Шестая книга судьбы - Олег Курылев

Идем дальше. Спешно запущенный нами зонд серии «PR» подавляет в Белове желание не только распространять ошибочно полученную им информацию, но, похоже, и думать о ней. Не знаю, как все это отразилось на его умственных и душевных способностях, но, пережив тяжелые времена и выйдя на свободу, он в сорок третьем году находит свои будущие книги и относит пять первых томов к знакомому профессору Вангеру. Почему он оставил себе шестой, можно только гадать. Скорее всего это связано с тем, что он нашел там свои собственные пометки. Сейчас это не суть важно. Мы не знаем также, как отнесся к этим книгам профессор Вангер. Ясно одно: он не раскрыл их тайну. Оказавшись умным человеком, он не побежал сломя голову рассказывать о своем необычном приобретении. Мы не знаем также и того, что произошло с книгами после смерти профессора. Мы знаем одно: налицо самая настоящая петля Фоша-Гартенейзера! Ремарки русского журналиста появились в результате нашего к ним интереса. Читая шестой том Шнайдера, он вспомнил что-то такое из поведанного много лет назад вашим зондом, — президент посмотрел в сторону Карела, — что заставило его взяться за карандаш. Не будь этого зонда, не было бы и ремарок. А не было бы ремарок… — Септимус сделал знак рукой всем присутствующим, предлагая закончить его мысль.

— Не было бы зонда, — произнес нестройный хор голосов.

— Совершенно верно!

Президент выбрался из своего убежища и побрел вдоль стола, переваливаясь с боку на бок, как утка.

— Я все больше, господа, убеждаюсь в правоте гипотезы Разумовского, — продолжил он, проходя за спинками стульев участников совещания. — Она, как вы знаете, объясняет отсутствие последствий нашего грубого копания в прошлом, которые мы уже давно должны были бы ощутить в нашем времени на собственной шкуре. По большому счету, некоторые из нас просто не сидели бы сейчас за этим столом. Разумовский привел единственно возможное объяснение — спустя сто или триста лет после нас более ответственные и грамотные люди подберут за нами. Они подчистят занесенную нами в прошлое грязь с единственной целью — сохранить то, что свершилось, в неприкосновенности. Это своего рода дезинфекция. Их методы для нас непостижимы. Уже один тот факт, что потерянные нами книги через несколько часов были погребены под развалинами, о чем-то говорит.

— Вы считаете, что они специально устроили эту бомбардировку?

— Конечно же, нет! Видя, что запрещенный предмет из будущего проваливается в прошлое, они могли подкорректировать координаты его падения во времени, зная, что второго февраля Регерштрассе бомбили. И если бы не Белов, взявший привычку гулять по развалинам, они пролежали бы там до периода расчисток и восстановления.

Что же касается пожара в квартире на вновь отстроенной Регерштрассе в шестьдесят третьем году, то думаю, что и он вряд ли имеет отношение к их действиям. Уверен, что этот пожар так же естественен, как и каждое отдельное событие Второй мировой войны, как нацистский путч и все остальное. Человечество наделало в своей жизни много глупостей и совершило много преступлений. Но исправлять их задним числом еще большая глупость и преступление.

Септимус помолчал.

— Для меня одно только остается загадкой: почему они позволили Белову существовать дальше? Кстати, никаких документальных свидетельств его существования после тридцать седьмого года мы не обнаружили. Ни в магистратуре Мюнхена, ни в пенсионном фонде, нигде. Как будто такого человека и не было. Желающие могут поломать голову на досуге.

Септимус обвел собравшихся взглядом.

— Так куда же все-таки делись те шесть томов-копий, что попали к профессору Вангеру? — спросил кто-то. — Ведь потом Белов покупает новые книги, настоящие, без пометок. Где же тогда копии?

— Хороший вопрос, — закивал Септимус. — Несмотря на преследовавшие нас неудачи, мы все-таки продолжили наблюдения за квартирой Вангеров и членами его семьи. Группа инженера Карела отслеживала сам сигнал непрерывно более двух лет. Это было необходимо для того, чтобы вмешаться в случае его перемещения из квартиры на Брудерштрассе, означавшем, что книги куда-то выносят. Так вот, летом сорок пятого года, уже после смерти профессора Вангера, сигнал переместился в район развалин, примерно в то место, где книги были обнаружены русским. Вас интересует, что с ними стало? Сейчас наблюдение снято, но, похоже, они и по сей день там, на Регерштрассе, в фундаменте одного из домов. Так что если вы не охладели еще к тем сенсационным в кавычках пометкам, — Септимус посмотрел на профессора Гарамана, — поезжайте в Мюнхен и занимайтесь раскопками.

