Ледяная трилогия - Владимир Сорокин

Доплыв до летающей машины, мы садимся в нее. Дверь ее закрывается. Машина взлетает с поверхности океана. Она поднимается выше и выше. И летит по воздуху. Горн смотрит в окно. Он видит наш остров, наш Дом. Видит братьев и сестер, стоящих на берегу. Братья и сестры удаляются от нас. Сердце Горн вспыхивает : впервые братья и сестры отдаляются от него. Сердце его трепещет. Оно не хочет расставаться с другими сердцами. Оно не хочет терять. Я стою рядом и смотрю. Но не помогаю : Горн сам должен справиться. Он может.

Глаза его наполняются слезами: он теряет братьев. Они уменьшаются. Превращаются в точки. Самое дорогое в этом мире исчезает. Горн вскрикивает. Рука его отпускает мою руку. Он кидается к окну. Лицо его упирается в стекло. Слезы брызжут из глаз.

– Дай! Да-а-а-ай! – кричит он в стекло.

Но самые дорогие исчезают: наш остров уже стал точкой. Она еле различима на поверхности океана. Она тонет в океане. Который создали мы. Который создал Горн.

– Дай! Да-а-а-й! Да-а-а-ай!!! – бьется Горн.

Я стою напряженно. И не помогаю.

– Дай! Дай! Да-а-а-ай!!! – ревет его тело.

– Дай! – ревет его мозг.

Но сердце пока молчит.

Остров исчезает в океане. Ужас охватывает Горн. Тело его цепенеет. Лицо прижимается к стеклу. Застывает. Мозг его осознает: океан поглотил родных.

Я замираю.

И замирают братья и сестры внизу.

Мы ждем.

Мы верим.

Мы хотим.

И сердце Горн вспыхивает ! Оно тянется к родным сердцам! Оно видит их! Они живы. И океан не поглотил их. Горн видит всех на острове! И я вижу, что он их видит !

Я бросаюсь к нему. Обнимаю сзади. Помогаю и направляю.

Он цепенеет от открывшегося ему: оказывается, братья и сестры рядом. Глаза не видят их, но сердце видит. Каждого! Горн смотрит их. И я мягко помогаю ему.

И мы ВПЕРВЫЕ смотрим вместе. И я понимаю, что все исполнится. И мы с ним сделаем наше Великое Дело. И я смотрю его сердцем, словно впервые. И он смотрит, чувствуя меня. И братья и сестры снизу видят нас.

Железная машина несет нас по воздуху. Мы с Горн летим над океаном. Я обнимаю Горн. Я помогаю ему. С тех пор как сердце его проснулось, оно очень быстро учится. Оно уже многое умеет. Но сейчас оно открыло для себя новое : можно видеть очень далеко. И можно видеть братьев и сестер даже за горизонтом. А вместе с моим сердцем можно увидеть ВСЕХ СРАЗУ!

Но для этого нужно подготовиться.

Чтобы увидеть ВСЕХ НАШИХ, нужно знать и понимать мир, в котором они оказались. Нужно уметь положить мир на ладонь. Как яблоко, которое ты, Горн, съедаешь каждое утро. Ибо только когда мир станет для тебя не больше яблока, ты сможешь сделать Великое Дело.

Я поддерживаю тебя, Горн.

Я покажу тебе мир.

Горн понимает. Он хочет понять мир. Но не может сам просить меня. Сердцем я иду ему навстречу. Сердце мое берет его сердце. Мы смотрим вместе. Мир под нами. Семь раз я должна смотреть на мир вместе с Горн. И этого достаточно ему, чтобы понять то, что лежит под нами. Семь взглядов на мир достаточны. Мы смотрим.

ВЗГЛЯД ПЕРВЫЙ: неподвижное совершеннее подвижного, лед совершеннее воды, окаменевшие растения совершеннее живых, отсутствие движения совершеннее самого движения, тишина совершеннее звука, отсутствие действия совершеннее самого действия, покой – это высшее совершенство.

ВЗГЛЯД ВТОРОЙ: в основе совершенного мира лежит покой и целостность, неразделенность и единообразие, мир совершенный не должен меняться и развиваться, так как любое развитие нарушает целостность, ведет к потерям и изменениям, покой и целостность не нуждаются в развитии, отсутствие развития предопределяет вечность, а вечность совершеннее всех миров.

ВЗГЛЯД ТРЕТИЙ: простота мира свидетельствует о его совершенстве; чем проще мир, тем менее он подвержен изменениям, тем больше он приближен к вечности, сложноустроенные миры непостоянны и недолговечны, они быстро самоуничтожаются, нарушая мировой покой и мировую гармонию неизменности.

ВЗГЛЯД ЧЕТВЕРТЫЙ: камни совершеннее растений, растения совершеннее животных, животные совершеннее людей, люди же самые несовершенные существа на созданной нами Земле.

