отказался.

– Ну а как Василий?

– У, оне ликуют взять етот проект.

– Как оне?

– Да деда первый начиншик, мы толькя молчим.

– Да вы что?

Марфа подсказала:

– Да, Данила, тятя с мамой первы строют ето, тебя отшта́пить[388], а самим взяться за переселение.

– Ну вот ето дураки, оне дураки, оне сдурели. А за что оне так ловются?

– Говорят, в банке у нас по́лно деняг, а я никому не дозволяю[389]. Дак получается зависть.

– Но каки́ деньги? Вы же хорошо знаете, что никаких деняг нету.

– Да, мы знаем, но оне слушать не хочут. А все им новости приносит Василий.

– Да я с радости перепишу на Василия.

Да, вот ето здорово! Что наши староверы за границей, что и вся Россия – одна и та же песня.

– Ну, сообчите им, пускай приходют, и скажите, что переводим на них.

Оне с радости приходют. Я стал им говорить:

– Моё здоровья колеблется, я не в силах больше вести етот проект, вон у вас Василий, переводите всё на него.

Василий возразил:

– Свояк, а как я без тебя?

Думаю: ах ты змея!

– Василий, как нача́л, так и заканчивай. – Все напряглись. – Я добавил: – Я вам не угодил – начинайте сами.

Андриян возразил:

– Тятя, хватит. Ну что, тятя не может, давайте переведём на Василия и будем работать дружнея.

Смотрю, тесть заулыбался, тёща засияла:

– Ну, Василий, на самом деле берись за дела, сам видишь: Данила не может. – И Василий засиял.

– Ну и как ето начинать?

– Вот Алёша, всё сделано на него. Алёша, переведи всё на Василия.

– Да, Данила, мне теперь ничего не надо.

– А что, Алёша, не хошь работать?

– Нет, без Данилы нет.

– А ты что, Данила?

– А про нас вы забудьте, побеспокойтесь об себе. – Им стало неловко. – Алёша, завтра же начинай переводить всё на них. Ну всё, конченый разговор, надо спать.

Все разошлись, остался Андриян и Алёша.

– Ну, Андриян, молодес, действуйте допоследу, надо руки развязать. А я завтра еду в Москву к Якуниным, везу муку и масло на експертизу, и зайду к губернатору.

Утром поехал в Белгород, стал звонить к Картавенке и просить встречи с губернатором срочно. Одна надёжда ишо остаётся – Евгений Степанович, ежлив он поддоржит, всё ето можно повернуть на сто восемьдесят градусов, а нет – придётся отказаться от всего. Но Картавенко стал оттягать: зачем да почему, губернатору некогды.

– Но, Николай Васильевич, ето очень важно.

– А что нужно, Данила Терентьевич?

– Николай Васильевич, ето лично с ним.

– Ну хорошо, я позвоню тебе.

– Большоя спасибо, Николай Васильевич.

Ага, дорога закрыта. Иду к Родионову, стал просить встречи с губернатором.

– Данила Терентьевич, за кажду мелочь нехорошо ходить к губернатору.

– Но ето не мелочь, ето очень важно дело.

– Но в чём дело, рассказывай.

– У меня здоровья неважно, я пролежал десять дней.

– А что с тобой?

– Да сердце.

– И что ты хошь?

– Я снимаю с себя всю обязанность и ухожу в сторону, а всё отдаю Василию. Вы сами ето знаете, оне етого захотели, и пушшай берутся за дело.