Напрашивается только один вывод — там кто-то попытался уничтожить книги, например, сжечь. Поняв же, что они не горят, он замуровал их в бетон. А поскольку никто из нас к этому акту не причастен, остается предположить, что это та самая подчистка из будущего, о существовании которой мы подчас так жарко спорим. И сделана она, вероятно, руками Белова или дочери профессора Эрны.

Септимус подошел и отпер своим ключом дверь кабинета.

— Вот и все, что я имел вам сообщить, господа. А теперь прошу простить — меня ждут в парламентском комитете по науке.

XXXIII

Тринадцатого мая к дверям одной из берлинских квартир на Ольденбургерштрассе осторожно подошел человек. Он был одет в гражданский костюм и тонкий зеленоватый плащ и держал в руках полупустой обшарпанный портфель. На вид человеку было далеко за шестьдесят. Он выглядел утомленным и был не меньше недели не брит.

Выбитая дверь болталась на одной петле. Человек прислушался и, стараясь не запачкаться, вошел в прихожую. Царящий внутри погром вполне соответствовал состоянию двери.

Пришелец прошел, на кухню и осмотрелся. Заметив на полу среди осколков стекла и всякого мусора затоптанный сапогами тетрадный листок, он нагнулся и поднял его.

«Генрих, сегодня, 2 мая, в 23.00 мы с Эрной ушли в надежде выйти из города. Попытаемся добраться до Эльбы. Днем в колонне военнопленных я видела Пауля. Он сказал, что Петер погиб вчера, 1 мая, в районе Тиргартена. Изольда».

Уже после подписи было добавлено: «Прощай».

Человек положил портфель и записку на стол и прошел в ванную комнату. Там он с некоторым усилием опустился на колени и почти в полной темноте стал шарить рукой под чугунной ванной среди стопок кафельной плитки и прочего хлама. Наконец он нашел, что искал: небольшой сверток в пергаментной бумаге. Он вышел в комнату, поставил на ножки единственный уцелевший стул, сел и начал разворачивать сверток. Из бумаги, целлофана и куска черной ткани он извлек маленький «зауэр». На защитной дужке пистолета было выгравировано: «Г.Кристиан. 28.01.35». Больше десяти лет назад его подарили штурмбаннфюреру Кристиану подчиненные одного из отделений Дахау, когда он получил новое назначение в Веймар.

Человек опустил руку с пистолетом и задумался.

Когда примерно в середине войны Главное управление суда СС начало чистку руководства концлагерей, погрязшего в воровстве и коррупции, был арестован и непосредственный начальник Кристиана, комендант Бухенвальда Карл Кох. Личность настолько одиозная, что его сторонились все: и подчиненные, и те, кому по службе подчинялся штандартенфюрер СС Кох.

Впрочем, тогда, в 1942 году, Коха вместе с женой-садисткой, прозванной в лагере «бухенвальдской сукой» (она любила травить узников своей овчаркой), оправдали. Генриха Кристиана вызывали в Берлин свидетелем. Он отвечал на вопросы лично Францу Брейтгаупту, шефу Верховного эсэсовского суда. Обергруппенфюрера интересовали факты неоправданной жестокости супружеской четы Кох, невероятные легенды о которой черными тенями бродили уже далеко за воротами лагеря и его филиалов. Сам Кристиан не имел отношения к абажурам из человеческой кожи, но хорошо знал о слабости к подобного рода изделиям Ильзы Кох. Он прямо заявил, что считает их обоих патологическими садистами и психически больными людьми, заслуживающими, хотя бы уже поэтому, смерти.

Коха перевели комендантом Майданека. Каким-то образом до него дошли сведения о показаниях Кристиана, и он искал только случая, чтобы отомстить. Пока же такой случай не представился, на штурмбаннфюрера сыпались доносы. От кадрового управления СС они рикошетили к новому коменданту Бухенвальда принцу Вальдеку, который прекрасно понимал, что за разложившийся тип автор этих пасквилей

Возможно, именно принц Вальдек инициировал повторный арест обоих Кохов в августе сорок четвертого. На этот раз им открыто вменили в вину серию незаконных убийств узников, одного охранника из СС, а также некоего пастора, привлеченного к делу в качестве свидетеля и умерщвленного ядом уже во время следствия. Учитывая еще и финансовые преступления, нанесшие значительный ущерб рейху, штандартенфюрера СС Карла Коха разжаловали, лишили всех наград и приговорили к смерти Его жену — фрау Абажур (еще одно прозвище Ильзы Кох) — отпустили на все четыре стороны, как недолжностное лицо.