ВЗГЛЯД ПЯТЫЙ: несовершенство людей порождает их беспокойство, беспокойство способствует неустойчивости, неустойчивость ведет к стремлению воспроизводства, воспроизводство стимулирует войны, войны заставляют людей размножаться, человек зависим от продолжения рода, он не свободен, он не сам по себе, его нельзя рассматривать вне череды предыдущих поколений.

ВЗГЛЯД ШЕСТОЙ: неустойчивость человека распространяется на животных и растений, заставляя их уничтожать друг друга и размножаться, размножаться и уничтожать, что усиливает неустойчивость мира Земли.

ВЗГЛЯД СЕДЬМОЙ: неустойчивый мир Земли распространяет вокруг себя пагубные волны неустойчивости, порождает неустойчивость Вселенной, нарушает ее изначальное совершенство, Вселенная рушится от крошечной Земли, ставшей центром распада.

Горн увидел мир.

Он видит его.

И он понимает его. Ладони Горн прижаты к стеклу. Я беру его ладонь. Мир ложится на нее, как яблоко. Теперь мир неподвижен. Его можно спокойно разглядывать. Он никуда не денется от Горн и Храм.

Горн счастлив. Сердце его дышит силой.

Он понимает, что может.

И я в восторге закрываю глаза.

Цинцзю

«Боинг-747» рейсом Иерусалим – Гонконг приземлился в 9.30. В 11.36 Ольга и Бьорн пересекли границу материкового Китая и сели на поезд. В 12.40 вселились в отель «Гуанчжоу» в центре Гуанчжоу. А в 13.00 встретились в вестибюле отеля возле двухметрового шара из дымчатого стекла, обвитого двумя золотистыми драконами.

– У меня почему-то номер для некурящих. – Ольга спрятала свой пластиковый ключ-карту в бумажник.

– Можно поменять. – Бьорн резко повернулся к бело-золотистой стойке, за которой маячили четыре девушки в униформах цвета слоновой кости.

– Да ладно. После. – Ольга придержала Бьорна за ремешок от видеокамеры. – Здесь-то хоть можно курить? А, вон пепельница…

Они подошли к массивным креслам из блестящей, шоколадного цвета кожи, сели. Ольга закурила:

– Ты бывал в Китае? Ой, извини! Я уже дважды спрашивала…

– В Пекине, девять лет назад, – с улыбкой повторил Бьорн.

– Мда… – Она глянула на улицу за стеклянными дверьми. – Здесь погрязней, чем в Гонконге. Или не очень?

– Я пока не заметил.

– Слушай, а этот парень давно здесь?

– Понятия не имею. Я знаю только, что он англичанин. И что с ним все это случилось в Эдинбурге семь месяцев назад. И что у него была клиническая смерть.

– Круто… Хотя я тоже надолго отрубилась. Даже какой-то сон видела: что-то про пожар. Будто загорелась моя старая детская комната, а вместе с ней мои тапочки и мои ноги. И ногти на ногах стали плавиться… Наверно, потому, что в том подвале было довольно холодно.

Стеклянные двери бесшумно разъехались, в вестибюль быстро вошел среднего роста блондин. На нем были светлые шорты и светлая рубашка с пальмами. За спиной у него висела широкополая панама.

– Бьорн Вассберг? – спросил блондин, подходя. – Я Майкл Лэрд. Как поживаете?

– Здравствуйте, мистер Лэрд. Бьорн. А это – Ольга Дробот.

– Привет, Майкл. – Ольга первой подала руку блондину.

На вид ему было за сорок, хотя выглядел он моложаво. Его узкое лицо с острым подбородком, впалыми щеками и слегка горбатым носом было приветливым и волевым. Темно-синие, почти черные глаза смотрели умно и открыто.

– Вы только что с поезда? Устали? Духоту нормально переносите? – быстро спросил он.

– В июле в Нью-Йорке не легче, – ответила Ольга.

– Вы американка?

– Уже пятнадцать лет.

– Прекрасно. Я всего один раз был в Америке. И очень давно.

– Я тоже, – вставил Бьорн.

– Товарищи по несчастью, – подытожила Ольга.

Они рассмеялись.

– Вы голодны? – спросил Майкл.

– Я – да! – Ольга шлепнула себя по бедрам.

– Прекрасно. Я знаю отличный ресторан. – Майкл надел панаму. – Поехали?

Они вышли из отеля, взяли такси. Майкл быстро сказал адрес по-китайски. И очень молодой, коротко подстриженный и аккуратно одетый таксист, отгороженный от пассажиров никелированной решеткой, повез их через душное, залитое палящим солнцем Гуанчжоу.

– Вы знаете китайский? – спросила Ольга.

– Разговорный. Немного. За три месяца можно научиться. С иероглифами гораздо хуже, – ответил Майкл.