Путь теософа в стране Советов: воспоминания - Давид Арманд

Тайга нас очаровала. Среди бесконечных болот там было много песчаных участков. На них росли боры из величественных старых сосен, совершенно золотых от проникающего сквозь кроны солнца. Я всё силился вспомнить, где я уже видел такой же прекрасный пейзаж и именно при таком самом освещении. Да конечно же, в Москве, в Третьяковской галерее, на картине Шишкина. Не иначе как он бывал в Туринске и здесь написал это чудо.

На болотах просёлок сменялся гатью — настилом из брёвен, положенных поперёк дороги.

Ну уж, это спасибо! Когда вас подбрасывает на каждом бревне восемьдесят километров подряд, отбиваешь себе все соответственные части тела и нельзя сказать ни слова, не рискуя напрочь откусить себе язык! Можно себе представить, какое получается «любование» природой. После первого перегона по гати мы попробовали проходить их пешком, благо и лошадь в таких местах часто шла шагом. Но это тоже оказалось «не сахар». А вообще-то возница вовсе не торопился. Когда гать кончалась на небольшом подъёме, мы отходили на два шага в сторону от дороги и бросались на мягкий сыроватый мох. Тут была несметная сила ягод: черники, голубики и брусники. Их не надо было собирать по ягодке. Разводя немного пальцы, как грабли, мы прочёсывали ими кустарнички и пригоршни сами наполнялись до отказа. Очень скоро и это показалось нам утомительным. Опустив голову, мы просто скусывали с веточек сочную добычу полным ртом, не переползая с места на место, а только вращаясь на пузе как вокруг центра. Далее, с трудом оторвавшись от своего «пастбища», бегом догоняли ползущую лошадь. Не буду говорить, во что превратилось наше платье спереди, а впрочем, получилась очень оригинальная синяя орнаментика.

Дорога была удивительно безлюдна. За весь день мы никого не встретили, только проезжая деревеньку Таборы, видели одинокие фигуры жителей. Далее, не помню во скольких километрах, на реке Тавде лежала ещё более нищенская деревнюшка Таборянка — цель нашего путешествия. Но всё же там было дворов 20–25. Избы когда-то были построены основательно из прекрасного леса, благо его здесь не занимать-стать. Но все подряд избы были старые и гнилые, так же как их хозяева. Это были чалдоны. По одежде, говору, обычаям и привычкам мы поняли, что попали по крайней мере в предыдущий, если не в ещё более ранний век. Помещиков здесь отродясь не было, о нашей революции они впервые узнали от всё больше прибывающих ссыльных. Здесь, в Таборинке, их было пять человек, а по всей округе — множество. Общение с культурными людьми немало расширило горизонт аборигенов.

Мы привезли маме большую радость. В издательстве «Посредник» вышла её книжка о колонии «История одной школьной общины» под псевдонимом Л. Соснина. Это была целиком заслуга Михаила Васильевича Муратова. Он тогда работал в «Посреднике» и получил очень доброжелательное предисловие от Станислава Теофиловича Шацкого, известного и крупного педагога.

Мама на новом месте быстро вошла в свою колею, подружилась со всеми ссыльными и местными жителями. В первых она вселяла надежду, когда они падали духом, делилась своим богатым опытом и была для всех не только утешителем, но и нянькой и сиделкой у больных. Местным жителям уделяла не меньше внимания, особенно детям, делала им из любого подножного материала нехитрые игрушки, хотя мастерица была, прямо скажу, неважная. Но при полном отсутствии каких бы то ни было игрушек это для ребятишек была большая радость. Выписывала детям книжки с картинками, учила их грамоте. Везде, где бы она ни была, она приносила людям посильную пользу.

Но вот в Таборянку приехала Тоня. Как же это осложнило и мамину и нашу жизнь! Мы стали редко бывать втроём, а это были самые радостные наши часы. Тоню маме не удавалось оставлять одну, деваться ей в деревушке было некуда. Доброжелательного отношения к ней с первых же дней не оказалось ни у кого, поэтому она буквально «висела» на маме. Мама не могла никуда пойти без неё. А вчетвером ничего хорошего у нас не получалось и совершенно не покидало чувство натянутости и стеснённости. Как всегда, Тоня вела себя вызывающе активно, во всяком разговоре безапелляционно высказывала своё мнение, при этом или хохотала или жёстко спорила, если кто-нибудь с ней не соглашался. Поэтому мама часто приносила себя в жертву и отправляла нас с Галей гулять одних, чтобы разрядить настроение и дать нам отдохнуть от Тони.

Прогулки мне нравились. С Галей было необыкновенно хорошо, но меня всегда мучила мысль о маме, и я скучал без неё. Из прогулок больше всего запомнились походы на реку Тавду. Нас поражала мощь и полноводность реки, текущей среди девственных хвойных лесов, не тронутых в тех местах топором и почти не населённых людьми. Берега были очень круты, местами отвесны, река подмывала их и старые сосны, цепляясь за жизнь, за последний комок земли, повисали над водой и, наконец, бессильно опускали в неё свои кроны. По таким опрокинутым соснам, ещё держащимся корнями за землю, можно было спуститься к реке и броситься вниз головой в воду. Мы купались и плескались часами. Первый раз в жизни нас никто не торопил и никуда не надо было бежать. Это было замечательно.

Однажды мама предложила нам съездить ещё на 50 километров дальше вглубь тайги в деревню Носово, где жил в ссылке мой новый и ещё неизвестный родственник. Он появился на нашем горизонте совершенно внезапно, как бы заявив: «Здравствуйте, я ваш дядя». В действительности дело было так.

В ирбитский период приехала к маме пожить Мага. Была зима с привычным для Сибири снегопадом. Раз Мага возвращалась домой по заснеженной тропинке, как всегда в мечтательной задумчивости. Внезапно незнакомый молодой человек, шедший ей навстречу, взглянул на неё, обомлел и, бросившись перед ней на колени, принялся, теряя очки, разгребать голыми руками снег, чтобы ей легче было пройти по сделанной им тропинке. Она так была тронута этим внезапным порывом, достойным эпохи рыцарства, к которой она всегда питала слабость, что разрешила ему подняться, представиться и проводить её до дома. Он оказался ссыльным, назвавшимся Львом Семёновичем Гордоном. Он, извиняясь, объяснил, что, внезапно подняв глаза, был поражён, увидев перед собой свой идеал красоты, и просто не мог поступить иначе.

Лев Семёнович стал приходить в гости. Оказалось, что он тоже поэт, и у них с Магой нашлось множество общих интересов. Вскоре они поженились.

Мама с сомненьем смотрела на их счастье. Она знала, что Мага может любить только глубоко и преданно и что всякие семейные трения она будет переживать драматически. Лев Семёнович казался ей человеком умным, даже талантливым, но несколько легкомысленным и склонным к позе. Она всячески внушала ему серьёзность обязательств, которые он взял на себя, и внимательно за ним следила. К тому же ему было 25 лет, а Маге — 35.